Даже Силлий был взят.

Мессалина заколебалась: она начала верить, что Клавдий осмелится. Что делать? Она приказала Британику и Октавию бежать и броситься в объятия отца. Она умолила Вибидию, самую старую из весталок, просить милосердия у римского верховного жреца.

Со своей стороны, она направилась в сопровождении одной только своей матери на дорогу в Остию и, так как ее слуги и невольники оставили ее, она, за несколько часов до этого обладавшая двадцатью колесницами, сочла себя очень счастливой, получив возможность сесть на грубую телегу, в которой вывозились из сада нечистоты.

В ту самую минуту, когда волчица вместо того, чтобы оскалить зубы, постыдно склонила голову, она сама себе вынесла приговор.

Не согнись она, и Нарцисс, быть может, еще не раз подумал бы, прежде чем нанести удар августейшей… Клавдий задрожал бы, услышав рычание той, которая была его сообщницей. Это рычание напомнило бы ему их общие преступления и общее сладострастие…

Но Мессалина плакала… Мессалипа умоляла… Мессалина преклонила колени…

Убрали весталку Вибидию, которая с удвоенной силой говорила, что жена не может быть казнима без защиты. Британику и Октавию помешали приблизиться к отцу. Чтобы усилить ярость Клавдия, Нарцисс проводил его в дом Силлия, сверху донизу наполненный драгоценными предметами, похищенными преступной женой из дворца кесаря.

При виде этого император, сохранявший во время своего переезда из Остии в Рим гробовое молчание, заикаясь сильней, чем когда-либо, приказал подать лошадь, чтобы отправиться в лагерь, где он возжелал сказать речь своим солдатам. И в то же время, обращаясь к Нарциссу, спросил:

— Умерла она?

Отпущенник сделал отрицательный жест.

— Чего ж ты ждешь? — быстро сказал Клавдий. — Не хочешь ли и ты изменить мне? Кто император, я или Силлий?

Нарцисс более не колебался, и когда Клавдий поскакал в лагерь, он приказал центурионам и трибунам стражи убить Мессалину, ибо таково было приказание кесаря.

Для большей уверенности он поручил отпущеннику Эводу наблюдать за быстрым исполнением приказания.

Мессалина вернулась в сады Лукулла. Лежа на меху, положив голову на грудь матери, она предавалась бесполезному плачу. Лепида понимала все очень хорошо; более мужественная, чем ее дочь в эту роковую минуту, она предлагала ей не ждать убийственного железа, а самой покончить с жизнью.

Опередив трибунов и центурионов, Эвод подошел к императрице…

— Лизиска, женщина Субура, — воскликнул он, бросая ей кинжал, — покажи нам, так ли ты умеешь умереть, как умела любить!..

Лепида поднялась при этих словах бывшего невольника.

Мессалина только зарыдала сильнее…

— Дочь моя, я же тебе говорила, — произнесла Лепида. — и ты должна бы меня послушаться, а не выслушивать клевету этого подлеца.

Проговорив эти слова, Лепида схватила за ногу Эвода.

Отпущенник бросился на женщин.

Но трибун, явившийся с центурионами, оттолкнул ею, сказав:

— Не ты, а я и мои солдаты должны свершить правосудие кесаря. Оставь нас исполнить нашу обязанность.

Между тем Мессалина, обезображенная страданием, с ужасом смотрела на поданный ей матерью кинжал. Нужно было умереть. Умереть — увы! — в то время, когда так хорошо жить!

Трепещущей рукой она приставляла лезвие то к горлу, то к груди.

Но у нее не хватало силы.

Трибун почувствовал жалость к этой мучающейся женщине и мечом поразил несчастную Мессалину, которая тотчас испустила дух.

Это было в 801 году от построения Рима, в 48 году от Рождества Христова.

В тот же день погибло сто друзей Мессалины.

Погибли Каий Силлий, ее второй муж, римские всадники, друзья Силлия, один сенатор, Сульпиций Руф, префект ночной стражи — Деций Калпурний. Это была настоящая бойня. Не забыли даже Мнестера, которому не простили его прошлого.

Мессалина сошла в ад в многочисленном обществе…

Клавдий сидел за столом, когда начальник стражи, Гета, явился донести, что правосудие совершилось.

— Имею честь уведомить ваше величество, — начал он, — что ее величество императрица…

— Ах да! — прервал его Клавдий, — где же она? Почему она не идет обедать?

— Но, — возразил изумленный Гета, — потому что она умерла.

— Умерла!

Император с минуту размышлял, потом без всякого сожаления сказал:

— А, она умерла!.. Налей-ка мне вина!..

Хотя Клавдий имел тысячу причин, чтобы не вступать в новый брак после смерти Месса липы, однако он женился в четвертый раз на племяннице своей Агриппине, тоже вдове после Домиция Энбарба, имевшей сына Нерона.

Агриппина во всех отношениях стоила Мессалины…

Клавдий узнал это на своей шкуре.

Полоумному кесарю пришла мысль заставить трепетать новую августейшую супругу.

Однажды, во время оргии, он произнес «что такая уж его судьба, чтобы переносить распутство своих жен и казнить их.» Агриппина вовсе не желала быть казненной. И к тому же ей самой хотелось поцарствовать именем Нерона, который был еще ребенком и которого Клавдий назначил наследником престола вместо Британика.

Императрица отравила императора.

А так как яд, приготовленный Локустой, действовал медленно, то страшась, чтобы Клавдий вследствие своей крепкой натуры не спасся от смерти, Агриппина послала за своим доктором Ксенофоном, который под видом обыкновенно принимаемого Клавдием рвотного ввел в его горло перо, намоченное в самом топком яде…

Последними его словами, которые мы считаем себя не вправе привести, были: «Voe me! Voe me! puto, concacavi me!»

Так, до самой смерти Клавдий и Мессалина оказались достойными друг друга.

Феодора

Феодора родилась в Константинополе в 427 году.

Константинополь, древняя Византия, основанный в 658 году до Рождества Христова Мегарским царем Бизасом, был окрещен новым именем 11 мая 330 года христианской эры.

Константин перенес свою столицу из Рима в Византию по той причине, что первый он находил невыносимым из-за всеобщего растления, которым было заражено все римское общество на закате своего существования.

Совершенно невероятно, но Константину достаточно было восьми месяцев, чтобы построить этот город. Правда, для золота все возможно, однако здания воздвигались как бы по волшебству. Для украшения Константинополя Константин не только похитил все драгоценности Греции и Азии, но даже из Рима захватил все сокровища.

И не удовлетворяясь тем, что ограбил свое родное гнездо, он еще и ослабил его, отняв у него легионы, охранявшие его границы, и разместил их по провинциям, Это произвело двойное зло: страна была отдана в жертву варварам, а солдаты, не бывая в сражениях, предались праздности и изнежились.

Но Константин Великий достиг своей цели. Италия погибла среди нищеты и безнадежности. Тем хуже! Как мог Рим позволить себе упрекать своего великого императора за то, что он велел умертвить своего сына Криспа из зависти к его достоинствам и свою жену Фавсту под ложным предлогом, что она присоветовала ему ото убийство.

Когда Феодора, будущая императрица, родилась, Константинополь в царствование Анастасия, прозванного Разноглазым, потому что один глаз у него был черный, а другой — голубой, — находился во всем блеске своего великолепия, — великолепия ненавистного, ибо оно было создано деспотизмом! Наследники Константина тоже были тиранами; новый Рим был только тенью древнего. В том были граждане, здесь — рабы.

Но рабы эти наслаждались. Что значило для них склонять голову перед падшими существами, носящими название людей и ставшими — благодаря бесчестью временщиков — самыми богатыми и могущественными личностями в империи. Национальная гордость, любовь к отечеству были пустыми словами для этого выродившегося народа. Знаете ли, кто значил в Византии более самого императора? Возницы ипподрома и куртизанки!..