Оставшиеся в живых аристократы перебрались через тела своих погибших товарищей и, как шакалы, окружили царя. Тхутеп гневно взглянул на прихвостней некроманта и поднял меч. Поддавшись порыву, он опустил глаза на девушку, скорчившуюся у его ног, и быстро что-то пробормотал. Стремительная, как лань, она вскочила на ноги, кинулась в темноту позади Тхутепа и помчалась к свободе. Это был последний свободный поступок, совершенный Тхутепом. Нагаш произнес властное заклинание, опутавшее сознание Тхутепа. Царь замер на месте, его лицо застыло в ужасе — он понял, что Нагаш сковал его волю и навязал ему свою.

Прихвостни некроманта, увидев, как переменился царь, опустили мечи. Многие отходили, измученные, довольные тем, что сражение закончилось. Царя и его павших телохранителей окружали изуродованные окровавленные трупы. Больше половины людей Нагаша погибли. Выжившие считали, что им крупно повезло.

Нагаш спустился с возвышения, по-прежнему удерживая брата на месте с помощью своего колдовства и чудовищной воли. Он подошел к Тхутепу, и его холодные черты засветились торжеством. Некромант стоял перед Тхутепом, и глаза его пылали. Нарочито медленно он протянул руку и снял с брата царский венец. Тхутеп задрожал от бешенства, но он не мог заставить свои мускулы повиноваться. Некромант улыбнулся.

— Ну давай, — произнес он, — убей меня. Ты все еще держишь меч. Тебе нужно только желание, чтобы им воспользоваться. — Он неторопливо надел венец Сеттры себе на голову, протянул руку и взял Тхутепа за запястье. — Давай. Позволь тебе помочь.

Нагаш поднял руку Тхутепа с мечом и приставил кривой клинок хопеша к своему горлу.

— Вот. Всего-то и нужно слегка повернуть запястье, и вспорешь артерию. Что может быть проще? Давай. Я не буду тебе мешать.

Тхутеп дрожал всем телом. Глаза широко распахнулись и не моргали, лицо побагровело от усилия. По щеке покатилась одинокая слеза. Хопеш не шевельнулся.

Нагаш презрительно фыркнул.

— Как трогательно, — бросил он и отвернулся. — Хватайте его и идите за мной.

В тот же миг путы, сковывавшие царя, исчезли. Тхутеп, все еще пытавшийся с ними справиться, не удержался и упал на руки приспешников Нагаша. Меч у него вырвали, руки заломили за спину и потащили вслед за Нагашем из тронного зала. Царь беспомощно обмяк и сопротивляться уже не мог.

Аристократы протащили царя по северному коридору вниз, в глубину пирамиды, туда, где почил его отец Хетеп. Усыпальница покойного царя была предназначена не только для его жены, телохранителей и слуг, но также и для детей. Предполагалось, что в Великой пирамиде упокоится не один царь, а целая династия.

Нагаш шел впереди, освещая путь бледным мрачным светом, исходившим, казалось, от его кожи. Тхутеп быстро понял, что происходит, и начал вырываться.

— Ты не можешь этого сделать, брат! — воскликнул он. — Народ тебе не позволит! Ты жрец, посвященный богам. Ты не можешь сесть на трон!

— Я не посвящен ни единому богу, брат, — выплюнул в ответ Нагаш. — Я служил воле Сеттры, царя царей, но и это время прошло. Сегодня началась новая эпоха. Жаль, ты не увидишь, как взойдет ее слава.

Тхутеп стал вырываться с новой силой, но двое приспешников Нагаша крепче схватили его за руки и поволокли по влажным камням.

— Ты сошел с ума! — закричал Тхутеп. — Остальные цари восстанут против тебя! Разве ты не понимаешь?

— Я понимаю политическую реальность куда лучше тебя, братец, — отрезал Нагаш. — Пусть приходят. Я готов.

Некромант остановился. Они дошли до конца длинного коридора с гладкими пустыми стенами. Зодчие оставили их без украшений специально, чтобы после смерти Тхутепа пришли мастера и создали здесь изысканные мозаики, отражающие его славное правление. В конце коридора находился узкий дверной проем с хорексами по обе его стороны. Справа у стены лежала огромная каменная плита.

Свет некроманта проник немного вглубь погребального зала, и стали видны небольшая комната с пустыми стенами и пьедестал, на который предполагалось поставить саркофаг царя. Нагаш сделал жест, и его люди втолкнули Тхутепа внутрь. Тот сильно ударился о каменный пьедестал и резко повернулся все с тем же вызывающим выражением на лице.

— Тебе хватит смелости убить меня собственной рукой, брат? — вскричал он. — Или выйдешь в коридор и прикажешь своим шакалам завершить дело? Боги не одобрят убийства царя. Убив меня, ты навлечешь их проклятие.

Нагаш засмеялся. Его приспешники окружили некроманта.

— Я не собираюсь убивать тебя, брат, — ответил он. — И ни один из моих людей не поднимет на тебя руку. Я не решусь, но не по той причине, по которой ты думаешь. Видишь ли, есть другой закон, которого я должен остерегаться, закон куда более древний, чем тот, что ты мне сейчас описал. Тот, где говорится, что убийце нельзя жениться на вдове его жертвы.

Выражение ужаса на лице Тхутепа показалось Нагашу великолепным. Некромант наслаждался им до последней секунды, пока Архан и остальные закрывали каменной плитой дверной проем, хороня царя заживо.

Фонтаны Вечной Жизни, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Пока армия готовилась к сражению, жрецы всю ночь были заняты. Послушницы Неру по периметру обходили большой лагерь союзных войск, поднимали глаза к своей богине и оглашали прохладную ночь пением, чтоб не подпускать к лагерю духов пустых земель. Вокруг костров звенели по бронзе молотки — воины чинили колесницы или боевое снаряжение. Работая, они молились. Кто-то взывал к Птра с просьбой обратить противника в бегство, кто-то молил могущественного Гехеба даровать силу, чтобы победить врага, кто-то обращался к пепельнолицему Джафу, богу смерти, прося, чтобы удары были точными и уверенными. Шум огромного войска смешивался с мычанием быков и блеянием коз, которых жрецы выводили из загонов и тащили к окровавленному алтарю в центре лагеря. Шум перекатывался над песками, как беспокойное дыхание огромного зверя.

Армия Узурпатора ждала всего в каких-то трех милях отсюда, за гребнями барханов и широкой каменистой равниной. Среди сотен темных палаток горели небольшие костерки, да время от времени до ушей союзнических часовых доносилось беспокойное конское ржание, но в остальном вражеский лагерь был безмолвен.

В центре своего лагеря, окруженный двумя десятками бдительных ушебти, Акмен-хотеп выслушивал сообщения лазутчиков и обдумывал план сражения. И еще долго после того, как царь отправил своих военачальников спать, сам он сидел на табурете и размышлял над разложенной перед ним большой картой, изучая позиции своих и вражеских войск. Время от времени полководец Экреб вставал с табурета у входа в большую палатку и наполнял царский кубок смесью травяного отвара и разбавленного водой вина. В дальнем конце главного помещения палатки, на пыльной кушетке, дремал царь Ливары. Когда Хекменукеп всхрапывал, опустив подбородок на узкую грудь, свитки папируса, лежавшие у него на коленях, слегка колыхались.

За два часа до рассвета рабы встали с холодной земли и начали готовить завтрак. Миски с кашей передавались тысячам угрюмолицых воинов, а еще каждому доставался кусок пресного хлеба величиной с ладонь и единственная чашка воды. Аристократы в своих палатках могли позволить себе хлеб и оливы, козий сыр и водоплавающую дичь. Зато тратить воду, чтобы разбавить вино, они не могли, и оно было густым и вязким.

За полчаса до того, как взошло солнце, а небо на востоке просветлело, армия начала строиться. Лошади с грохотом проносились по узким дорожкам — цари отдавали первые приказы. Головные колонн выкрикивали команды своим отрядам, выгоняли воинов из палаток и выстраивали в шеренги. В северо-восточной части лагеря загрохотал гром и бешено засвистела бьющая вверх струя пара; разетрийские кони взвивались на дыбы и в страхе били ногами — там заводили ливарские боевые машины. Шесть громадных фигур медленно поднимались в светлеющее небо. Когда они прикасались друг к другу, их тяжелые доспехи скрипели и стонали.