— Мунэмори-сан, — окликнул его кто-то сзади. Оказалось, с ним поравнялся молодой чиновник пятого ранга, еще не отчаявшийся удержать на голове высокую шапочку, то и дело срываемую ветром. — Вас просят явиться в собрание министров-градоустроителей.

Мунэмори шумно выдохнул.

— На что я им? Я министр двора, а не землемер. Когда они вычислят расположение всех девяти трактов, я помогу сделать разметку Дворцового города. В последний раз им удалось указать только пять. — На глазах Мунэмори семью бедняков изгоняли из хижины, отданной на постой царедворцу. Бедняк и его жена с пожитками за спиной, понукаемые воинами Тайра, так посмотрели на Мунэмори, что тот поспешил отвернуться.

— Ваша правда, господин. В этом месте так мало ровных низин, что нужные промеры сделать почти невозможно.

— Хм-м… — Конь Мунэмори замер и чуть не встал на дыбы, когда на улицу вывалился целый воз балок. — Что это? — вскричал Мунэмори. — Кто посмел?

Рабочие, рассыпавшись в извинениях-поклонах, поспешили убрать балки с пути знатного Тайра. Некоторое время Мунэмори наблюдал, как они выгружают их в кучу такого же промокшего леса, грязной черепицы и разбухших сёдзи у обочины дороги.

Молодой чиновник прищелкнул языком и покачал головой:

— Все из-за дождя, господин. Здешние холмы совсем некрепки: стоит расчистить их от деревьев и кустарника, чтобы можно было начать строительство, как склон оползает и все земляные работы приходится начинать заново. Никто из доставивших свои дома по реке не может их возвести — здесь попросту нет для них безопасного места.

— Безумие, — пробормотал опять Мунэмори.

— Господин, — неловко молвил чиновник, — градостроители тут подумывают… в общем, не выбрать ли иное место для новой столицы.

— Хе! И что ответил мой отец?

— Они еще не докладывали ему.

— Ну еще бы.

— Они надеются, быть может, вы спросите его об этом? Мунэмори круто развернулся в седле.

— Я?

— Вы его сын и глава дома Тайра, господин. Если Киёмори-сама кого и послушает, то только вас.

— Вы не приняли в расчет, что Киёмори-сама слушает лишь самого себя. Я говорил ему не подкупать дядю Ёримо-ри обещанием старшего второго ранга, чтобы тот уступил свое поместье государю со свитой. Говорил не брать из сельских податей на постройку нового дворца. Говорил: пойдут толки. И что же — послушал он? Ни разу! И вот — кто только не ропщет на Тайра. Говорил я ему провести обряд Великого очищения не откладывая? Он отложил. Теперь все твердят, что Тайра желают пребывать в нечистоте, чтобы и дальше творить беззакония. И после всего этого совет ждет, что Киёмори меня выслушает?

Юный чиновник кашлянул от смущения.

— Но быть может, вы подумаете над нашей просьбой — оповестить господина Киёмори?

Мунэмори вздохнул.

— Я подумаю, — ответил он, а про себя сказал: «Но не более того». — Теперь ступай. У меня дел невпроворот. — И он ударил коня пятками.

Видя, что чиновник отправился досаждать кому-то другому, Мунэмори направил узды к холмам, где лежала площадка для строительства будущего дворца. К его удивленному негодованию, с последнего приезда работа ничуть не продвинулась. Деревянные сваи и брусья как лежали, так и продолжали лежать у краев грязной прогалины, а среди луж все так же высились груды половых досок.

Главный зодчий заметил появление Мунэмори, изменился в лице и подбежал к нему.

— Добрый день, Мунэмори-сама, — произнес он, кладя поклоны.

— Чего же в нем доброго? — гневно спросил Мунэмори. — Почему постройка стоит в том же виде, в каком и была, вы, толпа лежебок? Мой отец будет весьма недоволен.

— Смилуйтесь, Мунэмори-сама! — вскричал зодчий, опять рассыпаясь в поклонах. — Мы старались! Каждый день укрепляли колья, натягивали шнуры для точности. Потом подгоняли доски и складывали одну к одной, чтобы наутро собрать первое крыло. И всякий раз, возвращаясь на рассвете, заставали разор. Все колья были выдернуты, бечева — намотана на ветвях, черепица повсюду разбросана. Каждый день нам приходилось начинать заново!

— Разве вы не посылали за стражей?

— Посылали, господин. Минувшие три ночи императорские стрелки стояли здесь дозором. — Тут зодчий приблизился к стремени Мунэмори и зашептал, пригнув голову: — И знаете, господин, наутро стрелки докладывали, будто слышали хохот тэнгу в ветвях и бросались вдогонку, а как возвращались, — повел он руками вокруг, — заставали это. Разруху повсюду.

— Тэнгу, значит, — ухмыльнулся Мунэмори.

— Лучники в том клялись, господин.

— Скорее местные жители, изгнанные из домов, сводят с нами счеты, — проворчал Тайра. — Я велю удвоить охрану. И чтобы с этого дня строительство шло полным ходом, иначе всех вас отстранят от работы и накажут за неподчинение.

— Слушаюсь, повелитель. Будет исполнено, повелитель. — И зодчий, пятясь и кланяясь, точно тростник на грозовом ветру, удалился.

Мунэмори поворотил коня и поехал обратно к неотесанному, грубому срубу, выданному ему под ночлег. Даже его охотничья куртка начала пропитываться холодной влагой.

Два месяца спустя, ясной осенней ночью Минамото Ёритомо стоял на веранде своей резиденции в Идзу, тревожно глядя на запад. Вдруг ему показалось, ветер донес звук гудящей стрелы — предвестницы битвы. Ёритомо вздохнул. «Началось».

Его замыслу не помешали ни перенос столицы, ни поражение Мотихито на мосту Удзи. Говоря откровенно, он едва принял их к сведению. Син-ин, доверенный советчик, сообщил ему, что все знаки сходятся в одном: пришло время сплотить Минамото. Тайра будут повержены.

Последние два месяца Ёритомо мало-помалу собирал приверженцев и вызнавал, кто из бывших вассалов переметнулся на сторону Тайра. Он твердо решил не повторять отцовской ошибки — не воевать без численного превосходства. Слишком многое было поставлено на кон — в случае проигрыша его род ждало полное истребление. Насчет мощи Тайра он не заблуждался. Чтобы иметь хоть какую-нибудь надежду ее одолеть, требовалось собрать еще большую и грознейшую силу.

Ключ к получению такой силы лежал в Канто, обширном краю из пяти земель, лежащих к северо-востоку от Хэйан-Кё. Именно там укрылись последние из Минамото наряду с семьями своих урожденных вассалов. Ёритомо знал: стоит ему подчинить себе и сплотить эти пять земель, и Тайра не устоят.

Однако то было впереди. А ныне должна была состояться их первая вылазка — взятие усадьбы правителя земли Идзу, Идзуми Хангана Канэтаки, родственного Тайра. Ёритомо самым тщательным образом подготовился к нападению, добыв карту усадьбы. Однако часть воинов не успела прибыть вовремя и налет пришлось отложить до сумерек. Своим доверенным бойцам Ёритомо велел поджечь особняк Канэтаки, чтобы дым от пожара возвестил исход битвы.

Часы текли, а дыма все не было. Ёритомо от беспокойства попросил слугу забраться на дерево.

— Видишь дым? — крикнул он.

— Простите, господин. Дыма нет.

Ёритомо мерил шагами веранду. Ночь сменилась зарей — восточный край неба посветлел, возвещая приход солнца.

«Следующий бой поведу сам, — дал зарок Ёритомо. — Избраннику Хатимана не след отсиживаться дома. Никаких отныне игр в полководца, посылающего других, пусть и верных помощников, исполнять волю. Место воеводы — с воинами». Пусть он, Ёритомо, с тринадцати лет не участвовал в битвах, самый его вид должен вдохновлять людей на победу. Вдобавок так ему будет ясен ход сражения.

— Господин, я вижу! Столб дыма — вон он!

Ёритомо пристально вгляделся в очертания темных еще холмов, за которыми лежала усадьба Ямаки. И тут он тоже заметил, как в свете луны показался дымок — сначала тонкой струйкой, чуть погодя толще и гуще. Вскоре Ёритомо стали почти мерещиться золотые всполохи пламени, гложущего наместничий дом.

Тут во двор прискакал конный гонец.

— Владыка, господа Ходзё и Морицуна возвращаются с головой Канэтаки. К рассвету они будут здесь.

Ёритомо вздохнул с облегчением: