На висских просторах начали складываться союзы плоти. На втором закате лета появились на свет первые дети, зачатые от таких союзов. Ничем не примечательное сарское имя Ральднор стало самым популярным из тех, что давали новорожденным мальчикам смешанной крови.
А разговоры о короле, который носил это имя, звучали все настойчивей. Он взял в жены ваткрианскую женщину, но возьмет ли он вторую жену из темных рас на висский манер? Останется ли он жить под разрушенным Корамвисом или предпочтет вернуться в его разрушенный побратим на Равнинах-без-Теней? И жив ли он вообще? Ходили слухи, что он погиб в бою, ибо после того, как земля содрогнулась и разрушила Корамвис, его видели собственными глазами очень немногие.
Красное солнце соскользнуло за горы, и на деревянных улицах потянуло ознобным дыханием ночи. Двойной совет, заседающий в темном каменном зале, переговаривался: висы с висами, а степняки, по своему обыкновению, сидели молча.
Зажгли лампы. В комнату вошел человек и занял место среди них. Он никогда не одевался как король, а сейчас на нем был темный плащ, словно он собирался в путь.
Он выслушал их дела. Решения были приняты, все улажено. Но в зале витало какое-то предчувствие. Наконец он рассказал им об их обязанностях и объявил, что оставляет вместо себя в качестве регента светловолосого сына, которого Сульвиан родила ему за морем.
В рядах Висов поднялся шум. Люди повскакивали с мест.
— Повелитель Гроз… Страна все еще находится в состоянии постоянных перемен… Куда, во имя богини, вы уходите, что ради этого решили бросить нас?
Люди Равнин молчали, уже зная ответ.
— Мое дело сделано, — сказал он. — Оно завершилось, когда пал город.
Он обвел их взглядом. Его лицо странно переменилось. Былой величественный и ужасный свет в нем погас, но в глазах, где прежде не было ничего, кроме огней решимости и власти, теперь поселилась непроницаемая тень. Сущность, вытеснившая его душу и овладевшая им, теперь отпустила его. Он снова стал самим собой.
Он не обращал внимания на их пререкания. Дракон Крин увидел в глазах Ральднора нечто, сказавшее ему то же, что могли бы сказать степняки, ибо он был превосходным знатоком человеческих душ, избранных богами или нет. Яннул Ланнец, уже давно знающий Ральднора, увидел его помыслы так ясно, как будто на него вдруг снизошел равнинный дар телепатии. Зарос в это время находился в Лин-Абиссе, чествуемый за хитрость в Оммосе заравийцами, которым очень хотелось, чтобы про их вклад в победу не забывали. Когда он услышал, как король несколько дней прожил затворником, а после этого пришел на Совет и отрекся от королевства, он тоже догадался.
Они так и не узнали, что же случилось с Ральднором. Но его разум был для них сверкающей машиной, которую можно повернуть куда угодно. Перед ними на миг мелькнул сложный клубок мыслей — этот мозг, такой нечеловеческий, такой чуждый, погруженный в тайную и взвешенную пучину поиска. Что инициировало этот поиск, тоже осталось для них скрытым — какой-то неуловимый толчок или побуждение. Возможно, это была простая надежда или укол глубоко упрятанной, но неисцелимой боли. Ибо он все-таки до сих пор был человеком. Видевшие его на Совете больше не могли в этом сомневаться. Зрелище развенчанного бога лишало их присутствия духа. Они предпочитали вспоминать все что угодно, только не это.
За окнами стояла прохладная неподвижная ночь, освещенная булавочными головками звезд. Немногие провожатые смотрели ему вслед, глядя, как он углубляется в развалины Корамвиса, направляясь к горам.
— Значит, она все-таки жива, — часом позже сказал Яннул Медаси в своей деревянной хижине. — В Таддре. Красноволосая Астарис. И он поехал за ней.
Он слышал детский голос, голос, взывающий к нему с другой стороны черной бездны, пронзающий его мозг своей потерянной мольбой.
В его мозгу мелькнула мимолетная мысль о сыне Сульвиан, оставшемся в Ваткри еще более мимолетная — о черноволосом малыше, которого родила и принесла ему Лики. Плоть от его плоти взывала к нему — не словами, ибо еще не умела говорить, но смутным, интимным мысленным языком, на котором он разговаривал лишь с одним человеком. Все части уравнения встали на свое место. Его дитя. Дитя Астарис. Астарис.
Когда эта мысль дошла до него, расплывчатая сущность покинула его мозг и исчезла. Он был свободен от всех долгов, от движущей им духовной силы, которую люди считали Анакир, олицетворением расы, к которой он принадлежал. Как в былые времена, мысль о женщине с кроваво-красными волосами овладела им, затопив его мозг, точно рассвет, и не оставила места ничему другому.
Сначала его поиск был лишь поиском ума. У него не было никаких иных способов найти ее или то существо в ее теле, которое позвало его. Следуя за зовом зародыша, он пересек смутные континенты и безбрежные плато темноты и в конце концов вышел к мерцающему маячку, безошибочному в этой безликой ночи. Позже нематериальный пейзаж превратился в дороги, горы и леса. Магнит, влекущий его к себе, находился в Таддре, как он когда-то и предполагал.
Возрождение расы, символ разрушенного города стали чем-то далеким. Он оставил их без колебаний и сожаления. Ведь на исходе борьбы его божественная суть не поглотила его, ибо что-то снова превратило его в обычного смертного человека, в мужчину.
По заросшему саду дворца правителя ползли темные тени, точно длинные холодные пальцы. В буйном лесу, подступающем к самой стене, злобно кричали птицы. Поднималась оранжевая таддрийская луна.
К стене у старых ворот привалился мужчина.
Вскоре между деревьями проскользнула приземистая смуглая женщина, направившись к нему.
— Ну, Паньюма? — спросил он, хватая ее за грудь. Она отпихнула его.
— Ты глупец, Слат. Если Хмар услышит об этом, он убьет нас обоих. Он знает множество медленных и ужасных ядов…
— Тихо, потаскушка. Ты ведь знаешь, что не пришла бы, если бы сама не хотела этого. Он не тот мужчина, который способен удовлетворить тебя, а я — тот, и не говори, что тебе это не нравится. Кроме того, он считает, что ты защищаешь его от той женщины-змеи, которая, как он говорит, преследует его, а я… я защищаю его от его смертных врагов. Кто в последней войне принес ему головы двух лордов?
— Ты, — сказала она с презрительной усмешкой.
Он толкнул ее к стене и задрал ей юбку, и недреманное око луны следило за развитием и завершением их игры.
— Теперь мне пора возвращаться, — прошептала она хрипло. — Он будет звать меня. Последние несколько месяцев он сам не свой от страха — с тех пор, как из-за гор пришло это известие.
— Какое? О Дорфарианской войне? Почему это должно его тревожить?
— Думаю, что он из тех мест. А женщина-змея? Не та ли эта богиня со змеиным хвостом, которой поклоняются желтые люди? Бродячие торговцы рассказывают, что желтые люди взяли Элисаар и Закорис и разрушили Драконий город, а их богиня сидела на горах и смотрела на них, — пробормотала Паньюма нараспев, как будто произносила одно из своих лесных заклинаний.
Слат оправился и презрительно сплюнул на ночные тени.
— Сказки для детишек.
— Но все-таки есть всякие странные вещи, о которых говорят старые легенды, — возразила Паньюма. — Помнишь рабыню, которую ты продал Хмару?
Слат кивнул. Год назад Паньюма, не совладав с искушением похвалиться своими тайными силами, показала ему секретный мавзолей, и, несмотря на обычную безжалостность, при виде ряда не живых и не мертвых кукол в роскошных одеждах у него свело живот.
— Помню. Жаль ее. Редкостная красотка была моя Селухис.
— Он ходит туда, чтобы смотреть на них, — прошипела Паньюма. — Иногда и меня с собой берет. У них до сих пор растут ногти, и волосы тоже, и мне приходится обрезать их, как будто я камеристка. И когда на твою рабыню упал свет, оказалось, что у нее отросли красные волосы.
Слат выругался.
— Клянусь Зардуком! — он порылся в памяти, потом спросил: — А невеста Повелителя Гроз… разве у нее были не красные волосы?
