Де Верак поморщился, не сумев скрыть испуга при неожиданном появлении пистолетов. Но честь его была задета: ведь он обещал достичь успеха.

— О! О! — насмешливо сказал он, — мне говорили, что итальянки употребляют иногда стилеты, но не пистолеты. Берегитесь, этот инструмент производит шум… и ночью, в императорском дворце, будить всех из-за шутки — какой смешной скандал…

— Смешное касается вас и князя, а не меня… Наконец, только от вас зависит избежать этого: уйдите — вот и все.

— Не раньше, как получив от вас поцелуй!

И презирая опасность, виконт приблизился, но тотчас же был вынужден остановиться. Габриэли сдержала слово. Только она раздробила ему не голову, а руку.

Он вскрикнул, но, усилием воли сдержав боль, весело сказал:

— Мы побеждены! Будьте так добры, проводите меня до двери, потому что вы лишили меня возможности отправиться по той дороге, по которой я пришел.

Как и предвидел Верак, шум выстрела разбудил во дворце всех. Со всех сторон бежали к певице лакеи от имени императрицы.

— Скажите ее величеству, что это пустяки, — сказала Габриэли. — Это ночная птица, которую князь Репнин, чтобы позабавиться, впустил в мои покои, и от которой я избавилась.

На другой день, кланяясь Габриэли, князь Репнин повторил ей фразу несчастного виконта: «Мы побеждены!»

Императрица вслух поздравила Габриэли с победой, но тихо сказала ей:

— Вы очень жестоки, моя милая! Раздробить руку хорошенькому мальчику для того только, чтобы не позволить ему взять у вас поцелуй!

— Извините меня, ваше величество, — сухо ответила Габриэли, — но я не позволяю брать у меня поцелуи.

— Это правда, — повернулась спиной к певице Екатерина, — если позволять брать, то ничего не осталось бы для продажи.

В любом случае продажа прошла успешно, так как, уезжая из Петербурга в 1777 году, Габриэли увозила с собой из России около шестисот тысяч франков. И она оставила русскую столицу так же внезапно, как и Вену, вдруг, не предупредив никого о своем отъезде.

Но шестьсот тысяч франков! Обладая подобным состоянием, Габриэли могла и почивать на лаврах.

То же ей советовали Анита и Даниэло, с которыми она переписывалась во время своего пребывания в России и которых она первых обняла по возвращении на свою родину.

Но для артиста покой — та же смерть.

Катарина не согласилась с доводами своей сестры и зятя. Она снова хотела петь в театре. И публика рассчитывала на это. В свои сорок восемь лет Катарина обладала достаточно сильным голосом, чтобы не бояться соперниц.

Но если слава осталась ей верна, то любовь — изменила.

Певица имела поклонников; у женщины не было больше любовников. Раздраженная этим, она стала тратиться на безумную роскошь и за два года растранжирила все золото, которое привезла из России.

Чтобы существовать, она должна была петь и с этой целью заключила контракт с импрессарио, который возил ее по главным городам Италии.

Она была в Болоньи, когда однажды вечером ей передали карточку, на которой было написано:

«Габриэли, ученице Порпора; Фаринелли — ученик Порпора.»

Через пять минут Катарина оделась, и, справившись, где он живет, отправилась к нему.

Фаринелли родился в 1705 году и с детства выказал удивительные музыкальные способности, он удивлял не только Италию, но и Англию, Германию, Испанию, в которой он был королевским певцом при Филиппе V и Фердинанде VI, в течение двадцати пяти лет пользуясь благосклонностью этих монархов.

Катарина видела Фаринелли двадцать лет назад в Парме, и тогда царь певцов, как его называли, еще обладал остатками голоса и той женственной красотой (он был кастрат), из-за которой он часто играл женские роли. Но какая ужасная перемена свершилась с ним в эти двадцать лет! Габриэли, увидев его, почувствовала дрожь.

Его голос походил на тот шум, какой производит камень, падающий в колодец, однако этот же голос за-звучал вполне приятно, когда певец заговорил с Габриэли.

— Вы очень любезны, моя дорогая, что пришли повидаться со мной. Теперь дайте вашу руку, я покажу вам моих детей.

Фаринелли называл детьми пианино и клавесины, которыми был полон его дворец. Самое любимое пианино называлось Рафаэль Урбино, за ним следовал Корреджо и как представитель Испании — Тициан.

Показав Габриэли все свои сокровища, он снова провел ее в ту комнату, в которой находился Рафаэль Урбино, помеченный 1730 годом.

— А теперь, моя дорогая, — сказал Фаринелли, — я надеюсь, вы споете мне что-нибудь? Каватину Жомели. Это не ново, но и я не молод.

Габриэли повиновалась желанию хозяина, она спела. Она спела голосом гибким, свежим, молодым… как будто ей было двадцать лет.

Фаринелли ей аккомпанировал, сам помолодевший от удовольствия.

Когда она кончила петь, старик подошел к ней и, подавая ей великолепный перстень, который он снял с пальца, сказал:

— Моя дорогая, вы меня одарили последней радостью, примите этот перстень на память обо мне.

Этот артистический успех был последним успехом Катарины. Через несколько месяцев, признавшись себе, что голос ее с каждым днем теряет силу, она расторгла контракт со своим импрессарио.

Обосновавшись в Альбано, близ Рима, она жила на скромные деньги, получаемые от продажи ее драгоценностей.

В свое время Катарина гордо отказалась поселиться во Флоренции вместе с Анитой и Даниэло: тогда она была богата. Теперь же, став бедной, она не могла заставить себя обратиться к их дружбе.

Ее единственное развлечение состояло в том, что каждую неделю она ходила молиться на могилу своего отца.

Больше она никуда не выходила, проводя целые дни в беседке, находившейся в маленьком садике, принадлежавшем хозяину того дома, в котором она снимала квартиру.

Однажды утром она заплакала: у нее для продажи осталась последняя драгоценность — перстень, подаренный ей Фаринелли. Вдруг в нескольких шагах от себя она услышала смех. И почти тотчас же хорошенькая маленькая девочка залезла к ней на колени, крича:

— Здравствуйте, тетенька!

А вслед за этой девочкой показались Анита и Даниэло.

Они узнали о печальном положении их сестры и явились сказать ей:

— Тебе мы обязаны нашим счастьем, — раздели ого с нами.

Габриэли обняла Даниэло, Аниту и племянницу.

И последовала за ними во Флоренцию.

Она умерла, любимая и счастливая, 15 апреля 1796 года.

Кальдероне

Всего три любовника — поэт, герцог и король, да еще, по воле рока, с полдюжины красивых монахов в монастыре, куда ее заперли после высшего света, — вот и весь любовный итог Кальдероне, испанской актрисы и куртизанки.

Немного, как видите.

И история ее будет недолга.

Однако при недостатке в ней великих событий вы найдете довольно любопытные черты испанского двора XVII века.

И именно поэтому мы хотим рассказать вам эту историю.

По нашему мнению, короли, где бы и когда они ни жили, всегда достойны изучения хотя бы потому, что, считая себя королями, они на глазах у всех говорят и совершают такие глупости, от каких залился бы краской самый последний из их подданных.

Король, о котором пойдет речь, и один из трех любовников Кальдероне, был Филипп IV. Это был печальный государь, внук Карла V, двойник блаженной памяти Людовика XIII. Но у Людовика министром был Ришелье, который вместо него правил твердой рукой, тогда как Филипп IV доверил управление страной Оливаресу, человеку без способностей, натуре мелкой, честолюбивой и необычайно скаредной: для него на первом месте всегда было лишь золото.

И Испания, некогда столь великая и прекрасная, в его царствование находилась прямо-таки в опасности.

Французы начали с того, что разбили испанцев при Авене и Казале, Каталония была передана Франции, Португалия сбросила с себя иго рабства: все, что оставалось от Бразилии и не было отнято голландцами, перешло к Португалии. Азорские и Мозамбикские острова; Гоа и Макао освободились из-под испанского владычества.