Ты ведь больше всего боялся, что узнают они. И был готов на все – но ничего нельзя скрывать вечно, а смерть не скроешь вовсе.

Иногда ночью, когда особенно больно, кажется, что тебе снова семнадцать, ты идешь с ней за руку по аллее от университета, она улыбается, у нее красивые длинные волосы и ямочки на щеках. Она очень светлая. Самая красивая – неожиданная, яркая. Если бы мог, ты бы забросал ее осенними листьями, но тебе страшно показать, насколько она тебе симпатична. Вы смеетесь, ты искоса смотришь на нее. Рядом паркуется семерка «BMW», и мальчики с соцфака окидывают вас взглядом свысока, но даже в нем не скрыт интерес к ней. И высокомерное недоумение по отношению к тебе, мальчику в рубашке и самых простых брюках, с сумкой через плечо.

В тебе в тот момент нет ни капли зависти: у тебя есть она, твоя Маша, и у тебя есть голова. И у вас есть будущее. И ты ее никому не отдашь: вы получите диплом, сразу поженитесь, ты подаришь ей два кольца – одно попроще, на каждый день, другое – с самым большим бриллиантом, на какой тебе только хватит денег. Ты встанешь на колени, наденешь кольцо на аккуратный пальчик, сделав усилие, чтобы твои собственные пальцы предательски не дрожали. Ты будешь работать весь последний курс, чтобы у нее была такая свадьба, о которой не могли и мечтать все ее подруги, богатые девочки, – искренне радуясь за вас, они пустят не одну слезу на вашем празднике. Она будет самой красивой невестой. Потом ты поступишь в магистратуру, на менеджмент, будешь учиться вечером и по субботам. Ей придется учиться днем – ты ведь не хочешь, чтобы она разрывалась между работой и учебой, пусть делает что-то одно. Маша должна высыпаться, правильно питаться, и тогда она будет такая же веселая и счастливая. Навсегда твоя.

К концу учебы ты купишь ей белый «лексус», нельзя же позволить ей ездить на каком-нибудь «опеле» или «форде»! Эта девушка достойна самого лучшего.

Вы будете жить у тебя. Твои родители от нее без ума – они видели, как ей вручали студенческий, и ты положил на нее глаз уже тогда. Она искренняя, живая и трогательная. И при этом очень красивая. С трудом отбиваясь от поклонников, в делах она серьезна, собранна. Ей нужно начинать с нуля, ее отец, бизнесмен средней руки, попал в неприятную историю и уехал из Москвы. Ей было двенадцать. Больше они не виделись. Сначала он звонил, потом реже, потом просто отправлял деньги через Western Union, потом забыл.

Я банален – и потому слаб. Наоборот.

Маше все давалось легко – легче, чем кому бы то ни было в их окружении, по крайней мере, так казалось.

Но соперничества не было и в помине. Будь его воля, он легко уступил бы ей во всем. Он ждал, когда закончатся ее пары, чтобы проводить домой. Покупал цветы при каждом удобном случае, беспокоился, как бы она не простудилась в этих своих модных сапогах на шпильках и шубке по пояс. Она была его – будущей женой, матерью его детей, самой красивой женщиной. Навсегда. И понять, как может быть иначе, после встречи с ней он уже не мог.

Как так получается?

– Как я жила без тебя целых восемнадцать лет? Я нашла тебя, это я нашла тебя.

– Это я нашел тебя. И не отдам, никому никогда не отдам.

– Я тебя люблю, и Бога молю за тебя.

– Ты мне всех дороже.

– Не говори так, не говори. Кто-нибудь услышит, небо посмеется и расстроит нас с тобой. Не сложится.

– Небо в тот же час раскается. Тебя, как я, никто любить не будет никогда. Любить больше невозможно. Я твой. Я весь для тебя. Не отпущу тебя от себя никогда.

– Не говори «никогда». Пожалуйста, не говори «никогда». Будем вместе каждую минуту. Я вся для тебя.

– Я весь для тебя. Слышишь, как сердце бьется. Я не умею без тебя. Не знаю, куда себя деть. Я не могу без тебя.

– И я без тебя. А если однажды не будет меня…

– Если однажды не будет тебя, то ветер осенний принесет тебе весть, что я за тобой иду по пятам. Там где ты, там и я. Такая судьба.

– А если однажды не станет тебя, в тот же день, в тот же час не станет меня.

– Я не смогу отпустить тебя, не смогу жить без тебя. Я уйду за тобой.

– Нет, глупый. Мы будем жить. Но вдруг однажды не станет тебя рядом?

– Глупая, где же я буду, как не подле тебя?

– На другом континенте, так далеко от меня, что и представить нельзя. Далеко-далеко. И там будет много-много других…

– Какие – другие? Где – далеко? Зачем другие, как же я отпущу тебя? Никогда не отпущу тебя от себя. Я не живу без тебя.

– Я не смогу без тебя.

Все это ваше глупое сентиментальное кино, и эта музыка.

Шепчешь ты ночами в забытьи, не понимая, но чувствуя. Это боль не та, что изнуряет и тяжело дышать. Это старая боль, раны затянувшиеся, но до конца не излеченные. Те, что ты сам наносил медленно, несколько лет. Предавая – чередой измен, одиночеством, грубостью, приближением. Отдаляясь и возвращая, заставляя плакать и наслаждаясь слезами, играя и мучая, расставаясь и возвращаясь через годы. И любя, сильно, болезненно, до тошноты, до ненависти – любя.

Изменяя ей с теми, кто много хуже, говоря ей в лицо: «Да, изменял. Ты далеко, я мужчина. Не надо истерик. Я тебе ничего не обещал».

Названивая ночами, сводя себя с ума ревностью, навязчивыми состояниями, видениями – у нее кто-то есть. Заставляя снова поверить, а потом снова бросая, удваивая жестокость. Ты видел боль, горечь, обиду. Но не чувствовал жалость – скорее, ощущал странность ситуации и легкие уколы самолюбия: ведь такая красивая женщина плачет ночами из-за тебя. Красавицы могут все, даже хранить верность или хранить верность только себе, бросаясь в чужие объятия в слезах о ком-то другом.

Зачем ты делал это с ней? Потому что был молод, необуздан и дик. И потому еще, что был зол, ведь ее одну ты безумно любил.

12 ноября 1995 года

– Давай мы попытаемся друг друга понять, – говорит она уже не в первый раз. Обычно она говорит увлеченно, кажется, ее ничем не смутить, она всегда превосходила тебя в споре. Ты делаешь вид, что злишься или обижен, но украдкой продолжаешь наблюдать за ней.

Ею можно гордиться, язычок у нее с детства подвешен. Может, ей следовало бы заняться политикой? Хотя нет, никто не будет слушать, что она говорит. Все будут смотреть, как она говорит.

Он представил ее на каком-нибудь ток-шоу: она в числе спорщиков, в белой рубашке, рукава три четверти, свободные черные брюки, непременно высокие каблуки. Глаза подведены черным карандашом, а поверх – зеленым, волосы убраны в небрежный хвост, в ушах крупные серьги, на запястье – брелок. Она настойчива, эмоциональна, но в то же время удивительно рациональна. Удивительно для женщины.

Ее начитанность проявляется в каждом слове, в построении фразы, и с какого-то момента оппоненты понимают, что она, безусловно, доминирует. Какая-то девчонка. В них просыпается что-то грубо мужское – суть политическое животное, до homo politicus тут далеко. В ответ на их нападки Машино красивое личико искажается гримасой гнева. «Вот вам образец популизма», – парирует она с уверенностью красивой женщины. Гримаска. Милая гримаска. Маленькая обезьянка.

А дальше все просто делают вид, что не согласны, на деле раздевая ее глазами и представляя в интимной обстановке.

Она никогда не притворялась. Если ее голос дрожал, то он и в самом деле дрожал. Она решила, что можно не притворяться, но это был односторонний выбор. Мне нравилось мучить людей. Иметь влияние на красивую женщину – это такая же власть, такой же наркотик, как любой другой. Как политика.

– Пойми, я хочу попробовать. Я думаю, что смогу. Я знаю. Я уверена, мне это нужно, и я смогу. – Ее голос крепнет. – Пожалуйста, дай мне попробовать.

Слишком много «я». Слишком много эмоций. Слишком женщина.