ЛУННОЕ СИЯНИЕ Затих, уснул закат измученный, И вот — вовсю разлив луны, И блещет море многозвучное Червонным золотом волны. Как скрипки зыбкое звучание, Как упоенье тонких струн, На море лунное сияние И колыханье стаи шхун. Я выходил один на палубу И в средиземной тишине Глядел на призрачную, алую Оранжевую зыбь огней. Я вспоминал пески Аравии, Кофейный африканский зной И до утра луны отравою Дышал на палубе ночной. И думал я о дальних гаванях, О промелькнувших маяках, О том, что жизнь, как это плаванье, Заманчива и коротка. 1927 ГОРОД УГЛИЧ[4] Горяча заката киноварь, Но сейчас я не о ней — Я о лампе керосиновой, Об уездной старине. Пожилую, неприветную, Закоптелую, в пыли, Мне вчера подругу медную Из чулана принесли. За окном соборов зодчество, Город в сумрак отступал. Я над лампой в одиночестве До рассвета горевал. И в бреду вставала молодость: Ночи, зори, петухи, Фитиля крутое золото На мои лилось стихи. В керосиновом сиянии, Молод, прыток и упрям, Я навек бросался в плаванья По развернутым морям. Я по странам неисхоженным, Я по тропикам гулял. Над стихами невозможными И смеялся и рыдал. Помнишь, лампа, время зимнее Ночь. Беспамятство снегов. Девушке с глазами синими Я нашептывал любовь. При огне, огне прикрученном, От избытка чувств и сил, Я ее в потемках, мучая, Упоительно любил. Ты всему была свидетелем, Но однажды, медный друг, Догорела, не заметила, Я уехал поутру… Годы шли крутые, быстрые, В грозах, в битвах, в маете. Вся страна легла под выстрелы Мылась кровью, а затем… Но об этом долго сказывать. Жизнь — эпический роман. И в собранье хлама разного Отнесли тебя в чулан. Под портретом государевым, Возле сваленных икон, Отсияло твое зарево, Схоронился медный звон. И с тобою, незаметная, Отцвела моя весна… Керосиновая, медная, Никому ты не нужна. Нынче всюду электричество. О бессонный друг ночей, Я на память в Исторический Передам тебя музей. Под таким-то черным номером, Керосиновая медь, Обо всем былом, что померло, Обо мне ты будешь петь. Может, кто, задетый заживо, Вспомнит дым далеких лет, Как себя в ночах выхаживал При твоем огне поэт. Горяча заката киноварь, Бредит город стариной И во славе керосиновой Потухает предо мной. 1928
РАЗДУМЬЕ[5] Разгул ветров, безумство штормов И штилевых затиший грусть — Весь этот мир, живой, огромный, Разучивал я наизусть. Ходил по северным и южным, И вот опять, как в прошлый год, Ветрам Атлантики послушный, Сажусь на дальний пароход. Куда теперь? На юг иль север? В какой еще водоворот? Я вдоль и поперек измерил Полглобуса земных широт. То с Байроном под парусами Свершал свой безотрадный круг; Нас опалял восток ветрами И обжигал песками юг. То я с Рембо на люке трюма, В беседе дружески простой, Хмелея, пил из звездных рюмок Ночей тропический настой… О штевень гладясь, шли мальштремы, А я, в раздумьях о земле, Туманной жизни теоремы Решал на шатком корабле. Куда ж теперь? В какие воды? Оставим этот пароход Для юных и отменно бодрых, Которым странствовать черед. Полмира пройдено — довольно. Полжизни прожито — пора, Пора предать забаве школьной Морской романтики тетрадь. 1929 САМУМ[6] Цвел костер в синеве весны, Лепестками кружились искры, Ободок азиатской луны Над пустынею реял низко. Цветом слез осыпалась джидда На унылую глину дувалов, Шелестела в арыках вода, И с афганской земли задувало. вернуться В 1928 г. Санников вместе с Б. А. Пильняком провел лето в Угличе, где и было написано это стихотворение. «Город Углич» печатается по сб. «Красная площадь» (1929). Многие строки в последующих редакциях были изменены, изменено и название, снято посвящение. Последний вариант стихотворения «Прощание с керосиновой лампой» в многотиражных сборниках «Стихотворения и поэмы» (1972) и «Аметистовые реки» (1979). вернуться В 1929 г. Санников путешествовал по Аравии. вернуться В 1930 г. Санников участвовал в поездке первой бригады писателей по Туркестану (Республикам Средней Азии); в 1934 г. был руководителем второй бригады в Туркмении. Джидда — растение. Дувал — глинобитный забор. |
