Я люблю тебя, милый.

Где бы ты ни был,

Как бы ни страдал,

Я помогу тебе,

Ты слышишь меня?

Я приснюсь тебе, и в этом сне ты будешь сжимать мою руку, как никогда не сжимал,

А я буду шептать, что все хорошо.

Милый, любимый, мой глупый,

Ты знаешь, я не могла предать тебя.

И, когда я скажу тебе эти слова,

Ты наконец-то сделаешь это,

Ты поверишь мне без всяких условий,

И тогда прогнать меня ты уже не сумеешь,

Беречь твой сон буду я.

Ты был одним из тех, кто жертва своему таланту Молодость необузданна, талант заставляет тебя спешить, деньги рвут на части. И ты несешься очертя голову, сбивая невидящих и задевая замешкавшихся. Ты бежишь, уже не помня, зачем сорвался. Но здесь берет свое упрямство и характер. Ты – характерный герой, слегка резонер.

Но без чувства меры, и в череде дней приходит пресыщение. По ту сторону двери ты слышишь скрип и скрежет молчаливого отчаяния.

Ты помнишь себя ребенком, читавшим Библию скорее из любопытства. А потом подростком, восторгающимся Бродским. А Бродский говорил, что Библию понял только в двадцать два, а то и в двадцать четыре. А ты помнишь отчетливо, как в детстве спрашивал:

– Мама, а что дальше будет?

А это значило и то, что было и чем дело завершится. И ты помнишь тепло ее рук – она такая мягкая, надежная. Говорит с тобой, маленьким человеком, как с равным.

Мама, мамочка… Ты помнишь, как смотрела она на тебя в последний раз? Нет, и не пытаешься вспомнить. Память стирает нужное. Память совершенно уверена: тебе это ни к чему, тебе с этим не жить. Не дожить спокойно. Папу помнишь, как он постарел. А маму если и пытаешься, то только тот образ приходит – из детства.

Она тогда сказала, а ты запомнил на всю жизнь: «Человек подобен Богу». И почему-то потом, все эти годы, ты хотел Богу и уподобиться. Но что-то, видимо, не то и не так делал. И за что ей такое?

В какой-то момент тебя начало угнетать общение. Было чуть за двадцать, как вдруг ты начал искать уединения. Это пришло зимой, но ты поначалу не слишком отдавал себе отчет. Казалось, устал: только что поступил в магистратуру Экономической школы. Одна непростая учеба была закончена, но ее тут же сменила другая. Маша училась в университете вечерами и всю субботу, а днем работала, ты же вертелся между гибким графиком в банке – с трехкопеечным окладом, для опыта, и эконометрикой III и IV Маша становилась все красивее, и если бы ты раздражался как прежде, не ревновал, не отслеживал кто/как/в каких обстоятельствах на нее смотрит, ты бы не смог ничего сделать. Вы были вместе, многого друг от друга не требуя.

Казалось, воцарилось молчаливое понимание того, что когда-нибудь вы поженитесь. Прошло то болезненное недовольство, ужас осознания несовершенства любимого существа. Разочарования, скованности – не было. Вы были спокойны друг к другу, нежны, учтивы. Реже – страстны. Но это была та же любовь, в спокойной фазе луны, без слез, истерик, претензий друг к другу, попыток что-то поменять.

Загвоздка была не в том, что каждому мечталось свое. Загвоздка была в том, что вы уже не делились друг с другом своими мечтами.

Она не понимала, зачем нужно прямо сейчас продолжать учебу. Хотела, чтобы ты для начала полностью посвятил себя работе. Это было ее первое крупное разочарование в ваших отношениях. Нельзя сказать, что она уж очень хотела замуж. Но вполне понятным казалось, что любящий мужчина, ее настоящий мужчина, не откладывая, начнет строить, кирпичик за кирпичиком, совместное счастье. Посвящая этому всего себя. А ты посвящать не спешил, и вопрос был не в этих двух годах. Она могла ждать долго. Вопрос стоял неуклюжим знаком и тревожил ночами.

Сначала ей приснился лабиринт, много дверей и шорохи за ними. Она хотела кричать во сне, но могла лишь хрипеть. С третьей попытки она проснулась с сердцебиением. Встала, надела шелковый халат, прошла вдоль по коридору к ванной, умылась, с укоризной посмотрела на отражение в зеркале. Но заснуть больше не смогла.

Вопрос «да» или «нет» присущ и самым любимым женщинам.

Но ей бы в голову не пришло укорять тебя в чем-то – скорее, она нашла еще один повод обвинить себя в том, что уделяла тебе мало внимания в последний год.

Теперь она была раскованнее, первая бросалась к тебе с объятиями и поцелуями. Иногда ты сжимал ее так крепко, трудно было вздохнуть, но чаще надевал маску привычки и равнодушия. И теперь в вашей паре труднее было понять, кто любит, а кто просто подставляет щеку.

12 ноября 1998 года

– Инь и ян задают полярность противоположностей. Ян передает положительные значения, инь – отрицательные. Особенность китайского мировоззрения в том, что инь и ян никогда не принимают абсолютных значений. В инь всегда содержится ян, авм – инь, поэтому на максимуме инь переходит в ян и наоборот. По сути, это единое целое взаимодействие противоположностей – инь-ян.

– Пссс!

– Что?

– Записку посмотри.

– Я слушаю, подожди.

– Господи, потом в книге все это прочтешь. Минимум и так сдашь, не думай об этом вообще. Как у тебя с парнем твоим, рассказывай. Когда свадьба?

– Не знаю. Мне сейчас кажется, что никогда.

– Ага, конечно. Это он просто так каждый вечер за тобой заезжает и с христианским терпением ждет, когда мы задерживаемся. Заметь, что все обременяющие собой эту аудиторию девицы с кем-то встречаются, но мало за кем каждый день заезжают.

– Ну да. Но просто… Это его надо знать, он всем открывает двери, уступает дорогу пешеходам… Георгий – он такой, и манеры соответствующие. Ни о чем это на самом деле не говорит. Хотя нет. На самом деле говорит – о плохом. Он очень отдалился, он не мой.

– Может, поговоришь с ним? Вы вместе жить не собираетесь еще?

– Не знаю, мы про это не разговариваем. Мы вообще мало разговариваем. Если честно…

– А он точно больше ни с кем не встречается?

– Не знаю, нет, наверное. Не знаю. Это так просто не понять. Думаю, нет. Он знает, что если я узнаю, он меня уже не вернет. Мне кажется, не станет рисковать. Просто есть ощущение, что у него изменились планы. Очень большие амбиции. У меня они тоже немаленькие, но сейчас все это как-то не так. Раньше все было одно на двоих, а сейчас, мне кажется, у него появились планы. Его планы, в которые я не вхожу.

– Едва ли не самую сокровенную идею древнекитайской философии являет собой теория о взаимном отклике неба и человека – буквально «чувство-отклик», то есть взаимный отклик, или резонанс. Китайцы считают, что мир устроен по принципу идентичности, что сходные предметы резонируют, и подобное откликается подобному.

– Слышишь, что он говорит?

– Что?

– Отклик, он у нас был. Мы всегда были разные, но отклик был. А сейчас я вообще ничего не вижу, не могу понять по глазам, по выражению лица. Он холодный, неживой. Как будто я что-то сделала, а он принимает, молчит, но простить не может. А я ничего не сделала. Может, его кто-то даже настраивает против меня… Не понимаю… Сложно все.

– Понятно… Точнее, понятно, что ничего не понятно!

– Для китайца каждый момент времени имеет вполне доступные восприятию образы – цвет, звук, запах, направление в пространстве, свое время – расцвета и упадка.

Метаморфоза: явление первое

Ты слышишь, они ходят? Плотные шаги с равномерно поданным звуком, повторяющимся через одинаковые промежутки времени. Клац-клац-клац. Металлический звук, дающийся в наказание. Слишком много мыслей в голове, слишком много обрывочных сюжетов, кем-то сказанных фраз. К чему они? Непрерывно что-то происходит. Мне кажется, эти оборванные фразы высвобождаются и освобождают. Переходят в область реального. Вот они – видимые – посмотрите, посмотрите. Ходят они. Равномерный стук. Гул. И какой-то клац-клац-клац. Вот так, наверное, и приводят в исполнение наказания.