* * * Сначала вскричала валторна И трелями медной гортани В пустыне, горячей и черной, Пошла шевелить барханы. Заплакали флажолеты, И, словно тромбоны, гобои, бубны, — На девять баллов ветер — Песчаный джаз-банд Каракумов. * * * Ветер грохочет в бубны И, круто повертывая пред нами Песчаную ночь на уступы, Спутанными рядами На север уходит проворно. Кричат в стороне валторны, И над растрепанною пустыней Рассвет появляется синий. 1930 ПОСВЯЩЕНИЕ Ты, похожая на ночную молнию, Ты, достойная песнопений, Прими пока что неполное Собрание моих сочинений. Прими эти песни, лавою Покрывшие нашу дорогу, С невеселой моею славою И лирическою тревогой, С духотою тропических плаваний, С высотою восточной лазури. Полюбившему дальние гавани Суждены испытанья и бури. 1933 СМЕРТЬ ВЕРБЛЮДА[7] В пустыне законы жестоки, И, когда не под силу кладь, И отказываются у верблюда ноги, Отказываются шагать, Его подбадривают ударами Безжалостные проводники, Пока не падает старое Животное на пески. И, увидев, что время верблюду Умирать, Со спины натруженной люди Равнодушно снимают кладь. Обнажаются кровоточащие, стертые Верблюжьи его горбы. Но он голову держит гордо Для последней в жизни борьбы. И, не чувствуя боли незаживленных, Запекающихся под солнцем ран, Глядит тоскливо и удивленно На уплывающий караван. Ему тяжело и душно, Ослепительно льются пески. И, когда ни глаза, ни уши Не улавливают удаляющейся тоски, Покинутое животное Вдруг начинает понимать, Что не пить ему больше воду, Не встать. И, внезапной объятое болью, Чуя свой наступивший срок, Гордую голову Роняет на песок. А пустыня колышется, вспыхивает, тускнеет, И, курясь на барханах дымком, Его вытянутую шею Не спеша заметает песком. И не слышит он, бездыханный, Здесь могилу нашедший верблюд, Как вдали бубенцы каравана Без него, не смолкая, поют. В пустыне законы жестоки, И каждому свой черед. Живи для людей, умирай одинокий И не грусти об ушедших вперед. 1934 «Снилось: я песками пламенными…» Снилось: я песками пламенными, Караванной шел тропою, Волочил ногами каменными Всю пустыню за собою. Но и я свалился тоже, Как и мой верблюд издохший. И зрачками выпирающими, Раздирающими веки, Вдруг увидел я играющие Аметистовые реки. 1934 «Песчаная вечность…» Песчаная вечность. Ни отклика, ни дорог, На карте пустыни Следы моих ног. Подымется ветер, Песком заметет Тропу моей жизни, Труда и забот. И был ли я, не был — Кто будет знать? И все же отрадно Шагать и шагать. 1934 «Черный вечер, белый снег…»[8] Черный вечер, белый снег, Звезды красные на башнях. Разошлись с тобой навек В непогожий день вчерашний. Где теперь ты? Отзовись! До чего ж мы безрассудны. Так и с жизнью разойтись Мне уже совсем нетрудно. Эй, прохожий человек, Где он, где он, день вчерашний? Черный вечер, белый снег, Звезды красные на башнях. 1934 ВЕТЕР С ПОЛЕЙ ИСПАНИИ Резок, порывист ветер осенний, Ветер с полей Испании. Слышу в нем грохот сражений, Крики и стоны раненых. Вижу: под крыльями самолетов Город в огне и развалинах. Ветер доносит стук пулеметов, Рявканье пушек оскаленных. Слышу, как танковые дивизионы За дымовой завесой Гулко грохочут тяжелыми тоннами Ползущего в бой железа. Вижу: проходит… прошла… шагает По Арагонии армия смерти. Земля шатается, Солнце медленно меркнет. Но, не сгибаясь, стоит Испания, Испания на баррикадах… Вздрагивает в смятенье Ветер весенний. вернуться Открывает сб. «Восток» (1935). Это стихотворение написано под впечатлением от последнего посещения Санниковым Андрея Белого в клинике, за два дня до смерти писателя. вернуться При жизни не публиковалось. Печаталось в сб. 1972 и 1979 гг. по машинописным текстам. |
