«Что за спешка?» – ответил Ребус, нарочно досаждая шефу. Потом он снова включил ту же песню. Джеки Левен, казалось, так и стоял в чужой могиле.

Как будто мало дождя…

Он снял пальто, с которого сразу закапало, и повесил на дальний крючок.

– Вот спасибо, что пришел, – сказал Коуэн.

– Извини, Дэнни.

– Дэниел, – поправил тот.

– Прости, Дэн.

Коуэн сидел на столе, и его ноги немного не доставали до пола; над черными сияющими кожаными туфлями виднелись красные узорчатые носки. Он держал в нижнем ящике щетку и крем для обуви. Ребус знал об этом, потому что однажды, когда Коуэна не было в кабинете, открыл этот ящик, предварительно изучив содержимое двух верхних.

«Что ты ищешь?» – спросила тогда Элейн Робисон.

«Улики», – ответил ей Ребус.

Сейчас Робисон протягивала ему кружку кофе.

– Как дела? – спросила она.

– Я был на похоронах, – ответил Ребус, поднося кружку ко рту.

– Может быть, начнем? – оборвал их Коуэн.

Ему не шел серый костюм. Подплечники казались слишком высокими, а лацканы – слишком широкими. Он раздраженно пригладил пятерней волосы.

Ребус и Робисон сели рядом с Питером Блиссом, который страдал одышкой, даже когда сидел и ничего не делал. Хрипел он, правда, и двадцать лет назад, а может, и все сорок. Он был немного старше Ребуса и служил в полиции дольше всех присутствующих. Он восседал, сцепив руки на необъятном животе и словно бросая миру вызов: а ну-ка, покажи мне что-то новенькое. Он всяко повидал в жизни немало таких, как сержант уголовной полиции Дэниел Коуэн, о чем и сообщил Ребусу в первый день его работы в участке: «Думает, что он выше. Мол, слишком хорош, и начальство знает об этом, а потому и задвинуло его сюда, чтобы сбить с него спесь».

Перед отставкой Блисс дослужился до инспектора уголовной полиции – такую же должность занимал Ребус. Элейн Робисон была детективом-констеблем и объясняла свою неуспешную карьеру тем, что главным для нее всегда была семья.

«Ну и правильно», – говорил ей Ребус, добавляя (когда уже проработал с ней несколько недель), что его собственный брак проиграл битву чуть ли не сразу.

Робисон недавно исполнилось пятьдесят. Ее сын и дочь уже покинули дом – закончили колледжи и уехали на юг искать работу. На ее столе в рамочках стояли их портреты рядом с фотографиями самой Робисон – посреди моста Сидни-Харбор[4] и за штурвалом аэроплана. Она недавно начала красить волосы, и Ребус не видел в этом ничего предосудительного. Даже с сединой она бы выглядела лет на десять моложе своего возраста и вполне могла сойти за тридцатипятилетнюю – ровесницу Коуэна.

Ребус решил, что Коуэн нарочно расставил стулья так, а не иначе. Они сидели в ряд против его стола, так что им всем приходилось на него смотреть.

– Ты что, Дэнни, эти носки на спор надел? – спросил Ребус, глядя на Коуэна поверх кружки.

Тот отмахнулся с натянутой улыбкой:

– Скажи-ка, Джон, слухи не врут? Хочешь восстановиться?

Он замолчал в ожидании реакции Ребуса. Пенсионный возраст недавно повысили, а это означало, что уволенные ровесники Ребуса могли вернуться на службу.

– Дело в том, что за характеристикой обратятся ко мне, – продолжил Коуэн, чуть подавшись вперед. – Твои успехи таковы, что лестного отзыва не жди.

– Я тебе все равно дам автограф.

Трудно было сказать, то ли хрипы Питера Блисса сменили тональность, то ли он давился от смеха. Робисон потупила взор и улыбнулась. Коуэн медленно покачал головой.

– Позвольте напомнить всем вам, – тихо сказал он, – что существование нашего отдела под угрозой. И если его закроют, то в лоно святой церкви примут только одного из нас. – Он ткнул пальцем себя в грудь. – Хорошо бы получить хоть какие-то результаты. Хоть в чем-то продвинуться.

Все знали, о чем идет речь. Центральная канцелярия Высокого суда собиралась учредить единый для всей Шотландии специальный Отдел по расследованию нераскрытых преступлений. Если дела передадут туда, их работе конец. В едином подразделении будет база данных по всем девяноста трем нераскрытым преступлениям начиная с 1940 года и включая дела их территориального отдела – Лотиан и Границы. Когда формирование заработает, возникнет естественный вопрос о целесообразности существования их маленькой эдинбургской команды. Денег не хватало. Уже поговаривали, что толку от их деятельности никакого – одни расходы, а деньги на них приходится снимать с текущих (и более важных) расследований в городе и окрестностях.

– Хоть какой-нибудь результат, – повторил Коуэн, спрыгнул со стола, обошел его, снял со стены газетную вырезку и, размахивая ею для вящего эффекта, проговорил нараспев: – Отдел по расследованию нераскрытых преступлений в Англии. Подозреваемому предъявлено обвинение в убийстве подростка, совершенное почти пятнадцать лет назад. – Он сунул вырезку им под нос. – Анализ ДНК… криминалистическое исследование места преступления… свидетели, которых совесть заела. Мы сами все это умеем, так почему же, наконец, не сделать что-нибудь?

Похоже, он ждал ответа, но никто не произнес ни слова. Молчание длилось, пока его не прервала Робисон.

– У нас не всегда есть ресурсы, – возразила она. – Я уж не говорю о свидетелях. И как делать анализ ДНК, если одежды жертвы давным-давно нет?

– Разве мало дел, где одежда осталась?

– И что нам делать? Велеть всем мужчинам в городе предоставить нам ДНК для сравнения? – добавил Блисс. – А как быть с теми, кто уже умер или уехал?

– Вот за этот оптимизм ты мне и нравишься, Питер. – Коуэн положил газетную вырезку на стол и скрестил руки на груди. – Ради вашего же блага, – сказал он. – Не моего – я-то буду в полном порядке. Ради вашего. – Он выдержал театральную паузу. – Ради вашего блага мы должны что-нибудь сделать.

В кабинете снова воцарилось молчание, нарушаемое только хрипами Блисса, да еще Робисон вздохнула. Коуэн вперился взглядом в Ребуса, но тот сосредоточенно допивал остатки кофе.

Берт Дженш[5] тоже умер. Ребус побывал на нескольких его сольных выступлениях в Эдинбурге. Дженш родился здесь, но имя себе сделал в Лондоне. Вечером после работы Ребус в одиночестве прослушал пару альбомов «Пентангла»[6]. Он не был большим знатоком, но мог отличить Дженша от другого гитариста ансамбля – Джона Ренбурна. Насколько он знал, Ренбурн пока был жив, – может, обосновался где-то в Шотландских границах[7]. Или это был Робин Уильямсон? Однажды он пригласил свою коллегу Шивон Кларк на концерт Ренбурна – Уильямсона и вез ее в фолк-клуб «Биггар», не говоря зачем. Когда музыканты вышли на сцену (вид у них был такой, будто они только что грелись в креслах у камина), он наклонился к ней.

– Представь, один из них играл на Вудстокском фестивале[8], – прошептал он.

У него до сих пор где-то лежал билет на это выступление в «Биггаре». Он хранил его, хотя знал, что все это отправится на помойку, когда он уйдет. Рядом с проигрывателем лежал медиатор. Он купил его давным-давно, побродив по магазину музыкальных товаров. Парню за кассой он сказал, что за гитарой придет позднее. Тот сообщил, что медиаторы делает шотландец по имени Джим Данлоп, который также изготавливает приставки для акустических гитар. За прошедшие годы Ребус так часто брал медиатор в руки, что надписи стерлись, но тот ни разу не был использован по назначению.

«Не беда, управлять самолетом я тоже так и не выучился», – сказал себе Ребус.

Он изучил сигарету, которую держал. Несколько месяцев назад он прошел медицинское освидетельствование и выслушал все обычные предупреждения. Его дантист тоже в первую очередь принимался искать что-нибудь фатальное. Пока все было в порядке.