В 1448 г. Русская церковь официально порвала связь с патриархией через решение об автокефалии. Василий Темный созвал собор русских епископов, на котором был избран митрополит Иона, «первый своими епископы на Москве»[921]. Отметим, что Иона, бывший рязанский епископ, в 1446 г. помог Шемяке захватить детей Василия Темного и был за это поставлен митрополитом. По каким-то причинам Василий Темный простил Ионе службу Шемяке.
Вероятно, Иона, с целью заручиться поддержкой новгородского владыки, официально отменил решение Исидора о самостоятельности псковской церкви от новгородского архиепископа. Псковский архимандрит упоминается в летописях до 1442 г., но, возможно, псковская архимандрития продолжала существовать и дольше, поскольку владыка Евфимий приехал в Псков только в 1449 г., после 14-летнего «розмирья». Однако полного возврата к прошлому не произошло. Архиепископ вынужден был признать особый статус псковской церкви в составе новгородской епархии. В 1449 г. в подъездную процедуру новгородского владыки в Псков официально было включено соборование. Подробное описание процедуры соборования в Псковской третьей летописи свидетельствует, какое огромное значение придавали этому событию в Пскове. «Приеха преосвященный архиепископ Великого Новагорода и Пскова владыка Еоуфимеи в дом святыа Троица, в град Псков… и священноиноки и священники и диакони выидоша против его с кресты, а князь псковскыи и посадники выехаше противоу, и оусретоша его против далнаго Пантелеймона, и приаша его с великою честью; приеха месяца декабря 27, на память святого апостола архидиакона Стефана, в той же день и литоургию сверши у святыа Троици. А на 3 день своего приезда сбороваше в домоу святыа Троица, и сенедикт чтоша: злыа прокляша, который хотят дому святей Софии и домоу святей Троици и Великому Новугороду и Псковоу зла, а благовърным князем, лежащим в домоу святей Софии и в домоу святей Троици, тем пеша вечноую память, тако же и инем добрым людем, которыа положите своа главы и кровь свою прольаша за домы божиа, за православное христианство… а живоущим окрест святъи Софии в Великом Новегороде, тако же и окрест святыа Троица во Псков, а тем пеша многа лета. И князи псковскыи, посадники псковскыи, такоже и в всех концъх, господина же владыкоу много чтише и дарише, и проводиша его и своей земли и до рубежа с великою честью»[922].
Отныне новгородского владыку стали титуловать архиепископом Великого Новгорода и Пскова. Именно к этому времени относится найденная археологами печать со следующей записью: «Еуфимии архиепископа Великого Новагорода и Пскова»[923].
В 1449 г. начался затяжной конфликт Новгорода и Москвы, митрополита Ионы и владыки Евфимия из-за Дмитрия Шемяки. В Летописи Авраамки записано, что князь Дмитрий Юрьевич Шемяка в 1449 г. приехал в Вишеру, «ту стал, и к архиепископу владыце Еуфимию и в Новъгород от себе послал Ивана Яковлича, чтоби княгыню приняли и сына Ивана. И владыка Еуфимий и Великый Новгород приняша княгиню великую Софью и сына Ивана в честь и въеха в осенине в Юрьев монастырь»[924]. Сюда же, судя по посланию митрополита Ионы к Евфимию, Шемяка отправил на сохранение свою казну. Новгородцы признавали Дмитрия Шемяку великим князем, но военной помощи ему не оказывали. Когда в 1448 г. на сторону Василия Темного перешли многие князья и бояре, против них выступили Дмитрий Шемяка и Иван Можайский. Новгородцы же «не вступишася ни по одному». Несмотря на это, после падения Галича в 1450 г. Шемяка бежал в Новгород.
Дмитрий Шемяка потерял к тому времени все — не только недолгое великое княжение, но и свое Галичское княжество. Однако в Новгороде продолжали признавать Дмитрия великим князем. 2 апреля 1450 г. Дмитрий Юрьевич «челова крест к Великому Новгороду, а Великий Новгород челова крест к великому князю Дмитрию заедино». По мнению новгородцев, на Руси в то время было два великих князя — Василий Васильевич и Дмитрий Юрьевич.
Под 1450 г. Летопись Авраамки сообщает: «Почал владыка Еуфимий детинец покрипливати (производить починку. — О.К.) и поставил на городе часозвон»[925]. Возможно, починка детинца была стимулирована угрозой со стороны Москвы. Митрополит Иона направил в Новгород грамоту, в которой потребовал, чтобы Евфимий и новгородцы не общались с Шемякой, поскольку он отлучен от церкви. Новгородский владыка с достоинством ответил, что и «преже того русские князи приезжали в дом святой Софеи в Великий Новгород и честь им воздавали по силе, а прежние митрополиты таких грамот с тягостию не посылывали»[926]. Основание для подобного противления воле митрополита у Евфимия было законным. В уложении князя Всеволода о церковных судах и людях в числе изгоев, о которых должна заботиться церковь, названы оставшиеся без княжеского удела, «осиротевшие» князья: «А се четвертое изгоиство и себе приложимъ: аще князь осиротеет»[927]. Приняв к себе Дмитрия Шемяку с семьей, Евфимий действовал по закону, установленному одним из великих князей.
Митрополит Иона направил ответное послание к архиепископу Евфимию, в котором писал: «Ты говоришь, будто я называю в своей грамоте князя Дмитрия моим сыном: посмотри внимательнее на грамоту; так ли там пишется? Сам он отлучил себя от христианства, сам положил на себя великую тягость церковную — неблагословения от всего великого Божия священства. Дал клятву не мыслить никакого зла против великого князя — и ей изменил. Ты видел эту грамоту. Как же после того можно мне именовать его своим сыном духовным? Итак, как прежде, так и теперь пишу к тебе, что я с прочими владыками почитаю князя Дмитрия неблагословенным и отлученным от Церкви Божией. Ты пишешь еще, что и прежде Святая София и Великий Новгород давали убежище у себя гонимым князьям русским и по возможности оказывали им честь; однако ж прежние митрополиты не присылали грамот с таким тяжким наказанием. Но скажи мне, сын мой, какие князья причиняли столько зла своим великим князьям, нарушив крестное целование, или какие князья, оставив жену свою, детей и все имущество в Новгороде, ходили по великому княжению проливать кровь христианскую? Как прежде этого не бывало, так прежние митрополиты не посылали грамот с такой тяжестью».
Несмотря на давление со стороны митрополита, новгородский владыка не отказал князю Дмитрию Юрьевичу в убежище. Но при этом никакой реальной помощи Шемяка от Новгорода не получил. Возможно, в Новгороде оценивали шансы Шемяки достигнуть великого княжения как очень невысокие. А возможно, Новгород просто продолжал придерживаться старой тактики явного невмешательства в дела московского князя, в то же время поддерживая его противника для затягивания смуты. Ведь слабость Москвы была выгодна Новгороду.
Шемяка покинул Новгород в 1451 г. В Житии Михаила Клопского приводятся любопытные подробности пребываня князя Дмитрия Шемяки в Новгороде. «Приехал тогды князь Дмитрей Юрьевич в Новъгород и приехал на Клопьско к Михаилу благословится. „Михайлушко, бегаю своей отчине, и збили мя с великого княжениа!“ И Михаила рече ему: „Всяка власть дается от бога!“ — „Михайлушко, моли Бога, чтобы мне досягнути своего княжения“. И Михаила рече ему: „Княже, досягнеши 3-лакотнаго гроба!“ И князь, того не рядячи, да поехал досягать великого княжения. И Михаила рече: „Всуе тружаешися, княже, чего бог не даст“. И не бысть божиа пособиа князю»[928].
Невзирая на предостережение, тем же летом князь отправился в поход на Устюг. Два года длилась последняя война Дмитрия Шемяки. Новгородцы следили за событиями этой войны, что отразилось в Житии Михаила Клопского: «И в то время спросили у Михаила: „Пособил Бог князю Дмитрию?“ И рече Михаил: „Заблудили наши!“ И они записали тот день. Аж так ся и было»[929]. Вероятно, речь идет о разгроме войска Шемяки у города Кашина 10 сентября 1452 г.[930]. Фраза «заблудили наши» может означать, что в войске Шемяки были и новгородцы.
