— Мои родные жили после Взрыва под Чикаго.

— О!

Пауза.

— Я слышал, именно поэтому многие… Пауза.

— … стали уродами или мутантами. Да, это так. И я все еще не знаю, к какой категории принадлежу, — добавлял он с обезоруживающей откровенностью.

— Вы не урод! — протестовали слушатели, впрочем, не слишком энергично.

— Из зон, подвергшихся радиации, вышли самые странные образцы. Со спермоплазмой произошли удивительные вещи. Большая их часть вымерла: они были не способны к воспроизведению. Но некоторые и сейчас еще встречаются в санаториях и интернатах. Двухголовые, например.

— Вы хотите сказать, что можете читать у меня в мозгу… прямо сейчас? — взволнованно допытывался слушатель.

— Могу, но не делаю этого, это тяжелая работа, кроме тех случаев, когда имеешь дело с другим телепатом. А мы, Болди, просто этого не делаем, и все. Человек, обладающий развитой мускулатурой, превышающей нормальное развитие, не станет ходить повсюду и сбивать людей с ног. Он не будет нападать, если только его не вынудят к этому обстоятельства. Болди всегда чувствует скрытую опасность: закон Линча. А умные Болди не позволяют себе даже намекнуть на то, что обладают экстрачувством. Они просто говорят, что отличаются от других, и это достаточно.

Но всегда возникал — хотя и не всегда высказывался — один вопрос:

— Если бы я был телепатом, то… Сколько вы получаете в год?

Ответ удивлял их. Умеющий читать в умах наверняка мог бы составить себе состояние, если бы захотел. Так почему же тогда Эд Букхалтер оставался экспертом по семантике в Моддок Паблиш Таун, если поездка в один из научных городов могла бы позволить ему овладеть тайнами, которые могли принести состояние.

Этому была веская причина. Частью ее являлся инстинкт самосохранения. Потому-то Букхалтер и многие подобные ему носили парики. Впрочем, было много Болди, которые этого не делали.

Моддок и Пуэбло были города-близнецы, располагавшиеся за горным хребтом, к югу от равнины, на которой находился Денвер. Пуэбло имел в своем распоряжении фотоавтоматы и печатные машины, которые превращали рукописи в книги, после того как с ними заканчивали работать специалисты по семантике из Моддока.

Олфилд, директор издательства, уже неделю требовал рукопись «Психоистории», подготовленную неким Кейли из Нью-Йорка, который слишком увлекался эмоциональной стороной в ущерб ясности изложения. Трудность состояла в том, что автор не доверял Букхалтеру, и тот, не будучи ни психологом, ни священником, вынужден был сделаться на время тем и другим — по секрету от сбитого с толку автора "Психоистории".

Неуклюжее здание издательства располагалось в нижней части города и более походило на якорь спасения, чем на что-либо более утилитарное. Но это было оправданно: среди авторов попадались странные люди, и их часто приходилось подталкивать к тому, чтобы они прошли курс гидротерапии, прежде чем они смогут начать работу с семантическим экспертом и войти в надлежащую форму. Никто не собирался их кусать, но они этого не понимали и либо забивались в страхе в угол, либо шли напролом, отстаивая язык, которого почти никто не понимал. Джим Кейли, автор «Психоистории», не подходил ни к одной из указанных групп. Просто он был поставлен в тупик натиском собственного исследования. Его личная история определяла его эмоциональную включенность в прошлое, а когда имеешь дело с человеком подобного типа, такое обстоятельство нельзя сбрасывать со счетов.

Доктор Мун, сидевший в правлении, расположился возле южного входа и ел яблоко, аккуратно отрезая от него кусочки кинжалом с серебряной рукояткой. Мун был толстым, маленьким и бесформенным. Волос у него было немного, но он не был телепатом (у Болди волос не было совсем). Проглотив кусочек яблока, Мун махнул рукой Букхалтеру.

— Эд, я хочу с тобой поговорить.

Букхалтер послушно остановился и присел. Твердо выработанная привычка заставила его сделать это: Болди по очевидным причинам никогда не стоят, когда сидят нетелепаты. Глаза их встретились на одном уровне.

— Что случилось? — спросил Букхалтер.

— Вчера в магазин привезли яблоки «шаста». Вот, попробуй. Нужно сказать Этель, чтобы она купила, пока их не разобрали.

Мун наблюдал за тем, как его собеседник пробует и одобрительно кивает.

— Хорошо. Я ей скажу. Впрочем, сегодня наш ковтер не работает — Этель нажала не на ту кнопку.

— Вот вам и гарантия, — с горечью сказал Мун. — Сейчас Хурон выпускает неплохие модели. Я получаю новый из Мичигана. Послушай, сегодня утром мне звонили из Пуэбло насчет книги Кейли. Олфилд просит прислать хотя бы несколько глав.

Букхалтер покачал головой.

— Не думаю, что это возможно. Как раз в самом начале есть такие абстрактные куски, на которые необходимо пролить свет, а Кейли…

Он колебался.

— Что?

Букхалтер подумал об эдиповом комплексе, обнаруженном им в разуме Кейли. Это было свято, хотя и мешало Кейли интерпретировать Дариуса с холодной логикой.

— Процесс мышления сводит его с ума. Я не могу это игнорировать. Вчера я пробовал почитать книгу трем различным слушателям и получил три разные реакции. Пока что «Психоистория» — все для всех. Критики разнесут нас, если мы выпустим книгу в таком виде. Не мог бы ты еще немного попридержать Олфилда?

— Попробую, — с сомнением проговорил Мун. — У меня есть субъективный роман, с которым я мог бы быстро разобраться. Слегка прикрытый эротизм, но безобидный. Кроме того, с семантической точки зрения он о'кей. Мы придерживали его для художника, но можно пустить на это дело Дьюмена. Пожалуй, я это сделаю: перепасую рукопись в Пуэбло, потом займемся оформлением. Веселенькая у вас жизнь, Эд.

— Даже чересчур, — ответил Букхалтер.

Он попрощался и отправился на поиски Кейли, который отдыхал в одном из соляриев.

Это был высокий худощавый человек с озабоченным лицом и растерянным видом черепахи, потерявшей свой панцирь. Он лежал на эластичной и упругой кушетке, прямые лучи солнца поливали его сверху, в то время как отраженные лучи грели его снизу — через отражающее зеркало. Букхалтер стянул с себя шорты и опустился на сватер подле Кейли. Автор бросил взгляд на безволосую грудь, и в мозгу у него возникли обрывки фраз: "Болди… никакого уединения. Не его дело… фальшивые брови и ресницы… он еще…" Далее шло нечто вовсе невразумительное.

Букхалтер дипломатично нажал кнопку, и на экране над ним появилась страница «Психоистории», увеличенная и легко читаемая.

Кейли изучил страницу. Она была исчеркана пометками; сделанными читателями, которые Букхалтер определил как различные реакции на то, что должно было восприниматься однозначно.

Трое читателей предлагали три различные интерпретации одного и того же параграфа. Оставалось выяснить, что имел в виду автор. Букхалтер осторожно прикоснулся к его сознанию, ощутив присутствие ненужных барьеров, выставленных против возможного вторжения, безумных баррикад, через которые его мысленный взор перемахнул, подобно легкому ветру: ни один обычный человек не мог выставить против Болди эффективную преграду. Сам же он мог легко защититься от вторжения других телепатов.

Существовало психическое селекторное кольцо… Вот оно! Но какое сложное, запутанное… «Дариус» — это было не просто слово, не просто картина. Это была поистине вторая жизнь, но рассеянная, фрагментарная. Запахи и звуки, воспоминания и эмоциональные реакции, восхищение и ненависть — черный торнадо, пахнувший сосной, рвущийся через континенты Европы и Азии. Вот запах сосны стал сильнее… чувство унижения, воспоминание о боли, горящие бессилием глаза…

Вон!

Букхалтер выключил диктофон и лег на спину, глядя вверх сквозь темные защитные очки.

— Я вышел сразу, как только вы меня предупредили, — сказал он. — Я сейчас вне.

— Спасибо, — сказал Кейли, тяжело дыша. — Извините меня, пожалуйста! Почему вы не вызываете меня на поединок?

— Я не хочу поединка, — сказал Букхалтер. — Я никогда в жизни не обагрял кровью кинжал. Кроме того, я вас понимаю. Видите ли, это моя работа, мистер Кейли, я узнаю про вас множество вещей… которые снова забыл.