– Побеспокойтесь лучше о себе, – вспылил Эндин. – У меня с этим делом связано куда больше, чем у вас.

– О'кей. Прежде всего деньги. Завтра я вылечу в Брюссель и открою банковский счет где-нибудь в Бельгии. Вернусь завтра же к вечеру. Свяжитесь со мной, и я скажу вам где, в каком банке и на чье имя. После этого мне потребуется перевод на сумму не меньше чем в 10 000 фунтов. К завтрашнему вечеру я подготовлю подробный отчет о том, на что собираюсь истратить эти деньги. В основном это будет оплата моим ассистентам, чеки, вклады и т. д.

– Где я свяжусь с вами? – спросил Эндин.

– Это второй пункт, – сказал Шеннон. – Мне потребуется постоянная база, безопасная с точки зрения телефонных звонков и писем. Как насчет этой квартиры? Вы на ней не засветитесь?

Эндин об этом не думал. Он обмозговал проблему.

– Квартира снята на мое имя. Заплачено наличными за месяц вперед, – сказал он.

– Играет ли роль то, что на соглашении о сдаче внаем значится фамилия Харрис? – спросил Шеннон.

– Нет.

– Тогда я заберу квартиру у вас. Месяц проживания мне уже обеспечен – глупо было бы его терять, – а после окончания этого срока я начну платить сам. Ключ у вас есть?

– Да, конечно. Как же я сюда вошел?

– Сколько всего ключей существует?

Вместо ответа Эндин запустил руку в карман и достал кольцо с четырьмя ключами на нем. Два ключа, очевидно, были от подъезда и два от двери в квартиру. Шеннон взял их себе.

– Теперь о связи, – сказал он. – Вы можете связаться со мной, позвонив сюда в любое время. Я могу быть дома, могу и не быть. Могу быть за границей. Поскольку, как я понимаю, вы не хотите дать мне свой номер телефона, договоримся о почтовом адресе «до востребования» где-нибудь в Лондоне, неподалеку от вашего дома или конторы, чтобы вы могли дважды в день справляться о телеграммах. Если вы срочно потребуетесь мне, я дам телеграмму с номером телефона или своим адресом и сообщу, в какое время надо позвонить. Понятно?

– Да. Я побеспокоюсь об этом до завтрашнего вечера. Что-нибудь еще?

– Только то, что во время операции я буду пользоваться именем Кейта Брауна. Все, что поступит к вам с подписью «Кейт», будет от меня. Звоня в гостиницу, зовите меня как Кейта Брауна. Если я вдруг отвечу словами «Мистер Браун слушает», быстрее кладите трубку. Это сигнал тревоги. Скажите, что неправильно набрали номер или это не тот Браун, который был вам нужен. На данный момент все. А сейчас лучше возвращайтесь в контору. Позвоните мне сюда в восемь вечера, и я сообщу, как идут дела.

Спустя несколько минут Эндин стоял на тротуаре в районе Сэйнт Джонс Вуд и ловил такси.

К счастью, Шеннон не положил в банк 500 фунтов, которые получил от Эндина перед выходными за план штурма, и 450 фунтов у него еще оставались. Нужно было заплатить по счету в отеле у Найтсбриджа, но это может подождать.

Он позвонил в компанию БЕА и заказал билет до Брюсселя и обратно, экономическим классом. Обратный рейс прилетал в Лондон в 16.00, таким образом, к шести вечера он должен быть снова в своей квартире. Вслед за этим он послал по телефону четыре международных телеграммы. Одну в Паарль, провинция Кейп, Южная Африка, еще одну – в Остенде, следующую в Марсель и последнюю в Мюнхен. В каждой говорилось только одно:

Наконец он взял такси и попросил отвезти его в отель «Лаундс». Выписался, оплатил счет и исчез так же, как и появился, анонимно.

В восемь, как и договорились, позвонил Эндин, и Шеннон сообщил помощнику Мэнсона, что успел сделать за это время.

Они договорились, что Эндин перезвонит в десять вечера на следующий день. Два часа Шеннон потратил на то, чтобы осмотреть дом, в котором он теперь жил, и окрестные кварталы.

Засек несколько маленьких ресторанчиков, два из которых были неподалеку, на Сэйнт Джонс Вуд Хай Стрит, не спеша поужинал в одном из них. Домой вернулся к одиннадцати.

Он пересчитал свои деньги. Оставалось больше 400 фунтов.

Отложил в сторону 300 фунтов на оплату авиабилетов и расходы на завтрашний день, после чего проверил все, что у него было в наличии. Одежда неброская, сравнительно новая, в основном купленная за последние десять дней в Лондоне. Пистолета нет, да он пока и не требовался, а чтобы не волноваться, он уничтожил ленту для пишущей машинки, на которой печатал свой отчет, и поставил новую.

Хотя в Лондоне этим вечером рано стемнело, в провинции Кейп было светло и тепло по-летнему, когда Жанни Дюпре, проскочив мимо Сипойнта, направил машину в сторону Кейптауна.

У него тоже был «шевроле», хотя постарее, чем у Эндина, но больше и наряднее. Он купил его подержанным на те остатки долларов, с которыми вернулся из Парижа четыре недели назад.

Проведя целый день за плаванием и рыбалкой на катере своего друга в Симонстауне, он теперь возвращался к себе домой, в Паарль. Ему всегда нравилось возвращаться домой в Паарль после завершения контракта, но каждый раз быстро все надоедало, совсем как десять лет назад, когда он впервые покинул дом.

Мальчишкой он рос в Паарль Вэлли и дошкольные годы провел, носясь как угорелый по чахлым и бедным виноградникам, принадлежащим таким же людям, как и его родители. Он выучился ловить птиц и стрелять в долине со своим «клонки», цветным приятелем, с которым белым мальчикам разрешается играть, пока они не подрастут достаточно и не поймут, что значит различие в цвете кожи.

Питер с его огромными карими глазами, копной черных кудрявых волос и кожей цвета красного дерева, был старше на два года и должен был следить за ним. На самом деле они были одного роста, так как Жанни был физически развит не по годам и, спустя совсем немного времени, он стал верховодить в их компании. В такие летние дни, двадцать лет назад, двое босоногих мальчишек садились на автобус и ехали вдоль побережья до мыса Агульас, где окончательно смыкаются Атлантический и Индийский океаны, и ловили там рыбу с камней.

За время учебы в мужской школе Паарля Жанни проявил себя как трудный мальчик. Слишком крупный, агрессивный, беспокойный, вечно ввязывающийся в драки и, благодаря своим дюжим кулачищам, два раза попадавший в участок.

Он мог бы вступить во владение родительской фермой, ухаживать вместе с отцом за чахлыми побегами винограда, из которого получалось такое грубое вино. Его страшила перспектива состариться и согнуться под бременем тяжкой борьбы за существование в маленьком хозяйстве, с какими-то жалкими четырьмя цветными работниками под рукой. В восемнадцать лет он завербовался в армию, прошел начальную подготовку в Потчефстреме и вскоре был переведен в десантные войска, в Бломфонтейн. Здесь он нашел то, чем больше всего на свете хотел заниматься в жизни. Здесь и еще во время учебных занятий по приемам борьбы с террористами и мятежниками, которые проводились в суровых условиях степных зарослей, в окрестностях Питерсбурга. Армейское начальство признало его пригодность во всем, за исключением склонности ввязываться в бой без надобности и приказа свыше. В одном из учебных боев капрал Дюпре избил сержанта до полусмерти, и командир разжаловал его в рядовые.

Расстроившись, он ушел в самоволку, и был взят в баре Ист Лондона, измолотил двух представителей военной полиции, прежде чем им удалось его связать, и оттрубил полгода в каторжной тюрьме. Выйдя на волю, он обратил внимание на объявление в вечерней газете, зашел в неприметную контору в Дурбане, и уже через два дня был переправлен из Южной Африки на базу Камина в Катанге. Он стал наемником в двадцать два года, и это случилось шесть лет назад.

Проезжая по извилистой дороге мимо Франсхока по направлению к долине, он думал, а вдруг придет письмо от Шеннона или кого-нибудь из ребят с новостью о новом контракте? Но когда он добрался до места, на почте ничего не было. Со стороны моря наплывали облака, вдалеке угадывались раскаты грома.