– Ой, а таким, как ты, – в первую очередь.

– Это почему это? Я не гоняю ночью на Воробьевых с шизоидными дружками непристегнутая и не запрыгиваю на бордюр без особой необходимости.

– Да, ты и учишься, и работаешь ночами, а в выходные спишь сутками и не услышишь, даже если тебе под ухо подложат дюжину телефонов. А когда просыпаешься, первым делом звонишь не мне, а своим гомоэротичным дружкам и шагаешь с ними по магазинам. Цок-цок-цок.

– Может, перестанешь? Ты мне сам не звонишь, потому что полночи катаешься еще неизвестно с кем. Не надо переводить стрелки!

– Ладно, ладно, Мась. Лучше поцелуй меня, вредная.

– Это я еще вредная, посмотрите на него!

– Вредная-вредная, моя жена.

– Дорогой Георгий, я тебе пока не жена. Не выдавай, пожалуйста, желаемое за действительное.

– Дурочка моя.

– Сам дурак.

– Не жена она мне. Будешь, куда денешься.

– Ага, посмотрим-посмотрим.

– Вот именно, посмотрим. В прямом смысле.

Маша поставила тебя на ноги, все зажило. Но осталось какое-то странное ощущение. Любовь притупилась, иногда тебе казалось, что она или что-то в ней тебя раздражает.

Раздражает ее улыбка, то, как она заглядывает тебе в глаза. По-свойски. Как сестра, мать, любовница. Как та, которая изучила твою душу. Та, чья душа будет вести твою, за руку, через много лет. Она была близкой. Опасно близкой.

Другие на твоем месте инициировали бы расставание. Невозможно ведь постоянно не доверять, сомневаться, заводить спор при каждом удобном случае. Не уважать ее работу, насмехаться, а про себя – гордиться. И тебя ведь только сейчас начали раздражать шуточки друзей про бессмысленного дурака с влюбленными глазами. Шутка-то со стажем.

Тем не менее история с расставаниями была не для вас.

Ты бы, может, и хотел, чтобы она была более «многословной» по поводу вашего совместного будущего. И почему-то из всех «уроков литературы» и той «сентиментальной чуши», как ты отзывался о прочитанном, запомнились слова Ольги Ильинской, сказанные тогда еще ее Обломову:

«Нет, просто на этом пути, как правило, расстаются… а мне, расстаться с тобой… Никогда!»

И ты, может, хотел бы, чтобы и она произнесла что-то подобное и бросилась к тебе с объятиями. Но Маша упорно играла в рациональность, хотя ты и подозревал, что это лишь маскировка. А на самом деле она жить без тебя не может.

И выговаривал ей за это. Хотя любил день ото дня сильнее.

Она и в последний год была во всем лучше тебя. Иногда ты оставлял за собой последнее слово в споре – уже не жалея ее, – будь то какой-то страшно далекий от жизни гуманитарный предмет или что-то вроде финансовых рынков. В этих спорах ты мог быть жестким, даже жестоким, но она проигрывала не по этой причине. Ее подводила излишняя эмоциональность, Излишняя для мужчины, но органично присущая женщине.

Ты же испытывал молчаливое удовлетворение.

Она никогда не обижалась, даже если было очевидно, что к ней несправедливы. Просто сжимала кулачки.

12 марта 1997 года

– Ты пойдешь в магистратуру?

– Наверное, да, а что?

– А Маша?

– Пойдет, это точно. Хотя говорит, что нет.

– Почему она не хочет идти? Она работает и работает, ей бы отдохнуть.

– И видимо, собирается работать еще пару жизней. Она говорит, что хочет год подумать, посмотреть, составить план. Потом подведет итог: что получилось, а что нет. А когда поймет, что сделала все, что могла, уйдет в отпуск, как она говорит, на два года и займется учебой.

– Да глупости. Она одной левой сделает пару дел. Это не мы, которые всё коряво и потом заново еще пару раз.

– Да…

– Что «да»? Что ты вообще такой вялый? Опять, что ли, поссорились?

– Да нет. Все хорошо. Просто непонятно.

– Ой, мне это русское «да нет». Что ты как Ванька деревенская, право слово. Никто так не говорит в мире, только в вашей российской деревне.

– Ванька деревенский. Ванька чешская, может, у вас и женщина, тогда ладно.

– Что? Что ты плетешь? Объясни нормально, будь добр.

– У нас все не очень понятно. Как это все будет, будем мы вместе, не будем… Нет ясности. Чего она хочет от отношений, чего я хочу. Мы уже запутались не по одному разу в аргументах. Но пока о расставании не идет речи. О свадьбе, впрочем, тоже.

– Из всего, что ты сказал, я понял только последнее. До этого ты не говорил, а мычал. Это что-то новое. Хватит нести околесицу, если нечего сказать о своей глупости, то лучше вообще помолчи. Маше ты, очевидно, нравишься, а то, что ссоритесь, так это все ссорятся. По-другому пока не придумали, наука до этого не дошла. Хотя к пенсии, я думаю, у вас есть шанс. Ты другое скажи, это ты не хочешь жениться или она особенно не горит желанием за тебя замуж?

– Трудно сказать. Все как-то сложно… С ней вообще все стало сложно. Непонятно, что у нее на уме. Иногда кажется, что она говорит одно, а подразумевает другое. Она всегда как-то намеками-полунамеками – сначала одно, потом другое. А иногда, наоборот, совсем безучастная. Как будто я ее не волную. Или вправду уже не волную. Это вообще непонятная тема для меня сейчас. Ты лучше расскажи, что сейчас в Чехии происходит?

– Да не знаю, я там сколько лет не был.

– Ну и что так? Родная страна, как никак.

– Ну, я же здесь, вот, с таким лопухом, как ты, общаюсь. Тут с вами и родину позабудешь.

– А ваши ребята, чехи, они куда обычно на мастерс едут? В Лондон, чтоб недалеко?

– Ну, в Лондон, да. Это если на финансах. Вот девочка, моя троюродная сестра, отучилась на международных отношениях, но это вообще такая обобщенная история. В принципе, для расширения кругозора сойдет, но совершенно непрактично, какой-то свод всего в кучу: по праву, дипломатии, политике – короче, все намешано. Вообще непонятна цель этого всего. Если только беседу за столом поддержать. Вот девица рисует хорошо, и вкус есть, специфический, конечно. Любит какие-то салатовые платья, подвязочки, горошки – но, вообще, интересно. Едет в Италию в итоге, в какой-то дизайн-колледж вроде прикольный. Девица, кстати, красивая, нос только великоват, но и так ничего. Познакомить вас, что ли?

– Да нет, у Маши вкус такой, что не переплюнешь.

– Ну, нашел с чем сравнить. Мария твоя вообще редкая девушка. Ты привыкай к мысли, что мир твоей Машей не ограничивается. Но твой мир должен как раз на ней и закончиться.

– Это почему?

– Да потому, дорогой. Потому что другую такую ты будешь искать очень долго. И если что-то хорошее и найдешь под конец, то не факт, что и это тебе подойдет, потому что тебя добьют сами поиски. Так что, пожалуйста, не дури. Не ссорьтесь, и не отпускай ее.

– Хорошо. Как скажешь.

– Не «как скажешь», а как надо.

– Великий и могучий русский язык.

– Ой, чья бы корова ворчала. Русский парень Ваня с окраины.

– Мычала, дурак.

– Сам такой!

Я просто хочу ритмичную прозу. Чтобы она отстукивала ритм, не давала дышать ровно. Хочу, чтобы ненадолго вы ей зажили. Это – как воздух. Любовь – тоже воздух.

Вы, наверное, разучились любить. Но сердце помнит, и тело помнит. И даже если у сердца ничего не было давно, оно помнит. Все еще помнит.

Где бы он ни был, а я не знаю, где он, но сердце будет помнить.

Я знаю лишь одно: с ним случилась беда. Я знаю ее вкус и вижу его боль.

Я не оставила бы его, если бы знала, что с ним случится беда. Я терпела бы все во имя него. Любовь не дается всем без разбора.

Я готова на жертвы сейчас.

Почему тогда я оставила его?