Но дело было не только в дружбе и рекомендации парламентариев. Его ценность как специалиста, опыт моряка, работоспособность, интеллект и верность суждений, сделали его начальником канцелярии Лейга. Он был морским экспертом высшего класса и в 1932 г. в возрасте сорока одного года получил звание вице-адмирала. Нельзя сказать, что новый начальник дивизии легких крейсеров, таким образом, перепрыгнул все препятствия. В 1934 г. Дарлан — командующий Атлантической эскадры, состоящей из 60-ти кораблей. В 1937 г. он стал начальником морского генерального штаба, т. е. главнокомандующим. Тогда ему было 46 лет, и впереди у него было еще достаточно времени, чтобы долго выполнять свои обязанности, которые давались ему успешно, хотя и встречались первоначальные трудности.

Боевые действия начались в 1939 г., и вскоре пришли печальные дни 1940 г. Когда обстоятельства заставили его сделать выбор между интересами Франции и Англии, он не колебался. Он полагал, что условия перемирия оставляют его стране ее флот и Империю, и он был согласен сохранять этот большой козырь сколь угодно длительное время. Он дал слово, что флот никогда не будет служить немцам, и объявил это как англичанам, так и американцам. Англичане, охваченные страхом, не поверили и совершили огромную ошибку в Мерс-Эль-Кебире. Дарлан проявил себя сторонником репрессалий против союзников, которые не считали, что французский флот будет в безопасности у берегов Африки, и которые тем самым послужили причиной его перевода в Тулон, где он нашел свой печальный конец.

Очевидно, Дарлан был заинтересован в передаче флота англичанам в сохранности. Если бы он сделал бы с июня 1940 г., он был бы принят ими как дорогой друг. Но он полагал, что такое решение для Франции будет причиной больших неприятностей. Им была доказана с цифрами в руках невозможность перевода остатков разгромленной армии на африканский континент. Там нельзя было организовать основательных баз, и не имелось необходимых средств. Что случится с флотом, подвергшимся бомбардировке на территории, не имеющей никакой связи с полностью оккупированной метрополией?

Дарлан размышлял обо всем этом. Он принадлежал к тому многочисленному типу молчаливых гасконцев, которые не верили людям с севера. Говорили, что он вообще предпочел бы не размышлять. Возможно. В силу своего молчания он принимал поручения от маршала Петэна, по отношению к которому он был и оставался лояльным: сначала министром флота в июне 1940 г., затем — вице-президентом Совета и поверенным в иностранных, внутренних и военных делах. В период отстранения Лаваля, возможный наследник маршала, и, наконец, министр всех трех видов вооруженных сил после возвращения Лаваля в 1942 г.

Действовать осторожно, договариваться с немцами, получить от них смягчение оккупационного режима, постараться вернуть пленных, ограничить потери, депортацию в Германию, ничего не давать без получения в замен, защищать Империю — такова была политика адмирала. А союзники были очень далеко. Лаваль был слишком коллаборационистски настроенным. Он пустился, очертя голову в авантюру, в которой позже уже не смог оправдаться. Маршал осторожно "прощупывал" Гитлера в Монтуаре. Дарлан, в свою очередь, хотел увидеть, что "имеют немцы за пазухой" и совершил ошибку, поставив свою подпись под протоколом, который ошеломил Вейгана и ужаснул маршала. Дарлан настроил против себя немцев, попросив у них компенсацию, что они сочли нескромным. Статьи протокола никогда не были применены. Гитлер рассердился, решив, что ничего не может "вытянуть" у французов.

Адмирал тогда заявил, что он избрал ложный путь, сочтя, что немцы не выиграют войну, что американцы в конце концов себя покажут и что, в этом он был уверен, найдет у них поддержку, так как Империя оставалась единой и флот оставался в наличии.

Говорят, что никогда в истории нации такой, как Франция столь много руководителей не обвинялось в предательстве, поскольку они оставались на своих постах и пытались облегчить страдания своей страны. Дарлан был опозорен и изображался как наиболее презренный из оппортунистов как во Франции, так в Англии и Америке. Во Франции было время, когда в витринах магазинов обязательно выставлялись портреты маршала и его "дофина". Под Петэном была подпись "изнуренный", а под Дарланом слово "продажный".

Думали, что адмирал Дарлан был полностью в курсе того, что происходило, и что он не случайно прибыл в Северную Африку в ноябре 1942 г. Это была соблазнительная версия, но она не была точной, хотя ее и отстаивали.

В действительности адмирал пересек Средиземное море, ввиду тяжелой болезни его сына. Ален Дарлан — резервный офицер флота демобилизовался после перемирия в 1940 г. и занял гражданский пост в страховой компании. Он находился то в Африке, то в Испании, то во Франции. Во время пребывания в Тунисе он заболел полиомиелитом. 15 октября он был переведен в госпиталь Мейо в Алжире. Через два дня мадам Дарлан прибыла к постели сына. Сам адмирал покинул Виши немного позже. Но, успокоенный состоянием сына, отправился в предусмотренную инспекционную поездку в Африку, поскольку, исходившие от разведки сведения указывали на возможность попытки вторжения англичан или американцев в Дакар.

Адмирал решил сначала посетить этот сильный опорный пункт в Западной Африке, где он указал на необходимость привлечения подкреплений из Марокко. Прошло два дня. 23 октября он находился в Рабате, где имел длительные переговоры с генералом Ногесом и был принят марокканским султаном. Он продолжил свою инспекционную поездку в Касабланку и Оран, устроил смотр войскам, сходил на кладбище в Мерс-Эль-Кебире, где были похоронены погибшие моряки. 28 и 29 октября он провел в Алжире. Он долго беседовал с Жюэном, который сообщил ему о разговоре с Мэрфи. Те, кто думает, что Дарлан встречался и с Мэрфи, ошибаются.

Алену Дарлану становилось лучше. Адмирал, оставив свою супругу с сыном, вернулся в Виши 30 октября, общался с маршалом, дал оптимистический отчет о своем визите совету министров, переговорил также с Лавалем, дал интервью репортеру "Паризер Цайтунг". С 31 октября по 4 ноября он оставался в своей квартире, не принимая никого, кроме близких, разбирая свои бумаги и архивы, часть из которых уничтожил.

Наконец, 4 ноября вечером он получил из Алжира телеграмму, призывающую его к постели сына, положение которого осложнилось сердечной недостаточностью. Это все, что в ней говорилось. Телеграмма была подписана личным другом Дарлана адмиралом Фенаром. Одновременно говорилось, что врачи признали его безнадежным в ночь с 3 на 4 ноября. Прежде, чем снова покинуть Виши, адмирал распорядился о похоронах своего сына.

Утром 5-го он вылетел на предоставленном ему Лавалем самолете вместе со своим начальником штаба контр-адмиралом Бюффе. Под большим секретом самолет приземлился в Алжире в 18:35. Никто не проронил ни слова о его прибытии — тайна сохранялась полностью. В самом Алжире он некоторое время выжидал, затем появились слухи, что адмирал вернулся. Почему? Потому, что его сын был очень плох.

Очень быстро адмирал вышел на первый план и начал сам вести переговоры о прекращении огня. Но он поступил неверно. До 8 ноября приказы были об открытии огня по первому агрессору, кто бы они ни был, и войска Северной Африки были полны решимости их выполнить, поскольку они были верны маршалу. Но в понимании многих начальников первыми агрессорами нужно было считать немцев. Другими словами, после того, как они вторглись в южную зону Франции с угрозой высадки, им больше не верили. Все упростилось — они разорвали условия перемирия, возобновили военные действия и ничего не оставалось, кроме как выступить против них. Все это значительно упрощало дело. С другой стороны, американцы ему сказали, если вас атакуют, мы придем вам на помощь, и все поверили тому, что они говорили. Однако имелись противоречия.