1956
НА ГЕДЖАССКОМ ПОБЕРЕЖЬЕ[11]
Ну и жара!
Ни сна, ни покоя.
А солнце с утра
такое —
Словно
из домны
в изложницы дюн
Расплавленный льется чугун.
1958
«Догораю, дорогая…»[12]
Догораю, дорогая…
Вот и всем страстям конец!
Нет, не ты, уже другая
Мне дороже поневоле —
Утешительница боли
И разлучница сердец.
1961
ЭЛЕГИЯ
Снилось мне:
Ты живешь на луне,
На далекой луне
Недоступная мне.
Это ты, это ты
По ночам с высоты,
И грустна и нема,
Меня сводишь с ума…
Но нам рук не скрестить,
Обречен я грустить,
Как и ты обо мне
На далекой луне.
1961
«Растает снег. Пройдет и это…»
Растает снег. Пройдет и это…
Угомонится боль во мне,
И я обрадуюсь весне,
Теплу и половодью света.
И для нехоженых дорог
Вновь обрету и страсть и крепость.
И подивлюсь на ту нелепость,
Что без тебя я жить не мог.
1961
ОБЛАКА
Я не знаю пока,
Что такое со мной.
Там вдали облака,
Но идут стороной.
Еще ночь далека,
Еще в воздухе зной.
Вот уже облака,
Облака надо мной.
И такая тоска:
Где ты, друг мой родной?
Облака, облака,
Облака надо мной…
1961
ИЗ АРХИВА ПОЭТА. Публикация, статьи, комментарии Даниил Санников
«МЫ ВСЕ — СЫНЫ ЭПОХИ ВЗДЫБЛЕННОЙ…»[13]
Григорий Александрович Санников принадлежал к тому поколению русских поэтов, которые стояли у истоков советской литературы. Он был одним из организаторов первого объединения пролетарских писателей «Кузница». В разные годы — член редколлегий журналов «Октябрь» (1925–1926, 1946–1954), «Красная новь» (1927–1931), «Новый мир» (1935–1937). В 1961 году редактировал альманах «День поэзии».
В заглавии — строка из стихотворения Санникова «Уходим в плавание», посвященного А. С. Новикову-Прибою: они вдвоем совершали путешествие по морям вокруг Европы в 1926 году. Путешествовал Санников и по Ирану (1925), Аравии (1929), в начале 30-х годов и после войны объездил республики Средней Азии. Все это нашло отражение в его стихах и поэмах.
В архиве Санникова сохранились документы, свидетельствующие о его общении — дружеском, творческом, деловом — со многими известными писателями. С некоторыми из этих документов знакомит сын поэта, доктор физико-математических наук Даниил Санников.
Вот книжка Сергея Есенина «Пугачов» с дарственной надписью:
Отец показывал групповую фотографию с Есениным, любительскую, пожелтевшую, с надписью — автографом Есенина. Но в архиве этого снимка нет.
Помню, однажды вечером, наверное в конце 40-х годов, отец стал рассказывать о своих встречах с Есениным и Маяковским. Говорил очень увлеченно, и все сидели и слушали как завороженные. Нас было несколько человек, и никому в голову не пришло что-нибудь записать. Казалось, что он не раз еще расскажет. Но другого случая не было. Речь шла, в частности, о разговоре между Есениным и Маяковским: они сидели где-то в подвальчике за пивом, говорили очень остро, почти пикировались. По-видимому, отец воспроизводил по памяти содержание этого разговора, возможно, даже отдельные реплики. К сожалению, я запомнил только общее впечатление — было необычайно интересно.
По словам Н. В. Санниковой (племянницы поэта), которая неоднократно расспрашивала отца о Есенине, она помнит о том, как пели вместе на два голоса: Есенин всегда первым голосом, а Санников ему вторил (из автобиографии Санникова: в Яранске мальчиком «был певчим в церковном хоре, имел хороший голос и музыкальные способности»). Пели и песню на слова Есенина, сочинив для нее мелодию:
Зеленая прическа,
Девическая грудь,
О тонкая березка,
Что загляделась в пруд?
О том, как Санников познакомился с Айседорой Дункан. Однажды, зайдя в подвальчик на Тверской («Стойло Пегаса»), он застал там Есенина. На полу, облокотясь на его колени, сидела Дункан. Ее уговорили станцевать, но этот танец произвел на отца впечатление скорее неприятное — Айседора была уже в возрасте, грузная.
О том, что в те годы (конец 40-х) у нас в доме часто бывала Софья Андреевна Толстая-Есенина (впрочем, и я помню, как бывал с отцом у нее в гостях). Отношения были дружественными, они называли друг друга «Гришенька» и «Сонюшка», пили водочку. Софья Андреевна говорила, что с нее писали портреты деда, приклеивая ей бороду, настолько она была похожа на него. Вспоминала, как Лев Николаевич рассказывал сказки, сам их сочиняя.
Отношения Санникова с Есениным были хорошими, легкими; иными, сложными, — с Маяковским. Впрочем, на вопрос — не относился ли Маяковский к Санникову отрицательно? — о чем могла бы свидетельствовать ироническая строчка: «Санников — гений…» — отец ответил, что нет, и в подтверждение привел какой-то характерный пример.
Позже я спросил Василия Васильевича Казина об этих строчках Маяковского:
А вокруг
скачут критики
в мыле и пене:
— Здорово пишут писатели, братцы!
— Гений Казин,
Санников — гений…
Все замечательно!
Рады стараться!
— Я ответил Маяковскому эпиграммой, — сказал Казин и прочел ее. Попросив его повторить, чтобы запомнить (мы ехали в троллейбусе), я потом записал:
Он всем кричит на всех углах:
— Я гений, а другие прах.
Но Муза — женщина в летах,
Не проведешь, и мнит иначе:
— Ну, много ль этот парень значит,
Когда лишь «Облако в штанах»
Давненько у него маячит?
