До самых яслей его никто не потревожил. Там он нашел конюха и распорядился:
— Подай мне коня, да поскорее.
— Помилуйте, господин, — ответил тот. — Почти всех забрал полководец Ёситомо и его люди для охраны дворца. К тому же сейчас в городе небезопасно.
Го-Сиракава узнал в юноше бывшего пажа, который прислуживал ему еще в бытность императором. «Бедняга, — подумал он. — Сурово же обошелся с тобой мир». Решив открыться ему, Го-Сиракава приблизил лицо к факелу.
— Друг мой, оставаться здесь для меня еще опаснее. Конюх ахнул и бросился ниц.
— Мой… повелитель, мой прежний государь!
— Тс-с. Тихо. Так ты поможешь мне бежать?
— Конечно, владыка! Я приведу лучшую лошадь — из тех, что остались. — Он исчез и скоро вернулся с конем благородных кровей, более смирным, нежели полагалось для боевого скакуна. — Это Вулкан, владыка. Для боя староват, но вам послужит хорошо. Только вот сбруя никуда не годится — всю новую разобрали.
— Мне будет довольно самой крепкой из оставшихся. С ней меня точно не узнают.
Итак, на коня надели треснутое седло с почерневшей серебряной насечкой и узду без поводьев. Конюх настоял на том, чтобы сопровождать Го-Сиракаву.
— Если кто узнает, что я вас отпустил, меня обвинят в измене. Уж лучше я еще послужу вам, чем останусь у этого подлеца Нобуёри.
Го-Сиракава снова ощутил прилив благодарности — чувство новое для него в это странное время.
— Ёситомо и его войско собрались у восточных ворот, ждут нападения Тайра, — пояснил конюх. — Будет легче покинуть дворец на севере.
Отрекшийся государь позволил слуге проводить его к воротам Дзёсаймоп в северо-западном углу замка. К их изумлению, стражей там не оказалось — ни пеших, ни конных.
— Воистину боги подают знак, — вымолвил Го-Сиракава, — что им угодно мое бегство.
Он спустился с коня и положил благодарственный поклон в сторону севера, где стояло святилище Китано, затем вскочил в седло и продолжил путь.
Едва они отправились в сторону Нинна-дзи, где настоятелем был брат Го-Сиракавы, принц крови Какусё, начался сильный снегопад. Снег заслонял все и вся, и отрекшийся император почувствовал себя одиноким и покинутым за мутной белой пеленой. Он дал много обетов богам и себе: не быть беспечным в делах правления, следить за теми, кто среди его подданных жаждет власти, оставить веру в безоблачное прошлое, не доверять никому, кто может являть угрозу стране.
«Увы, мой Нидзё оказался чересчур слаб, чтобы править. Он позволил Нобуёри вести себя, как этот слуга ведет сейчас мою лошадь. Отныне я не смею оставить его во главе — это навлечет на нас гибель. Сейчас его нельзя лишать трона, но с божьим соизволением я всеми силами постараюсь удержать власть до тех пор, пока она не перейдет в надежные руки».
Го-Сиракава пожалел, что с ним нет другого царедворца, который мог бы дать совет, — лишь конь, слуга да снегопад.
Сами собой сложились строки:
Печали цветы
Узнаешь, когда в душе
Плоды принесут.
Кусанаги
Той ночью в Рокухаре забылось холодное дыхание зимы. Все поместье бурлило, точно в предновогодней суете: жаровни и свечи зажжены, люди снуют туда-сюда, чтобы обеспечить новому гостю — императору — достойный прием.
Господин Киёмори выступал в роли радушного хозяина, следя, чтобы на кухнях не прекращали стряпать: до него дошел слух, что государь не ел уже много дней. Целое крыло особняка отвели для императорской свиты, и Киёмори собственноручно отобрал челядь, которая должна была ухаживать за высоким гостем.
В темной каморке Южного крыла, выделенного под императорское окружение, Киёмори только что получил от слуги принадлежности для нужд государя и отправил другого слугу определить их по назначению, как вдруг замер, пораженный. Перед ним на лакированном сундуке запросто лежал священный меч Кусанаги-но-Цуруги.
Киёмори, полностью сознавая, что ни сейчас, ни через пять минут никто не придет и он будет совершенно один, преклонил перед реликвией колени и воззрился на нее.
Итак, вот он — Коситрава. Победитель драконов, главный символ империи, божественная печать на царство, меч из легенды. В отличие от узких, слегка изогнутых клинков-тати, с какими шли в бой Киёмори и его сыновья, этот был широким, прямым и обоюдоострым подобно мечам великой Чанъаньской империи. Он покоился в деревянных ножнах, выложенных золотом и серебром, обернутый в рыбью кожу. «Подобающая оболочка, — подумал Киёмори, — для изделия Царя-Дракона, Владыки морей».
Согласно преданию, меч был столь же стар, что и сама империя, а в глазах Киёмори и вовсе выглядел древним как мир. Ему без труда верилось, что меч некогда лежал в хвосте семиглавого дракона. Говорили, будто Кусанаги в руках истинного правителя способен повелевать всеми ветрами Небес.
«И мне однажды предстоит вернуть его Царю-Дракону», — с грустью подумал Киёмори. Его вдруг осенило, что второго такого случая может не представиться. Но что делать? Под одеждой такое оружие не спрячешь. Может, позвать Токико и доверить ей? А когда пропажу обнаружат, свалить вину на лазутчика Минамото? Неплохой, однако, повод навсегда избавиться от соперника.
Однако если хитрость не удастся, всех Тайра объявят ворами, преступниками заодно с Нобуёри. Что тогда станет с величием, им предначертанным? Все и без того зыбко, и юному императору меч понадобится, чтобы утвердить право на трон, а Тайра со своей стороны нуждаются в доверии государя.
Киёмори колебался, зная, что времени на выбор осталось совсем немного.
«Я не могу бросить столицу в такое время. Даже выкради я Кусанаги, как мне вернуть его Рюдзину? Меча хватятся раньше, чем я успею добраться до моря. Да и не постыдно ли так обращаться со священной реликвией? Просто швырнуть в море, как, по слухам, поступил Син-ин со своими свитками сутр? Не лучше ли выждать удобного часа и вернуть его с почестями? Быть может, мой внук смог бы сам это сделать на празднике совершеннолетия. По правилам, получать меч в этот день полагается мальчику, но сколь было бы славно, если бы юный император вернул его Царю-Дракону! Да и святилище на Миядзи-ме, наверное, уже достроят».
Внутреннему взору Киёмори представилась величественная церемония: мальчик в алой парче с гербом-хризантемой стоит на помосте, выдающемся в море. Он высоко поднимает Кусана-ги… а потом — кто знает? Может, Бэндзайтэн выплывет в своей чешуйчатой ладье, чтобы принять меч от имени отца, или морской змей взмоет из воды и возьмет меч огромной пастью. Вот было бы диво!
«Царь-Дракон пообещал мне, что мой внук унаследует трон. Это обещание еще не выполнено. Так пусть подождет меча, пока я не увижу своего потомка императором. После и получит, с надлежащими почестями. Надо будет сказать Токико, чтобы не слишком торопила».
Тянулись минуты, а Киёмори все пребыват с Кусанаги наедине. Ему не терпелось прикоснуться к святыне, вытащить меч из ножен, рассмотреть лезвие. Говорили, что воин умеет определить на глаз, проливал ли клинок кровь. Есть ли на кромках зазубрины там, где он вгрызался в кость, или царапины от соударения с броней? Мечи тончайшей ковки в умелых руках могут рассекать воздух без свиста, резать капли дождя пополам Таков ли Кусанаги?
«А ведь я сам императорской крови, — напомнил себе Киёмори. — Боги не разгневаются, если я подержу его». И он медленно потянулся за мечом.
За спиной шумно раскрылась сёдзи.
Киёмори отдернул руку. Не видя, что за слуга вошел, он ворчливо осведомился:
— Вино для государя прислали? Ответил удивленный молодой голос:
— Вина я еще не видел, Киёмори-сан. Хотя, сказать правду, у меня его в последнее время было с избытком.
— Владыка! — Киёмори нрижатся лбом к полу. — Я… мои слуги разошлись с поручениями, и я решил присмотреть для вас за священным мечом.
Лучшего стража не сыскать, ведь я обязан вам спасением… Киёмори не поднял глаз, даже услышав шорох шелковых одеяний — император Нидзё опустился с ним рядом.