Ветви деревьев сомкнулись над моей головой, в кромешной темноте я не видел ни зги и боялся напороться на острый сук. И тут ласковый голос произнес вполне своевременно:

— Сюда, Эдвард!

И чужая рука схватилась за мою уздечку. Я позволил лесному жителю вести себя в темноту.

Предыдущая тревожная ночь, полный приключений день, бурные события первой половины этой ночи налили мое тело свинцовой усталостью. Я задремал в седле, а когда очнулся, заря уже занималась на востоке. Я спешился, чтобы размять немного затекшие ноги. Полчаса ходьбы — и мы добрались до затерявшейся в горах долины, служившей надежным убежищем повстанцам и членам их семей, вынужденных скрываться от карательных рейдов воинов Совета.

Среди шагающих рядом со мною я не заметил ни одного раненого. Тогда я решил, что они отстали от основной группы, и только позже узнал, что луч, вырвавшийся из черной трубки, разит наповал, какой бы части живого организма он ни коснулся, и смерть всегда наступает мгновенно.

В брезжущем свете утра вход в долину казался расселиной среди скал, и трудно было догадаться, что здесь скрывается многочисленное племя. Она выглядела обычной земной долиной с разбросанными там и тут булыжниками-валунами, поросшими мхом склонами и небольшим ручейком, бегущим по каменистому ложу. Окрашенный в розовый цвет косыми лучами восходящего солнца, только он один радовал глаз среди обилия серых красок.

Я оказался в головной части колонны, как и положено предводителю. Никто не встречал нас, казалось, мы двигались по совершенно необитаемой местности. Но не это поражало меня тогда, а тишина, необычная для такого множества собравшихся вместе людей. Потерпевшие поражение или одержавшие победу земляне вели бы себя совершенно иначе.

Дно долины было усыпано галькой и крупными камнями, поэтому, боясь оступиться, я внимательно смотрел себе под ноги. Когда мы миновали очередной поворот, идущий впереди меня повстанец остановился и дождавшись, когда я поравняюсь с ним, сказал, вытянув руку вправо:

— Тебя ждут!

Она оседлала высокий, наполовину вросший в землю валун. Мужская одежда: бархатная зеленая туника оставляла открытыми ее стройные голени; широкий пояс обнимал ее талию, с правого и левого бока свисало по кобуре. Густые волосы ниспадали до самых лодыжек сказочной мантией, каскадом червонного золота, переливавшимся на солнце подобно речным струям. Корона-венок из бледно-золотых листьев скрепляла их, не позволяла падать на лицо. Она смотрела в нашу сторону и улыбалась, улыбалась мне, Эдварду Бонду.

У нее было довольно-таки очаровательное личико. Оно дышало силой и нежностью, ожиданием и строгой целомудренностью святой; красные чуть-чуть пухлые губы излучали тепло и дружелюбие. Глаза ее были одного цвета с туникой: темно-зеленые. Таких глаз я никогда не видел на Земле, разве что на цветных репродукциях артисток Голливуда.

— С благополучным возвращением, Эдвард Бонд, — приветствовала она меня мягким, нежным голосом, таким тихим, что я едва расслышал. Неужто ее соплеменники общаются между собою только шепотом, если даже сейчас она не осмелилась выразить свою радость в бурном возгласе?!

Девушка покинула валун и устремилась ко мне с легкостью дикой кошки, всю жизнь проведшей среди густых зарослей, — как оно и было, наверное, на самом деле. Она неслась в мои объятия с такой стремительностью, что пышные волосы оторвались от спины, прилегая по-прежнему только к плечам. Нетрудно было догадаться, кто предо мною, к тому же на ум пришли слова Эрту, произнесенные им в саду Медеи перед тем, как его сразил светлый луч из черной трубки: "Арле сможет убедить тебя, Эдвард. Торопись к Арле. Даже если ты Ганелон, позволь мне сопроводить тебя к Арле!" Жалкий плебей! Обращаться с подобной наивной просьбой к лорду Ганелону! К содрогающемуся от презрения к ничтожным лесным жителям! На что он рассчитывал? Неужто надеялся завлечь Ганелона в ряды повстанцев, соблазнив члена Совета красотой своей соплеменницы?!

И вот она предо мною. Это Арле, и никто иная. Неудивительно, что ей удалось завлечь в свои сети Эдварда Бонда, вряд ли землянину удалось устоять перед чарами подобной воительницы. А что касается Ганелона…

Откуда мне было знать, что предпринял бы в подобной ситуации Ганелон?

Мне не пришлось долго мучиться над этим вопросом. Не успел я вымолвить хотя бы одно слово, продумать планы своих дальнейших действий, как Арле приблизилась ко мне вплотную, словно окружавшей меня толпы вообще не существовало. Девушка опустила руки мне на плечи и поцеловала прямо в губы.

В этом поцелуе не было ничего общего с поцелуем Медеи — нет! Губы Арле были живительно-прохладными в отличие от обжигающих, горячих, повелительных губ чувственной ведьмы. И не было места отравлению страстью, наступившему, когда я держал в объятиях Медею. Было нечто девственное и чистое в этой лесной фее, чистое и естественное, отчего меня с неодолимой силой потянуло назад: на родную Землю.

Арле легко отстранилась, отступила два шага. Ее зеленые глаза встретились с моими. В них было понимание и… ожидание.

— Арле, — только и мог вымолвить я после затянувшейся паузы.

Черты феи разгладились; вопрос, готовый сорваться с ее губ, так и не был задан.

— Я беспокоилась, — сказала она с нежной улыбкой. — Они не причинили тебе вреда, Эдвард?

Обострившееся чувство опасности подсказало мне слова ответа.

— Нет, мы не успели добраться до Кэр Сапнира. Лесные жители подоспели вовремя и предотвратили жертвоприношение.

Арле приподняла полу моего разорванного в нескольких местах плаща, тонкие пальчики погладили шелковую ткань.

— Голубой плащ. — Голос девушки вновь понизился до шепота. — Именно в выкрашенные в этот цвет одеяния обряжают предназначенных в жертву. Боги этой ночью были на нашей стороне, Эдвард! От одного вида твоего плаща мое сердце сжимается от страха, не могу смотреть на него!

Глаза Арле сверкнули. Она сорвала с моих плеч плащ, разорвала его и бросила лоскутья в ручей.

— Больше ты не будешь охотиться один, — говорила она при этом. — Я ведь предупреждала тебя, что это опасно. Но ты усмехался в ответ. Готова биться об заклад, что ты смеялся, когда воины Совета окружили тебя со всех сторон. Разве я не права?

Я кивнул, не в силах произнести ни слова, — клокочущая внутри ярость подступала к гортани, душила меня. Итак, голубой цвет является цветом предназначенных в жертву?! Вот как?! Значит, мои подозрения зиждились не на песке?! Значит, направляемый столь усердно в Кэр Сапнир, я являлся не чем иным, как приношением, слепо бредущим навстречу собственной гибели?! Матолч, конечно, знал обо всем. Представляю, как мозг оборотня смаковал этот розыгрыш. Погруженная в свои думы, никогда не откидывающая своего капюшона Эдейри, несомненно и она знала об участи, мне готовящейся.

А Медея? Уведомили ли ее?

Медея?!

Она осмелилась предать меня! Меня, Ганелона! Открывающего врата! Избранника Ллура! Лорда Ганелона! Она посмела!

Черные молнии засверкали в моем мозгу. И тогда я решил: "Клянусь Ллуром, они заплатят за отступничество! Они будут лизать мои ступни, как шелудивые псы! И молить о пощаде!"

Ярость прорвала все шлюзы моего мозга, и от Эдварда Бонда остались лишь жалкие воспоминания. Им ли устоять под напором праведного гнева, охватившего все мое существо?! И они дрогнули, расползлись на отдельные несвязные куски, унеслись прочь подобно лоскутьям голубого плаща, избранного для жертвоприношения.

Я бешено водил глазами, окруженный облаченными в зеленые туники людьми. Как я очутился среди них? Как осмелились эти парии стоять в столь вольных и непринужденных позах? Кровь стучала в моих висках, все завертелось перед глазами. Стоит мне только совладать с собою, и я извлеку свое оружие и изрублю непокорных, подобно дровосеку, прокладывающему тропинку среди густого кустарника.

Но стоит ли торопиться?!

Во-первых, неоднократно клявшиеся друг другу в самых искренних чувствах члены Совета предали меня. Но почему, что послужило этому причиной? Они так непритворно радовались, когда вырвали меня из того мира, из чужой и неведомой Земли! Лесных жителей я смогу раскидать в любую минуту, стоит только захотеть, а сейчас необходимо обмозговать более важные проблемы. Ганелон всегда возвышался над остальными благодаря своей мудрости. Лесные жители понадобятся мне для осуществления лелеемой мести. И только тогда.