По дороге домой она продолжала искоса рассматривать встречных и идущих впереди, и размышления её становились еще печальнее.

Чего она совершенно не могла принять, так это последней причуды моды, а именно – девиц с голыми пупками. Поодиночке, парами и группами бесстыдно дефилировали они по городу в любое время года в брючках модели «здравствуй, пиелонефрит» под коротюсенькими кофточками и курточками, похожими на лифчики с рукавами, и решительно ничем нельзя было объяснить их намерение навеки лишить себя не только остатков стыда и приличной репутации, но даже и здоровья! А может быть, не только себя, но и своих будущих детей?! «А что же ваши матери? Отцы, мужья? Куда они-то смотрят? – мысленно восклицала им вслед Зоя. – И какие же, интересно бы знать, блага надеетесь вы получить ценой таких лишений?!» И оттого, что крик этот надо было сдерживать, горло разбаливалось ещё нестерпимее. А жизнь шла мимо молодым, твёрдым и упругим шагом, не оборачиваясь и не считая нужным ничего ей объяснять – и оставалось только, разинув рот от удивления, всё сильнее поворачивать голову ей вслед.

«А ещё говорят: когда женщину начинает удивлять, как одеваются молодые девушки – значит, наступила старость!» – вспоминала Зоя уже дома, заливая кипятком сухие скрюченные головки ромашек. Этот способ лечения она ненавидела с детства, но могла позвонить мама и по её голосу моментально определить, полоскала ли она горло ромашкой и сколько раз. В такие моменты Зоя чувствовала себя девочкой, с позором уличённой во лжи – правда, девочкой малость состарившейся…

И как быстро и незаметно промчалось мимо всё лучшее! Вот уже и девушки её раздражают. А деньги в рыжем кошельке – не потому ли их и украли, что её больше не сделает красивой никакая одежда?

Даже давняя мечта – платье с рукавом «летучая мышь», с аппликацией из стразов и пайеток на груди?!

О, это чёрное, как ночь, и узкое, как карандаш, платье! Носить его так и не довелось: выложить сорок два рубля за то, что однажды встретилось в универмаге, было немыслимо (ТОГДА! Обнять и плакать!), а то изделие, которое она ухитрилась смастерить из маминого шерстяного отреза на бабы-Полином агрегате «Зингер», она в итоге не решилась показать ни маме, ни бабе Поле. Не говоря уже о том, чтобы надеть его в люди…

«Тр-р-р!» – заверещал телефон. Зоя вздрогнула, схватила трубку.

– Людмила Петровна, здрасьте! – поприветствовал звонкий женский голос.

– Это не Людмила Петровна… А вы какой номер набирали?

– Двести сорок ноль восемь… ой-й… кажется, двести сорок восемь…

Голосу аккомпанировали другие голоса, раздавались возбуждённые возгласы, какие-то стуки и позвякивания.

– Да, это двести сорок восемь. Не туда попали…

– Извините! – смущённо сказали на том конце. По-видимому, это была молодая девушка. Или женщина, ещё чувствующая себя девочкой.

– Ничего! – искренне ободрила ее Зоя. Ей хотелось продолжить разговор. («С удовольствием поболтала бы с вами! Что там вокруг вас – звенят тарелки, готовится застолье? Расскажите что-нибудь о себе, о своей весне – ведь судя по голосу, в вашей жизни ещё весна? Какие, например, платья вы носите, или вы не носите платьев?»)

Так вот, значит, какие идиотские порывы обуревают нас под старость!

Но ничего из этого она, понятное дело, не произнесла.

А всё же где-то такое, выходит, ещё существует – беспечные голоса, весёлое застолье! Хоть в невидимом телефонном мире…

«Тр-р-р!!»

– Алло! – (Сердце заколотилось неизвестно с чего).

– Привет, мать, – молвил Ирусин голос.

– А-а… привет.

– Чего такая испуганная?

– Я? Да нет, всё нормально… Это горло, ангина.

– Я слышу.

Скрывать что-либо от Ируси было проблематично. Ирина Конькова, в замужестве Татарова, знала Зою с третьего класса и в её интонациях разбиралась лучше, чем сама Зоя. В некотором роде у неё был абсолютный слух – не хуже чем у мамы.

– Да так просто… Старость подступает. Отживание…

– Так-так… Отживание, значит? Всё ясно! Давай ноги в руки – и ко мне. Проведём сеанс реабилитации. Заодно и с твоей ангиной разберёмся.

Конькова жила в двух остановках от Зои. И при этом в совершенно ином измерении. У неё был хорошенький одноэтажный домик с ухоженным палисадником, образцово-показательный муж Славик и две дочки-отличницы. И ещё обладала она уникальной способностью, где бы ни находилась, гармонизовать обстановку вокруг себя. Цветы, политые Ирусиной рукой, пышно разрастались и не помещались в горшках, наведённый ею на столе порядок сохранялся как минимум двое суток, а все как один коты, в разное время подобранные дочками неизвестно где, вырастали в породистых громил весом в шесть килограммов.

Кроме всего прочего, Ирусе не раз удавалось вытаскивать людей из депрессии… Но если отправиться к ней – как пить дать придётся докладывать, в частности, о краже. А уж после таких воспоминаний нервная, а затем и иммунная система, пожалуй, могут отказать всерьёз и надолго.

– Чего-то лень… Да ты не волнуйся, Конькова! В петлю пока не тянет. В крайнем случае напьюсь в одиночку.

– Ого! Что-то новенькое в твоём репертуаре! Признавайся – с мамой поссорилась?

– При чём тут…! – от раздражения Зоя закашлялась.

– Ладно, ладно, я так… Может, зарплату задерживают? Могу занять штуку. А, Зось? Чего молчишь?

– Не надо, Конькова… Ты мне лучше скажи: у тебя платье есть? Такое, знаешь, настоящее?

– В смысле… Тебе сходить куда-нибудь? Возьми лучше сиреневый костюм, ну тот, велюровый! Эффектно смотрится. Тебе на концерт? Юбка как раз длинная, с разрезом.

Жизнь вокруг Коньковой ещё била ключом. Голос её был звучен и мелодичен, связки упруги, и сиреневый велюровый костюм эффектно смотрелся на ней.

– Да мне самой не надо… Просто интересуюсь.

– Не поняла.

– Ну, просто думаю: совсем перестали женщины носить платья или нет?

– Ты с ума сбрела, Петунина? С чего это им переставать? Открой любой журнал.

– То журнал! А то жизнь. Ты попробуй в окно выгляни. Такое увидишь!

– Зоська, не морочь голову! С тобой точно неблагополучно! Я как чувствовала – позвонила. Живо выкладывай – что?!

Талант жить достался Ирине от природы.

Со стороны он был незаметен, как, скажем, умение шить. Шествует по улице дама в ладно сидящем костюме, и никому даже в голову не придёт, что вовсе не куплен он в бутике «Джованни», а собственноручно скроен из отреза отечественной ткани, хорошенько отлежавшегося в комоде с девяносто второго года, разве что пуговицы выбраны месяц назад в «Швейной фурнитуре».

Ещё в школе за Ирусей замечена была способность не опаздывать на уроки, месяцами носить целёхонькие, без единой стрелки колготки и записывать все задания в дневник ровным круглым почерком. И хотя Зоя шесть лет просидела с ней за одной партой, ей так и не перепало ни крупицы житейских умений подруги. В средних классах, правда, ей вдруг стала легко даваться математика, и года два Ирка аккуратно списывала у неё задачки по алгебре, но к девятому классу всегдашний порядок восстановился: Зоя заболела желтухой и пропустила несколько тем, после чего проблемы с учёбой пошли расти снежным комом и кое-как закончились только с поступлением в музучилище. Ируся же, как неверная вдова, оставшись за партой в одиночестве, обидно быстро нашла Зое замену в лице новенького Славика Татарова, сумевшего не только справиться с математикой, но и завоевать Иркино сердце.

Однако не семейному счастью подруги завидовала Зоя и, в конце концов, даже не её зарплате начальницы отдела в социальном департаменте.

А завидовала она, например, тому, как Ируся вдруг возьмёт да и приготовит на завтрак бутерброды с яйцом и шпротами, а к ним в придачу ещё и оладьи с яблоками! И не то чтобы самой Зое эти оладьи были не под силу, но вечно не было у неё то яиц, то шпротов, то настроения, не говоря уже о времени. Или вздумает Ируся поменять местами шкаф и тумбочку – и выйдет так, что Зое потом на свою мебель хоть не смотри. А любая вещь на Ирке, даже дочкина футболка, выглядела неизвестно почему и прилично, и дорого, да ещё и модно!