— Значит, ты из ФСБ, — печально кивнул головой Волин, — из той бесконечности, что стала кругом. Звучит красиво, но на самом деле — это древнеегипетский символ порядка, змея ухватившая себя за хвост посередине хаоса. Вокруг огонь, а в центре круга растет дерево Таит, которое выращивает день последнего соединения с Землей. Ты обманываешь меня, оперуполномоченный. ФСБ, как и любая другая спецслужба мира, еще не чувствует себя достаточно подготовленной для агентурной разработки Шамбалы, то бишь Агнозии. Ты знаешь, как выглядит пространство Агнозии?

— Знаю. — Слава сел на горную тропу напротив Волина. — Примерно так выглядит наделенный разумом и гуманными представлениями о мире взрыв водородной бомбы.

— Пять с плюсом, — кивнул головой лама, — и вон из класса, завтра приведешь родителей. Кто они у тебя?

— Я сын участкового и бизнесменши, — скромно проговорил Слава Савоев, — поэтому плевал я на ваш ламаизм со всеми оттенками ввиду своего неискоренимого православия. И вообще, я в МВД, а не в ФСБ служу, вы мне надоели, иду в Агнозию сам.

— Да ладно тебе, парень, — широко и дружелюбно улыбнулся Волин, — конечно, я тебя проведу. Ты, как и все молодые, шуток генеральских не понимаешь. Пойдем сначала к далай-ламе. Агнозия, все-таки, нечто большее, чем мы с тобой, даже если один из нас и аолиэтный лаоэр, разведчик, состоящий на связи с бесконечностью.

— Я не был в Агнозии, — открестился от такого предположения далай-лама и, выключив телевизор, по которому смотрел новости СНН, уточнил: — Мы обходим ее десятой дорогой. Концентрированное безумие Шамбалы совсем не то место, которое хочется посетить в поисках истины и окончательного наслаждения. Это все выдумки европейцев. Они утратили чувство реальности и слишком увлеклись эротизацией христианства.

— И в этом им помогли дзоги, — усмехнулся аолиэтный лаоэр Слава Савоев, отхлебнув из пиалы каилиновый чай посвященных, куда вместо сахара была добавлена капля яда бородатой снежной гадюки сирик. — Дзоги и покровители дзогов.

— Нет, — покачал головой далай-лама, — дзоги не помогают статикам, а лишь контролируют их. Мы поговорим о Шамбале по-настоящему, ведь туда еще никто из когда-либо живущих на Земле и посетивших ее извне не входил, кроме Него.

— Кого? — удивленно спросил Слава Савоев и тут же сам и ответил, услышав эхо вселенной: — Ну да, я вспомнил. Христос вошел в Агнозию и уже оттуда обозначил свое присутствие на Земле.

Конь, встряхнув гривой, ударил копытом о землю.

— Стой спокойно, — упрекнул коня всадник, слегка похлопав его по шее, — еще успеешь устать от дороги.

Постояв немного на взгорке, внимательно глядя вдаль, всадник наконец-то увидел то, что хотел увидеть. От балки к балке, группками по пять-шесть человек, перебегали на низкорослых конях степной породы печенегские передовые дозоры.

— Давай, стелись, Джип.

Всадник направил коня на дно пологой широкой балки и послал в намет к ближним холмам, покрытым густым терном. За холмами раскинулось окруженное мощным частоколом и двумя рвами село, позади которого виднелось коварно дышащее у берега песчаной топью море. Всадник, не придерживая коня, помчался к воротам. Те незамедлительно раскрылись и тотчас же закрылись за ним. Лишь возле княжеского двора всадник осадил коня и, спрыгнув на землю, преклонил колено перед быстро спускающимся к нему по деревянному резному крыльцу князем.

— Ну, Саркел, — на лице князя не было никаких следов тревоги, — что так встревожен ты по-варварски? Увидел вражеские танки или нашему Нахапетову грозит нашествие игроков в наперстки?

— Печенеги, князь. — Саркел не мог привыкнуть к странному князю и странному селу, хотя и прожил здесь уже полгода и вполне сносно освоил странный язык этих неопрятных и каких-то нездоровых людей. — Большая орда, судя по дозору.

— Забавно, — князь, прищурившись, посмотрел на небо, — я еще никогда не бился с печенегами!

— Они хорошие воины. — Саркел преданно глядел на князя. — Я думаю, они сожгут село и всех убьют. Твои нахапетовцы, князь, плохие воины. Ты и княгиня с сыном должны бежать, я буду вести вас до Шарукани, там сейчас Святослав, князь Полянский.

— Дорогая, — князь повернул голову к княгине, вышедшей на крыльцо, и Саркел опустился на оба колена, — Саркел уверяет нас, что мы без пяти минут пленники печенегов, а наши добрые нахапетовцы, — он обвел рукой подошедших к крыльцу мужчин села, — ни на что не годные воины.

— Дорогой, — улыбнулась княгиня, — наш Саркел хотя и славянин, но тоже печенег.

…Глубоко в душе Саркел считал князя колдуном, пришедшим из белого края чуди заволоческой. Только там, за Белоозером, водились люди-мороки, колдуны-мухоморники, заволакивающие глаза чужими снами и заводящие в круговые дороги и топи непролазные дружины киевские. Сам Саркел был из племени северян, служил в дружине Святослава сначала стрельником, затем и уходящим в степь путником, ибо умел понимать дыхание коня и зверя дикого, мог слушать шепот трав и сливаться с ними, становясь невидимым. Его не кусали змеи, самые непроходимые топи он проходил, не замочив ног. Но шесть месяцев назад травы не укрыли его, и Саркелу пришлось познать аркан пленника всего лишь в одном дне ходьбы от киевского форпоста в Белой Веже. Тяжела доля пленного воина-разведчика. Печенеги не глумились над ним и ни о чем не спрашивали, и так было ясно, что он лазутчик. Ему скрутили руки, набросили аркан на шею, и отряд легкой иноходью поскакал в степь. Именно в этот момент Саркел понял, что это хазары, по какой-то причине маскирующиеся под печенегов. Лишь хазарские кони могли так плавно идти грациозной иноходью, не сбиваясь с шага сутками. Саркел, конечно, бежал за ними, не падал, но понимал, что, если они не остановятся для привала в ближайшие несколько часов, он упадет и погибнет. Судя по направлению, они двигались в сторону Меотийского болота, гораздо левее Корчевских застав. А на закате, когда огромное, напоминающее золотой дискообразный всполох солнце уходило за горизонт и Саркел уже два раза запнулся, хотя и устоял на ногах, ему пришлось увидеть бегущую по степи женщину с распущенными волосами и поднятыми вверх руками. Женщина смеялась и время от времени высоко подпрыгивала, переворачиваясь в воздухе. «Травяника», — захолодел от ужаса Саркел. — Вот, значит, какой печальный конец уготовлен мне. За что, Сварог?. Нет ничего ужаснее для воина в степи, чем встреча с высасывающей кровь степной ведьмой «травяникой». Старые дружинники говорили Саркелу, что этой кровью ведьма поддерживает каменную жизнь степных идолов, и обескровленный степняк тоже становится идолом…

Саркел не удивился легкости, с которой «травяника» догнала всадников и оборвала кожаный аркан почти у самой его шеи. Его удивило лишь то, что хазары, невесть зачем прикинувшиеся печенегами, даже не замешкались, не выказали растерянности и страха, увидев кошмар каждого кочевника, дикую степную ведьму, а как продолжали кони свой бег изящной иноходью, так и бежали все далее и далее, унося странных поработителей в сторону уходящего за горизонт солнца. Лишь последний всадник, на ходу сматывая оборванный аркан, неожиданно для Саркела громко и равнодушно расхохотался. Но скачущий впереди него всадник оглянулся и ожег смеющегося плетью так, что у того через все лицо образовался багрово-кровоточащий рубец.

— Ты кто? — участливо спросила «ведьма». — Я тебя спасла, и ты теперь под моей защитой.

— Да, — кивнул головой Саркел, — теперь я твой брат.

Воинский закон Руси обязывал Саркела назвать спасшего его кровным братом или сестрой и посланцем Сварога. Но не ведьму же! Ведьма, к великому смущению Саркела, была необычайно красива. Такую тонкую и хмельную красоту он видел лишь издалека, когда царские хазары привозили своих дочерей в Киев и выдавали замуж за князей, знать и титулованных дружинников. Сам Святослав был женат на хазарской принцессе и не чаял в ней души, Ярополк и Олег были хазарской крови и впитали вместе с молоком матери иудаизма тайное моление. Лишь младший сын Святослава, Владимир, будущий гонитель ведической веры, был от ключницы, Ольгиной рабыни Малуши, сестры дружинника Добрыни… Немного успокоившись, Саркел увидел на шее ведьмы точно такой же золотой крестик, как у купцов из Византии, которых приводили в Киев через Шерукань и Переяславль тмутараканские дружины. Точно такие же золотые амулеты носили в знатных домах Киева и даже в княжеских палатах, с благословения старой княгини. Саркел окончательно успокоился и признал странную спасительницу своей сестрой и повелительницей…