Во сне Яннул видел свою ферму в Ланне. Холмы, укрытые пушистыми сугробами, искристые сосульки, щетинящиеся с крыш. Свою мать, с нетерпением ждущую очередного ребенка (похоже, что она пребывала в этом состоянии без всяких перерывов); сестренок, поющих и болтающих за прялкой или выхаживающих полумертвых от холода птиц, упавших у их двери. Во вторую оттепель три большеглазых девчушки выпускали с ладоней своих крылатых питомцев, и белоснежные птицы взмывали в небо без единого слова благодарности, становясь черными на фоне синего неба.

Яннулу, мирно спящему на узкой койке, снился дом. Духи дворца не тревожили его.

Снежная луна горела над городом, как светильник из слепящего льда. Часовые расхаживали вдоль стен гарнизона, ежась от холода и бормоча ругательства.

— Слышал? — спросил один другого.

— Что слышал? Я слышу только, как стучат друг о друга мои обледеневшие кишки.

Но он тоже ощущал напряжение воздуха, даже не звук, а вибрацию, глухой гул под их ногами, звон безмолвной арфы.

Где-то, разорвав тишину, завыл волк. Часовой усмехнулся:

— Помнишь ручную волчицу старика? Ту черную тварь, которую взял на копье Ганлик? Повезло ему, черту! Наверное, из ее шкуры вышло славное одеяло.

— Я слышал, что Ганлик захворал, — отозвался другой. Они разошлись в разные стороны. Луна запуталась в вате облаков.

А в Саре Амреку снилась Астарис на спине гигантского белого чудища. Ее волосы кровавой волной растекались по плечам, а лицо было золотой маской.

Снег пылал на ветру. Ветер пламенел снегом.

Когда снегопад прекратился, равнины в девственной белизне распростерлись под выдохшимся лиловым небом.

Отряд солдат черным шнурком вился по ослепительно белой земле. Свою задачу — сбор провианта для гарнизона — они кляли на все лады. Наспех сколоченные загоны, когда-то полные скота, отнятого в летние месяцы у обитателей Равнин, стремительно пустели по мере того, как затягивалась оккупация. Выпал снег, а Амрек все еще отсиживался в Саре, и уже не за горами был второй Долгий снег. Ходили слухи, что им, возможно, придется зазимовать здесь, в этой вшивой вонючей дыре.

Капитан орал сердитые приказы и растирал руки одна о другую. Промерзший до костей, он думал о женщине, которую оставил в Дорфаре, сучке, которая — он был в этом совершенно уверен — найдет себе развлечение на время его отсутствия и у которой теперь будут все холодные месяцы, чтобы подцепить какую-нибудь дрянь и по возвращении непременно наградить этой дрянью его. Вдобавок они встретили на пути одинокую ферму и деревушку, и обе оказались совершенно пустыми.

Вторая деревня показалась через два часа после полудня, когда небо уже начало безотрадно темнеть.

Ворота стояли нараспашку. Они въехали внутрь, двинувшись по главной улице. Солдаты разбежались веером, копьями распахивая двери и вглядываясь в мускусную тьму конюшен и амбаров.

Не было видно ни единого животного, ни единого человека. Ставни на окнах скрипели и хлопали. Копыта скакунов размесили дорогу в грязь, качающиеся жаровни плевались розовой слизью.

Внезапно меж домов промелькнула темная тень с горящими глазами. С хриплыми нервными криками люди ощетинились частоколом копий.

— Волк!

Но существо исчезло, точно призрак.

— Едем дальше! — прорычал капитан.

Они никого не заметили и не нашли никаких следов на снегу.

Следующая деревушка, уже третья, оказалась ближе — всего-то в миле. На дороге валялись битые тарелки, чуть припорошенные снегом. Навстречу им поднялась тяжелая волна тишины. Они быстро прочесали всю деревню, но так ничего и не нашли. Один раз послышался скрип колеса прялки, но оказалось, что им играл ветер.

— Сбежали, — буркнул капитан. — Но куда?

На этот раз некоторые солдаты разошлись по сторонам, решив взглянуть, нельзя ли чем-нибудь поживиться — люди, которые убегали в столь явной спешке, не могли не оставить каких-то ценностей. Но они не нашли ни единого металлического колечка. В мрачном здании храма не осталось ни одной золотой чешуйки.

Покинув брошенную деревеньку, они принялись до боли в глазах вглядываться в бескрайнюю белизну Равнин, выискивая хоть какое-то движение.

С неба сочилось сумеречное сияние.

Далеко-далеко, у самого горизонта капитан заметил на темном зеркале земли какой-то силуэт, который мог быть двумя людьми на зеебах, а мог — лишь игрой обманчивых сумерек. Снова повалил снег.

Капитан чихнул и шмыгнул носом. Он приказал колонне возвращаться обратно в брошенную деревню и разбивать лагерь, не обещавший ни тепла, ни удобного ночлега.

На краю обрыва два светловолосых человека неподвижно сидели на своих зеебах, глядя на дорфарианцев, проследовавших обратно за частокол. Вскоре над покинутой деревней начали подниматься розовато-лиловые дымки.

Снег не беспокоил их. Оба провели детство на Равнинах, а потом переселились в разрушенный город. За кусок хлеба они нанялись в слуги к Дакану Оммосцу. Они привыкли к лютому холоду и постоянному недоеданию, как и еще к сотне всевозможных лишений.

Они переглянулись, переговариваясь без слов. Потом развернули своих скакунов.

Оммосец считал, что они заняты работой, собирая золото для несуществующего купца из Зарависса вместе с Яннулом Ланнцем. Поэтому он снабдил их пропуском, который позволял покинуть город и свободно передвигаться по Равнинам. В их седельных сумках болтались крошечная бесценная статуэтка и пригоршня драгоценных камней — в доказательство их предполагаемых трудов. Но сейчас они выполняли совершенно иное задание.

Когда-то старая женщина уронила в темную воду одну-единственную сияющую мысль. От этой капли по черной стоячей воде города разошлась золотистая рябь. Лишь горожане знали, что значит для них эта золотая мысль, но она была столь безупречна, что могла быть передана другим во всей полноте. В каждой деревушке, на каждой ферме два гонца посредством незамутненного эфира мысленной речи передавали их обитателям свое видение — видение Ральднора, — неизменное, все такое же совершенное; передавали его, как искру от факела к факелу, пока всю поверхность Равнин не охватил пожар. Перемены там, где они происходили, — а вскоре они должны были произойти повсюду, — выглядели ошеломляющими. Спящая змея, свернувшаяся кольцами в сознании желтоволосых людей, всегда присутствовавшая там, но ни разу до того не пробуждавшаяся, очнулась от своего сна, как было предсказано. Выступ улегся в углубление, паз совпал с пазом, и головоломка судьбы внезапно сложилась, превратившись в единое целое.

Сквозь снегопад два желтоволосых человека безмолвно поскакали прочь от обрыва, унося с собой свой незримый огонь.

Древние городские ворота с рассвета до заката пропускали сквозь себя людской поток. Обитатели Равнин приезжали со своими повозками, скотом и всеми пожитками, нагруженными на подводы. Дорфарианцы даже удвоили число часовых. Те мерзли верхом на своих скакунах и срывали гнев, вызванный зимней стужей, на желтоволосых, сдирая с женских шей кусочки янтаря и тоненькие золотые цепочки.

Они решили, что виной такому внезапному наплыву снег и страх перед солдатами из отряда снабжения. Но этот сброд так или иначе должен привезти с собой достаточно припасов, чтобы их хватило гарнизону. Если здесь кто-то и будет голодать, то уж не эм Дорфар.

В тот день Яннул вернулся в дом Йир-Дакана. Два желтоволосых слуги ехали следом за ним с драгоценными камнями в сумках. Оммосец жадно осмотрел сокровища. Он пробежал жирными пальцами по грудям статуэтки Анакир, но их холод, похоже, вызвал у него отвращение.

— Камешков маловато, — подвел он итог, — но Она… Она — нечто стоящее.

— Киос тоже согласится с этим, — ответил ланнец.

— И когда же твой хозяин ждет тебя?

— Не раньше весенней оттепели, когда снега сойдут. Кроме того, на дне всех этих повозок, приехавших в город, могут оказаться еще кое-какие вещицы, на которые мне удастся наложить лапу.