— А-а, вот и ты, Усивака. Вижу, получил мое посланьице. Усивака поклонился.

— Сёдзё-бо-сэнсэй, я удивился, когда никого не встретил на нашей поляне. Подумал, вдруг вы во мне разуверились. Прошу простить меня за то, что не пришел раньше.

— О, мы понимаем. Тебя теперь привлекает… храмовая жизнь? Усивака сел на камень и испустил тяжкий вздох.

— Настоятель Токобо намерен постричь меня в монахи. Напрямую он не говорит, но я знаю: если буду и дальше артачиться, он выдаст меня Тайра. Стоит им узнать, что я нарушил условия ссылки, — мне наверняка не сносить головы.

— Вот оно что. Ты боишься Тайра. Не потому ли ты бегаешь вечерами в столицу, к храму Каннон? Как я понимаю, путь туда лежит мимо Рокухары, хм-м?.. Или тебе нравится искушать судьбу?

— Моя мать часто ходит в этот храм на богомолье. По ее словам, именно вмешательство Каннон смягчило сердце Киёмори и спасло нам жизнь. Хотя, признаюсь, за Рокухарой я тоже наблюдал.

— Искал, нет ли где лазейки для хитроумного бойца?

— Можно и так сказать. Сёдзё-бо прыснул:

— Ты хорошо изучил тэнгу-до.

— Только вот не знаю — вдруг великий пожар постарался за меня и спалил Рокухару.

— Мои соглядатаи пролетали над городом, — сказал Сёдзё-бо. — По их словам, гнездо Тайра в целости, как ни жаль.

— Чудно, но я даже рад этому, — отозвался Усивака. — Не хочу, чтобы меня лишили мечты.

— Однако императорсюцг дворец, — продолжил Сёдзё-бо, — понес сильный ущерб. Многие почитаемые здания были разрушены.

— Как же так вышло? — недоумевал Усивака. — Кто мог навредить императору, наследнику богов? Кто посмел испортить его дворец, денно и нощно оберегаемый от злых духов и демонов?

Сёдзё-бо хмыкнул:

— Ты, видно, веришь всему, что тебе говорят.

— Сёдзё-бо-сэнсэй, а что вызвало пожар? Ярость богов? А может, проклятье монахов Хиэя или демонские козни?

Тэнгу пожал мощными плечами. Черные крылья шевельнулись.

— Знаки нечетки. Даже мудрейший колдун-тэнгу остался в недоумении. Насколько он сумел разгадать, некто из императорской семьи воспользовался мечом Кусанаги и призвал сильный ветер. Сам пожар мог начаться из-за пустяка, как обычно бывает.

— Зачем же императору сжигать собственный дворец и полгорода в придачу?

— Откуда мне знать? — вспылил Сёдзё-бо. — Мы. тэнгу, не всеведущи. Просто делаем вид.

— Мне повезло, что вы всеведущи в вопросах сражения на мечах.

— Да, этого у нас не отнять. Ты тоже был хорошим учеником. Настолько, что я, не преувеличивая, скажу: твое обучение закончено.

— Закончено? — Усивака вскочил, не зная, радоваться или печалиться.

— Точно так. Ты усвоил все, чему тебя учили, и, если быть честным, даже раньше ожидаемого. Похоже, подходит срок тебе отправляться в мир.

— Ясно, что в Курамадэре надолго оставаться нельзя, — согласился Усивака. — Но как отсюда сбежать, чтобы не попасться, — не знаю. Монахи вечно настороже.

— Положись на нас. Мы, тэнгу, кое-что смыслим в таких вещах. А теперь я хочу сделать тебе подарок — на прощание.

— Подарок? Нет-нет, сэнсэй, это я должен вас одарять. Вы столькому меня научили! Эх, знать бы раньше…

— Тс-с. Для меня будет лучшим подарком, если ты употребишь с пользой мою науку. То, что я хочу подарить, досталось мне Не без труда, поэтому слушай и смотри хорошенько. Видишь китайское зеркало у стены?

Усивака пригляделся и увидел старинное круглое зеркало полированной бронзы высотой в собственный рост. Оно стояло, прислоненное к дальней стене грота.

— Возьми прутик сакаки[56] и ветвь криптомерии, лежащие перед зеркалом, и исполни обряд Вызывания духа, как я тебя учил.

Решив, что ему предстоит нечто вроде последнего испытания, Усивака подобрал веточки, по одной в каждую руку, начертил в пыли круг и начал отплясывать обрядовый танец. Он повторял все движения точно так, как когда-то показывал тэнгу, ни разу не переступив линию, хотя и знал, что фехтовальщик из него куда лучший, нежели заклинатель. Однако слова Усивака приговаривал верно и в нужное время, хотя, быть может, и немного скованно. Когда он закончил, зеркало засияло золотым светом.

В его лучах Усивака увидел человека в одеянии вельможи и черной шапке, сидящего в чаше лотоса Гадая, что за босацу ему явился, он Вдруг заметил на коленях незнакомца меч, а чугь сбоку — шлем самурая. За спиной человека развевались белые стяги.

«Неужели я вызвал самого Хатимана?» Впрочем, лицом человек не походил ни на один из виденных прежде образов божественного воина.

— Хо, Усивака, — произнес незнакомец с улыбкой. — i\lHe сказали, ты хочешь меня видеть.

— О великий господин, — ответил Усивака. — Я призвал вас по наказу учителя, а кто вы — не знаю.

Черты незнакомца тотчас омрачила грусть.

— Верно, тэнгу хотели тебя удивить. Что ж, немудрено, что ты меня не узнал. Я Минамото Ёситомо, твой отец.

— Отец! — Усивака упал^на колени. На глазах его выступили слезы.

Ёситомо склонил голову.

— За служение Хатиману, а также молитвами близких, дух мой после смерти отправился в Чистую землю. Бедный тэнгу, что разыскал меня там и попросил явиться к тебе, едва не спалил себе ноги — так свята земля в том краю, где ныне я обитаю.

— Очень рад это слышать, — выдохнул Усивака. Затем повернулся к учителю-тэнгу и сказал: — Сёдзё-бо-сэнсэй, это самый чудесный подарок на свете!

Тэнгу склонил голову.

— Это дар и для меня, — произнес Ёситомо из Зазеркалья. — В те редкие минуты, когда я тебя видел, ты был всего-навсего писклявым младенцем у матери на руках. А теперь — только взгляни — ты вырос, скоро станешь мужчиной. Тэнгу сказали, что научили тебя воинскому мастерству…

— Да, отец, и я им хорошо овладел! — воскликнул Усивака и вскочил на нога. — Хочешь, покажу? — Не в силах сдержать ребяческого порыва, он схватил прутик сакаки и изобразил три наисложнейших приема с сочетанием бросков и парирующих движений.

Когда Усивака остановился, Ёситомо просиял и кивнул ему:

— А что, совсем неплохо. Даже очень. Истинно у тебя в жилах течет кровь Минамото. — Тут он нахмурился и добавил: — Однако твое будущее омрачено тенью. Хатиман обещал покровительство твоему брату, а не тебе. Я беспокоюсь о том, какой путь ты себе изберешь.

Усивака снова преклонил колени перед зеркалом.

— Мой путь таков: я хочу отомстить за тебя, отец. Хочу уничтожить Киёмори и всех Тайра до одного. Я сделаю так в твою честь и в честь всех Минамото, неправедно обвиненных, — пусть даже на это уйдет вся моя жизнь. Даю слово! — Он прижался лбом к холодному полу пещеры и выпрямился.

По щеке Ёситомо скатилась слеза.

— Месть, Усивака, не так важна, как доброе имя, заслуженное смелыми и мудрыми деяниями. Принеси Минамото славу. Я горжусь, что у меня такой сын. — С этими словами дух растаял, видение исчезло.

— Отец! Погоди, вернись! — Усивака вскочил и обхватил зеркало, прижался к нему лицом, точно мог проникнуть внутрь. Однако неумолимая бронза обожгла холодом щеку, и только.

— Не будь жадным, — произнес Сёдзё-бо за спиной. — Душам тех, кто нас покидает, недолгое время отпущено для свиданий со смертными. В конце концов, для твоего отца это часть воздаяния — теперь земные тревоги обходят его стороной.

Усивака вздохнул и отпустил зеркало.

— Вы, как всегда, правы, учитель. Спасибо еще раз за этот дар. Поистине ему нет цены.

— Знаю, знаю, — отмахнулся Сёдзё-бо. — Пришла пора тебе вернуться в монастырь. Мы, тэнгу, тем временем все подготовим, чтобы ты как можно скорее покинул Курамадэру. С этими погорельцами у твоего бедняги настоятеля будет забот невпроворот, и ему придется ненадолго ослабить бдительность. Подумай как следует над тем, куда подашься: слишком многое будет зависеть от твоего выбора.

— Спасибо, сэнсэй. Я подумаю.

— В этом свитке записаны наиважнейшие из моих наставлений. — Тэнгу передал Усиваке круглый футляр лакированного бамбука. Юноша низко поклонился: