Он также бросил работу в Фарнезино, и Августин Чиджи начал приходить в отчаяние…

— Вы влюблены, сеньор Рафаэль, — сказал однажды банкир художнику, — прекрасно!.. Я также бывал влюблен, я мог бы и еще, мне только пятьдесят лет от роду… Но это не причина бросать искусство. Теперь вы не больше раза в педелю показываетесь в вашей мастерской, в моем дворце, из этого выходит, что и ваши ученики ничего не делают. Если вы не в состоянии жить без вашей любовницы, ну, привозите ее в Фарпезино. Она поселится с вами.

Рафаэль просил подумать, предполагая, что Маргариту сильно огорчило бы, если б ей пришлось покинуть гнездо любви, которое он устроил для нее у подошвы горы Пинчио. Но к крайнему его удивлению, когда он сказал ей о предложении Августина Чиджи, она воскликнула, что его следует принять, что она будет огорчена, если из-за нее Рафаэль будет и дальше отказываться от богатства и славы.

В глубине души художник ничего не желал так, как снова серьезно приняться за кисти. Он возвратился в Фариезино вместе с Маргаритой, которую Августин Чиджи, верный своему обещанию, принял с почетом. У Маргариты были свои комнаты рядом с любовником: Рафаэль был в восхищении от возможности упиваться и любовью, и искусством.

Между тем, так легко соглашаясь на желание банкира, Форнарина имела на это свою причину. Чинелли, приходя в ярость от нетерпения, не раз писал ей письма, исполненные угроз.

А какого еще защитника против Томазо Чинелли, защитника более могущественного, чем сам его хозяин — сеньор Чиджи — могла найти Маргарита? Нужно было только найти средство приобрести покровительство…

Форнарина легко справилась с этим делом.

Хотя и не занимаясь более, со времени печальной разлуки с Болла Империа, любовными похождениями, Августин Чиджи все же имел еще и глаза, и сердце.

Его глаза нашли любовницу Рафаэля действительно прекрасной. Ею сердце воспламенилось, когда при третьем или четвертом свидании с ней он начал полагать, что его общество приятно для Форпарины.

Рафаэль со всей страстью отдался работе. В Риме в это время воздвигалось много новых зданий, и Рафаэль, постоянно занятый этим вне стен своей мастерской, часто оставлял Маргариту во дворце одну, и та заботливость, которой окружал ее Чиджи, нимало не тревожила и не могла тревожить его. Можно ли было предположить, чтобы молоденькая, любимая молодым человеком женщина, могла иначе, как к другу относиться к старику?

А тот поддерживал иллюзию Рафаэля такими лицемерными речами:

— Я чувствую к милой Маргарите отцовскую привязанность! — повторял он каждую минуту.

Странный отец!.. Вот что произошло на пятнадцатый день между Форнариной и Августином Чиджи.

Рафаэль отправился в Ватикан. Маргарита была одна в своем будуаре, читая очередное письмо от Томазо, принесенное ей накапупе ее отцом. В этом письме жених укорял свою неверную невесту в том, что «она солгала ему как при второй, так и при первой клятве», что он более не сомневается в ее намерениях навсегда его покинуть. Поэтому, невзирая ни на какую опасность, которая может подстерегать и ее, и его, он решился на скандал: если в течение трех дней она не назначит ему свидания, он, Томазо, все откроет сеньору Рафаэлю. «Я знаю, — заканчивал отвергнутый любовник и жених, — что, поступая подобным образом, я иду не той дорогой, которая могла бы привести меня к тебе; что ж, тем хуже! Если уж мне больше не обладать тобою, пусть тот, кто ныне тобой обладает, узнает, чего ты стоишь. Его презрением я буду отомщен за твое!»

Через три дня? Через три дня Томазо все откроет Рафаэлю?.. Колебаться было уже нельзя, она должна во что бы то ни стало освободиться от Томазо Чинелли.

Она сидела одна с недвижимым взором, с бледным лицом, конвульсивно сжимая пальцами проклятое письмо, когда ей доложили об Августино Чиджи.

Вдруг, подобно солнечному лучу, пробивающемуся сквозь тучи, улыбка осветила лицо Форнарины.

— Просите, — сказала она.

И пока горничная ушла, чтобы пригласить банкира, быстрым движением куртизанка — ибо она и была таковой — сбросила утреннее платье и открыла свои обольстительные пышные плечи… Она была во всеоружии…

Каким бы самолюбием ни обладал старый некрасивый человек, он всегда чувствует некоторый стыд, становясь соперником прекрасного юноши.

Ведь, казалось бы, ясно, что с тех пор, как Форнарина живет у него, она ему строит, как обыкновенно говорится, глазки…

Он уже поздравлял себя…

Но как часто бывал он и жертвой женского кокетства! И он слишком хорошо знал, что в любви можно верить только тому, что держишь в руках, поэтому — как ни сильна была его страсть к Маргарите, он решил быть осторожным.

В этот раз при виде молодой женщины, туалет которой был в слишком прелестном беспорядке, чтобы быть делом случая, — банкир понял, что наступает час, в который он должен убедиться, смеются над ним или нет…

Она вызвала его на поединок. Он принял вызов.

Он сел рядом с нею, обнял рукой гибкую талию и коснулся старческими губами белой груди… Она его не оттолкнула..

Это придало ему смелости. Его губы приблизились к полуоткрытым губкам. Она дала ему выпить первый, самый сладкий поцелуй…

Он обезумел от радости.

— О, Маргарита! — прошептал он. — Я…

— Вы меня любите? — перебила она. — Я верю. Докажите вашу любовь — и я ваша.

Это было ясно и прямо. Он отвечал тем же:

— Говорите.

Она начала:

— Прежде чем познакомиться с Рафаэлем Санти, я была невестой одного человека из Альбано. Человек этот сын одного из ваших фермеров.

— Его имя?

— Томазо Чинелли.

— Так. Дальше?

— Этот человек все еще любит меня, хотя я его не люблю…

— Дальше?

Форнарина смотрела прямо в глаза банкиру.

— Дальше? — повторила она, с особенным ударением. — Дальше! Я же вам говорю, что есть человек, который меня любит и которого я не люблю… и я только что вам сказала, докажите мне свою любовь, чтобы я принадлежала вам… а вы не догадываетесь, чего я желаю?..

— Так, так! — быстро сообразил Чиджи. — Я догадываюсь, я догадался… Чинелли угрожает тебе. Он тебе мешает, быть может, пугает тебя?.. Нынче вечером, клянусь тебе, ты не станешь более беспокоиться…

— Браво! — вскричала Форнарина, хлопая в ладоши.

Банкир встал.

— Я немедленно займусь его участью, — заметил он.

Он уходил. Она остановила его.

— Только без крови, — сказала она.

— Нет! Нет!.. К чему убивать?

Он встал на пороге комнаты и обернулся.

— Вы дали мне слово, Маргарита? — сказал он.

Она послала ему поцелуй.

— До завтра, сеньор Чиджи!

— До завтра, жизнь моя!

Понятно, что банкиру Августино Чиджи ничего не стоило убрать такого беднягу, как Томазо Чинелли.

Через несколько часов после этого разговора, вечером, когда пастух сидел на мраморной античной гробнице, думая о своей неблагодарной любовнице, четыре человека в масках, вышедшие из маленького леска, бросились на него, связали ему руки и ноги, погрузили на мула и отправились по дороге в Субиано.

У Августина Чиджи был кузен и друг, служивший настоятелем в монастыре в Субиано. Взамен пожертвований в церковь монастыря — небольшие подарки всегда поддерживают дружбу, — достойному падре поручалось содержать некоего Томазо Чинелли в монастырской тюрьме до тех пор, пока не будет сказано: «Довольно!»

На другой день банкир предоставил Форнарине отчет об исполнении поручения.

В тот же самый день Форнарина изменила любимому человеку с тем, кто избавил ее от нелюбимого.

По как бы недостойна была эта измена, она имела хотя бы подобие извинения.

Зато в течение шести лет, покуда Форнарина была любовницей Рафаэля, она часто обманывала его с другими, чаще всего недостойными соперниками.

Прежде чем закончить эту историю, расскажем еще один случай из жизни Форнарины, замечательный по драматическим частностям.

Это было в 1518 году. Рафаэль трудился в эту пору над мадонной, которой доселе можно восхищаться в Луврском музее.