У Даниэля, я знала, в его последней жизни была собака, и он пошел на очередное превращение только после того, как она умерла. Кошки живут недолго, в среднем лет десять, а я не планирую обновляться так скоро, значит, мне не придется бросать четвероногого друга, он оставит меня раньше…

– Положим, это так. Но ведь необязательно усыновлять этого конкретного котенка? – раздосадованно молвил внутренний голос. – Сейчас он будет тебе мешать!

– Нисколько он мне не мешает! – возразила я вслух.

Весенний ветерок ерошил шерстку на кошачьей спинке. Неподвижный, как меховая оторочка на рукаве, котенок чинно сидел у меня на локте, не возился, не мяукал и вообще производил впечатление на редкость спокойного существа. Казалось, ему абсолютно все равно, потерялся он или нашелся.

– Ты как маленький Будда! – сказала я ему, оценив поразительное безразличие маленького зверька к поворотам судьбы.

И все-таки, откуда он взялся?

Я завертела головой, озираясь в поисках открытого окна или балкона, откуда этот невозмутимый комок пуха мог упасть на улицу, но увидела только распахнувшуюся дверь, из которой буквально вывалился полуодетый мужчина с лицом, измазанным пеной.

Приволакивая ноги в спадающих тапках и на ходу застегивая непослушную пуговицу на поясе застиранных джинсов, он бежал ко мне с криком:

– Максик! Максик!

По дороге крикун потерял висевшее у него на шее полотенце, но даже не остановился.

– Это ты, что ли, Максик? – спросила я котенка. – А это, видимо, твой хозяин?

Зверек ничего мне не сказал, зато предполагаемый хозяин, едва приблизившись, взволнованно зарокотал глубоким баритоном по-итальянски. Я поняла только два слова из длинной эмоциональной тирады: «грацие» и «синьора».

В этой части Швейцарии язык Данте, считай, второй государственный, на нем говорит большинство населения Лугано, но лично я итальянского не знаю, поэтому ответила по-французски:

– Пожалуйста! А, собственно, за что вы меня благодарите?

При этом рука моя дернулась, явно намереваясь спрятать зверушку за спину. Отдавать чудесное создание недобритому типу в потертых джинсах на голое тело мне совершенно не хотелось!

Я считаю, что воспитание детей и домашних животных нельзя доверять кому попало. Полуголый тип впечатления человека серьезного не производил – уж слишком фигуристый и мускулистый, как каменный атлант на крылечке банка.

Впрочем, французским он тоже владел.

– Я благодарю вас за спасение моего маленького друга! Гран мерси, мадам, если бы не вы – страшно представить, что могло бы случиться с малышом на улице!

– Не преувеличивайте, здесь не такое оживленное движение, – возразила я, поглядев на проезжую часть, по которой за последние две-три минуты не прокатился ни один автомобиль.

– Да много ли ему надо, такому маленькому? – мускулистый атлант неожиданно нежно подхватил котенка и пересадил его на свою рельефную грудь. – Да еще глухому!

– Бедняжка глухой? – я искренне огорчилась. – Как жаль!

– Абсолютно белые коты нередко бывают глухими, – авторитетно сообщил собеседник.

– Вижу, вы очень любите кошек.

– Я? Не сказал бы, – тот скривился. – Кошек обожает моя любимая девушка. Точнее, бывшая любимая! Сначала она притащила этого котенка и даже назвала его моим именем, а потом бросила нас обоих.

– Сочувствую, – я протянулась, чтобы погладить осиротевшего малыша, но вовремя спохватилась и отдернула руку.

Не приведи бог, брошенный парень подумает, что я хотела погладить его!

Образовалась неловкая пауза, и я заполнила ее мудрым рассуждением:

– Значит, вы тоже Макс?

– Максимилиан Торн, к вашим услугам! – он поклонился.

Надо признать, для недобритого и неодетого типа это был на редкость изящный поклон. Я засмеялась, и парень смутился:

– Ох, что же это я в таком виде… Простите!

Прикрывая голую грудь котенком (что по причине разительного несовпадения размеров получалось плохо), Максимилиан Торн попятился, перебежал на другую сторону улицы и уже с порога своего дома прокричал:

– Мы же еще встретимся, да? Я обязательно должен вас отблагодарить за Максика!

– Не стоит, – отмахнулась я.

Максимилиан Торн скрылся в подъезде, но очень скоро появился на увитом плющом балкончике, задрапированный не то в большое полотенце, не то в маленькую простыню:

– Могу я узнать ваше имя, мадам?

– Для того, чтобы регулярно поминать его в благодарственных молитвах? – мне стало весело. – Конечно. Меня зовут Анна!

– Мы еще увидимся, Анна! – атлант торжественно взмахнул крылом своей простынной тоги.

Я расхохоталась, прощально помахала комику ручкой и двинулась вдоль по улице.

Ушла я недалеко, потому что вскоре увидела весьма заманчивую витрину. Заходя в магазин, где за стеклом красовались манекены в прелестных плащиках из модной миланской коллекции, я оглянулась и с тайным удовлетворением убедилась, что благородный попечитель инвалидного кошачьего детеныша Максимилиан Торн по-прежнему смотрит мне вслед.

Серая ткань моего нового плаща на свету отливала розовым, по подолу и манжетам тянулись аккуратно вышитые узкие гирлянды мелких серебристых и лиловых цветочков – плащик был милый, женственный, элегантный и, безусловно, способный украсить пасмурный день. Я надела его сразу, заодно сменив злосчастные босоножки на комфортные балетки, а прочие свои покупки попросила доставить мне в отель. До него было не больше пяти кварталов, и я с удовольствием прогулялась по городу налегке.

День был ветреный и довольно прохладный – чай, не Ницца! Погода демонстрировала раздражающее непостоянство: то срывался мелкий дождик, то тучи вдруг разъезжались, как створки театрального занавеса, и пропускали вниз пучки соломенно-желтых солнечных лучей. Они веером падали на озерную гладь – точь-в-точь золотистый веник на лаковом паркете!

Я загодя забронировала номер в отеле на набережной, так что могла любоваться видом на озеро не только в режиме прогулки, но и из окна, а также с открытой террасы ресторана. Столик я также заказала заранее, а за час до назначенного времени специально спустилась в ресторан, чтобы определиться с конкретным местом.

Мне идеально подошел уголовой столик у парапета: это было самое тихое и одновременно наиболее светлое место.

– Нас будет трое, я сяду здесь, слева от одного джентльмена и напротив другого, – проинформировала я официанта в зале.

– Боюсь, в глаза второго господина будет светить солнце, – заволновался он.

– Мы с солнцем оба ослепили его, – усмехнулась я.

Это была не совсем шутка.

В последний раз, когда Павел имел счастье лицезреть меня, я была вдвое старше. Мне не хотелось, чтобы контраст был таким разительным, я надеялась минимизировать неизбежный шок. Я бы даже предпочла провести нашу первую встречу ночью, в темноте гостиничного номера, если бы ждала одного только Павла! Однако за обедом к нам должен был присоединиться еще один человек – третий, но отнюдь не лишний. Собственно, именно ради того, чтобы послушать этого третьего, мы и собрались в Лугано.

Об этом третьем я знала совсем немного. Фактически только имя – Миша Платофф – и должность в агентстве «Пулитц и Партнер»: старший эксперт. На основании этой скудной информации воображение, которое у меня как у писателя всегда успевает впереди планеты всей, нарисовало мне портрет пожилого господина из наших «бывших» – эмигранта либо потомка эмигрантов второй-третьей волны.

Я никак не ожидала, что Миша Платофф окажется симпатичной стройной дамой лет тридцати, и это открытие отнюдь не привело меня в восторг. Особенно потому, что элегантный розовато-серый плащик мадам Миши был точной копией того, что я купила в бутике рядом с банком! Моя радость от удачного приобретения моментально потускнела. Боюсь, мое приветствие госпоже Платофф было не таким сердечным, как если бы оно было адресовано одноименному господину.

– Добри ден, сударыня! – Миша Платофф бойко поздоровалась со мной на ломаном русском и тут же перешла на гладкий французский. – Бон жур, мадам!