Подчиняясь молчанию разума, толпа медленно продвигалась в сплошной темноте. Левицкий и Куклин, стиснутые людьми и стенами.
КУКЛИН
Небо без носа. Провалился.
ЛЕВИЦКИЙ
Это кошмарно. Или, если хотите — да.
КУКЛИН
Я только что от. У нее уже знают.
ЛЕВИЦКИЙ
Она?
КУКЛИН
Бледнее обычного, но не бледнее, чем в прочие необычные дни.
ЛЕВИЦКИЙ
Вот и все.
КУКЛИН
Тут же предложили игру.
ЛЕВИЦКИЙ
Невозможное становится возможным.
КУКЛИН
Кого-то среди нас не хватало. Кого — неизвестно. Он не явился.
ЛЕВИЦКИЙ
Я вас поздравляю, с чем вас и поздравляю.
КУКЛИН
Потом стали появляться числа. Сначала четные, потом нечетные, потом и другие. Стоял скрежет.
ЛЕВИЦКИЙ
Слышу.
КУКЛИН
И вдруг увидели: нет неба!
ЛЕВИЦКИЙ
Оно было нечетного цвета...
Пермяков, Истленьев и время постепенно исчезали в сгустившейся темноте. Истленьев боялся взглянуть на закрытую, ведущую в другую комнату, дверь. На лице Пермякова оставалась все та же усмешка...
— Что, боязно? — спросил тихо он.
— Н-нет...
— Нет?.. А сами весь дрожите, как тогда... в поезде... Да уж что там, я ведь, знаете...
— Знаю...
Пермяков вдруг вытащил из кармана белоснежный платок. Темнота сразу бесшумно заслонила окно. Пермяков заметил невольное движение руки Истленьева.
— Что? — спросил он. Его лица не было видно. Усмешка, казалось, передалась темноте.
— Как вы платок... вдруг достали!.. Я вспомнил сразу...
— Вот и она... сразу... вспомнила... — еле слышно вымолвил Пермяков и как-то странно заговорщически кивнул в сторону запертой двери.
Наступило молчание. Окно угасло давно. Темнота не оставила ни окон, ни стен.
Темнота взяла лицо Пермякова и, покачивая им, смотрела на сгорбившегося на своем стуле Истленьева. Усмешка исчезла, только два глаза, огромные, как безумие, остались на этом лице.
Темнота голосом Пермякова? Или Пермяков голосом темноты? Истленьев вдруг услышал быструю, захлебывающуюся, бессвязную речь.
Начался бред...
Темнота, казалось, сделала усилие, чтобы еще более сгуститься. Невидимые железные крыши со свистом разрубали пространство. Время проникало сквозь стены, как темнота сквозь окна.
Несколько неподвижных голосов прозвучало:
1-Й ГОЛОС
Странно, зеркало, отражая лицо слепого, само остается зрячим.
2-Й ГОЛОС
Так же и часы: спокойно тикают, отражая безумие.
3-Й ГОЛОС
Так же и окна: почернели от ливня.
4-Й ГОЛОС
А мы — побелели.
5-Й ГОЛОС
Но этого ведь не видно.
4-Й ГОЛОС
Зато слышно.
6-Й ГОЛОС
Я не знал, что в темноте можно слышать.
7-Й ГОЛОС
Голоса безумцев!
1-Й ГОЛОС
С 1-го по 7-й.
2-Й ГОЛОС
Мы — заживо мы.
3-Й ГОЛОС
Похоронены вместе со временем.
4-Й ГОЛОС
Если время мертво, то что же тогда эхо?
5-Й ГОЛОС
Скелеты секунд.
6-Й ГОЛОС
Тише! вы заглушаете ливень...
Наступило молчание.
7-Й ГОЛОС
Но что это?!.
Не стало слышно ни звука. Навстречу окаменевшим гостям в окнах появился дневной ослепительный свет. Ливень прекратился так же неожиданно, как и не прекращался.
Когда, наконец, в комнату к Пермякову вошли люди, их взорам открылась следующая картина:
На железной койке лежал в полубессознательном состоянии Пермяков. Он то вдруг начинал бредить, выкрикивать что-то бессвязное, называть странные забытые имена, то затихал.
У его изголовья сидел некто призрачный и, склонившись, гладил прозрачной рукой волосы и лицо больного. Призрак был едва различим в утренних сумерках и казался скорее дуновением болезненного оконного света. Он растаял в воздухе, как только к нему приблизились.
ЭПИЛОГ
Двое из них были ему знакомы. Он сразу узнал усы по их Левицкому. Второй же смотрел в окно. Он видел: 1. Небо. 2. Время, скрытое серыми облаками. 3. Гибель, летящую навстречу своей птице.
Остальные гости сидели, стояли или просто ничего не делали. Он поклонился, поздоровался, сказал:
— Здравствуйте!
Хозяйка сказала:
— Это Истленьев! Будьте знакомы!
Хозяйка подумала:
— Знакомы?.. Странно!..
Но они так и не стали. Потому что в это время произошло что-то другое, что отвлекло внимание. Что же произошло? Мог, например, раздаться неожиданный стук или удар в дверь. Двери удивительно чутки к таким вещам. Что-то могло случиться с окнами. И, наконец, с кем-то из гостей. Но... неизвестно.
Истленьев пробрался в самый отдаленный и темный угол, сел там и думал, что он присутствует.
Левицкий, окруженный со всех сторон гостями, стоял ко всем спиной одновременно. Увидя Истленьева, он подал ему знак. Не увидя Истленьева, он продолжал свой разговор с воображаемым не им собеседником.
— Должна была наступить ночь, но что-то не позволяло, — услышал Истленьев.
Со всех сторон долетали обрывки разговоров и фраз. Какая-то незнакомая женщина обратилась к Истленьеву. Отвечая ей, он коснулся воздуха, из которого она состояла.
— Вы любитель музыки?
— Нет.
— Вы любитель живописи?
— Нет.
— Вы нет?..
Голос, не принадлежавший никому из присутствующих, и особенно Истленьеву, ответил ей:
— Не имея страстей, имею бесстрастие. Бывает, смотрю в зеркало так, что оно первым не выдерживает и отводит взгляд. Ммда...
Женщина замолчала. Истленьев покосился в сторону голоса: там было темно.
— А кто это с вами? — спросил гость у Левицкого.
— Это моя невеста — Мария. Мы с ней в один час родились, в один час умерли и, очевидно, в один час будем обвенчаны.
Потом сказал, обращаясь к Марии:
— Это Клавесинов, Мария. Мы с тобой очень рады.
Мария сказала:
— Я очень рада.
Клавесинов:
— Я очень рад...
Иногда, чтобы дать отдых хозяйке, все исчезали. Замечала ли она это? Вдруг погружалась в глубокую задумчивость и так сидела.
Внизу, под окнами, кто-то из маршировавших вскрикнул и громко запел.
Но до этого тишина показалась Истленьеву знакомой.
Хозяйка переплела свои пальцы и стиснула. Они побелели. Их боль была почти слышна в тишине.
Прошло два дня. Следом за ними — две ночи. Ничто не изменилось. Только одним гостем стало больше, а другим — меньше.
Фамилия гостя, которым стало больше, была Куклин. Вот вкратце история его жизни: он подошел к стене и задумался. Вечернее холодное небо бесшумно прильнуло к крышам... Теперь о его внешности: когда он проходил мимо зеркал... Теперь о: а!..
Куклин, пробираясь в толпе, чувствовал себя уверенно. Раскаленная на ноябрьском ветру толпа. Потом хлынул дождь, но до этого Куклин имел малоприятную беседу, она окончилась словами:
— Часы сломались, и дождя не будет...
Вдруг в одном из окоп домов он увидел Истленьева и силуэты гостей. Сразу же прошло много времени: булыжная мостовая выщербилась местами, дождь облез, а седина, покрывавшая виски Куклина, захватила еще полнеба.
Ветер со скрежетом огибал железо. Небо не умещалось и вылезало за пределы города.
— Что же делать? — подумал кто-то рядом с Куклиным, а улица была пустынна.
— Я. «Нет! — сказала она. — Нет! Выйдите хотя бы на полчаса!» Но нигде не было этого получаса.
— Слово «странно», повторенное три раза подряд.
— Я встал за углом секунды.
— Я говорю: «И что же?»
— Смотрите! Это, кажется, числа?
— Судя по запонкам, да.
— Я, затаив дыхание, прислушался: откуда я отзовусь?
— И что же, позвали?
— Нет, отозвался.
— :
— Вы издали странное двоеточие. Это напомнило мне.
