Из многочисленных сочинений Голдсмита — а нужда все время заставляла его браться за самую тяжелую и скучную литературную поденщину — сохранилось только три или четыре экземпляра с дарственными надписями. Может быть, он считал, что книги надо продавать, а не дарить, если хочешь быть сыт. Он явно был не в состоянии купить для себя много экземпляров даже по самой низкой издательской цене. Поэтому автографы Голдсмита очень редки, и даже из существующих некоторые вызывают сомнения. К таким относится экземпляр первого издания «Священника» с надписью «От автора» на титульном листе первого тома. Возможно, надпись подделана или же получатель сделал ее сам, желая не обмануть, а просто указать, откуда у него эта книга. Так как почерк похож на руку Голдсмита, скорее верно первое предположение.

Этот самый экземпляр входил в знаменитую библиотеку Джерома Керна и был продан в 1929 году за 6600 долларов, что в четыре раза больше тогдашней цены за ненадписанного «Священника». Если надпись на книге подлинна, то цена очень низка; а купил ее опытный книготорговец и серьезный исследователь Голдсмита, убежденный в подлинности надписи.

Возможно, знаток не ошибся, потому что видно — надпись написана, а не скопирована, как было бы естественно ожидать в случае подделки. Кроме того, желающие нажиться на подделке почерков могли бы посвятить свои таланты более «прибыльным» авторам, например, Шекспиру, как это с успехом делал некто Сэмюэл Айэрленд.[9] Впрочем, и Голдсмит теперь вполне стоит того, чтобы быть подделанным. Надписанный экземпляр Керна также переплетен с большей изысканностью, чем остальные, а в то время это было обычным для подарочных авторских экземпляров.

Последние каталоги содержат от тридцати пяти до сорока пяти изданий «Священника», вышедших в XVIII веке. Во главе списка стоит, конечно, оригинальное сейлсберийское издание. Разумеется, оно редко, но далеко не так, например, как шесть томов «Тома Джонса» Филдинга.

«Векфильдский священник» представляет собой сложнейшую библиографическую проблему. Много усилий было уже потрачено на ее решение, и еще много лет пройдет, прежде чем все загадки будут отгаданы. Ясно только, что история книги окажется такой же запутанной, как и финансовые дела Голдсмита.

Хутор Моссгил находится на расстоянии мили от Мохлина, шотландского городка. Отсюда до Карлайла, ближайшего крупного английского города, пятьдесят миль — через единственную сухопутную границу между Шотландией и Англией. От Мохлина до другого шотландского городка, Килмарнока, меньше десяти миль. Теперь на поезде или на машине это вообще минутное дело, но и тогда даже у ленивого ходока на весь путь уходило не больше трех часов: жили близко. Но дочь мастера-каменотеса Джин Армор из Мохлина и бедный фермер Роберт Бернс из Моссгила все-таки не были людьми одного круга, даже среди немногочисленного и сравнительно однородного населения тех мест. Однако простой фермер, занимая столь скромное общественное положение, принадлежал к аристократии донжуанов, и можно ли упрекать восемнадцатилетнюю Джин за то, что она, нарушив границы своего круга и возраста, сумела убедиться в этом? С приближением лета 1786 года становилось все более очевидным, что фермер Бернс скоро будет отцом. Он дал Джин письменное подтверждение того, что она его жена, но мастера-каменотеса это нисколько не успокоило. Он не стремился получить в зятья простого парня из Моссгила, тем более поневоле. Имел он на то разные основания. Социальные и денежные соображения играли тут не последнюю роль, но самыми главными были соображения религиозные. Папаша Армор был старой закалки убежденный кальвинист[10]. «Я становился известен как сочинитель стихов, — между тем писал о себе Бернс. — Первым моим поэтическим детищем, увидевшим свет, был сатирический плач о ссоре двух почтенных кальвинистов… Он высмеивал и духовенство, и мирян, и был встречен шумными приветствиями». Папаша Армор вряд ли присоединился к этим приветствиям.

По настоянию отца Джин вернула бумагу Бернсу, а тот опрометчиво решил, что на этом его отцовские обязанности заканчиваются и обнаружил тем самым, что плохо разбирается в законах. В июне все того же года он писал: «Я по-прежнему люблю ее до безумия, хотя и не скажу ей об этом, если встречу». Мудрое решение, особенно если учесть, что несколькими днями раньше он и Мэри Кемпбелл, «горянка Мэри», стоя на противоположных берегах горной речушки и держа над бегущей водой библию, поклялись в вечной любви. Через пять месяцев Мэри погибла, и страсть превратилась в воспоминание, вдохновив Бернса на прекрасную элегию:

Пер. В. Буренина

Что сказал бы папаша Армор, узнай он про Мэри Кемпбелл! Впрочем, он и без того повел дело круто. Никакого Бернса в семье Арморов не будет, но это не значит, что кощунствующий рифмоплет избежит возмездия. Армор заставит его платить за содержание ребенка.

В то несчастливое лето Бернс ходил каяться в Мохлинскую церковь, надеясь все же выйти из затруднительного положения холостяком. Напрасны были надежды. Роберт Бернс и Джин Армор стали мужем и женой и оставались ими еще десять лет, до смерти поэта. Надо сказать, что это был далеко не самый несчастливый брак на свете.

«Сегодня утром я заглянул в то, что Юнг так прекрасно назвал „темными вратами прошлого“, и ты легко догадаешься, насколько это было унылое зрелище. Что за сплетение легкомыслия, слабости и безрассудства! Моя жизнь напомнила мне разрушенный храм: какая сила, какая гармония в одних частях и какие уродливые провалы, какие груды развалин в других! Я встал на колени перед отцом милосердным и сказал: „Отче, я грешил против неба, перед твоими очами и не достоин более называться твоим сыном“. Я поднялся, чувствуя облегчение и прилив сил. Презираю суеверие фанатиков, но верю в человека». Так писал Бернс в письме, которое прекрасно передает его настроение тех времен, хотя написано гораздо позже.

Мстительность старшего Армора чуть было не довела Бернса до безумия, как вдруг явился нежданный спаситель в лице некоего Дугласа. О нем почти ничего не известно. В Шотландии всегда было много Дугласов, и отличить его от бесчисленных однофамильцев исследователи так и не смогли. Этот Дуглас пришел предложить Бернсу работу счетовода на Ямайке. Для жителя Мохлина Ямайка была таким же отдаленным местом, как и Южный полюс, но Бернса, в его положении, привлекало именно это. Он горел желанием уехать, да только не знал, где взять девять гиней на дорогу.