— Пойдем со мной, гринго. — Хайме схватил меня за руку и помог выйти. Мышцы настолько затекли, что я с трудом мог идти. Казалось, что часть моего тела, которая соприкасалась с деревянным сиденьем, была вся покрыта мозолями.

— Почти все здесь отправляются в город Макас. Это недалеко. У тебя есть лишь один способ добраться до Эль-Милагро. На лошади.

Хайме представил меня бородатому мужчине с повязкой на глазу.

— Рауль, позаботься об этом гринго, — сказал он. — Дай ему самую сильную животину. Надо, чтобы у мистера Хуана сложилось самое лучшее впечатление о нашей стране.

У Рауля было только четыре лошади, и все они были коротконогими и костлявыми. Он дал мне самую крупную из них и отрегулировал стремена под мой рост, удлинив их почти до самой земли.

Эта поездка на лошади запомнилась мне на всю жизнь. Мягкая почва джунглей была разрыта копытами лошадей и мулов. В этой части джунглей, между Андами и Амазонкой, восхитительные пейзажи. Тропические леса покрывают бесконечные сопки, среди которых иногда виднеются скалистые вершины. Туман клубится возле хребтов и спускается вниз в долины. Когда солнце светит, оно безжалостно. Затем вдруг его сменяет ледяной ливень. Я постепенно привык, что приходится то кутаться в полиэтиленовый плащ длиной до колен, то спешно его с себя снимать. Это был единственный способ не дать себе замерзнуть или испечься за считанные минуты.

Изредка мимо проходили люди, направляясь из джунглей к дороге. Хотя путь казался очень трудным, они были веселы, и их присутствие подбадривало меня. Разминуться было нелегко. Одна группа прижималась к краю, насколько это было возможно, в то время как другая осторожно пробиралась по дну оврага. Все радовались подобным встречам и, смеясь, выкрикивали приветствия.

— Прекрасный день, да, гринго?

— Что гринго делает здесь, в стране Бога?

Хотя меня мучила боль из-за неудобного седла, и я страдал от спазмов в животе (как выяснилось позже — из-за плохой воды), я чувствовал себя намного лучше благодаря встречам с этими бедными людьми, которые были так полны жизнью.

Бо$льшую часть пути я был один, размышляя о рассказанной Реем истории про индейского шамана. Я пытался вспомнить все, что читал о танце духов и других церемониях индейцев. Психонавигация. Громовая птица как символ духовных путешествий у различных индейских племен. Мне вспоминалась библиотека приключенческих книг, которые хранились где-то в стеллаже дома моих родителей в Нью-Хэмпшире.

Внезапно налетел порыв ветра. В лицо полетели листья, затем начался дождь. Его капли как пули стучали по капюшону плаща. Лошадь нехотя плелась по оврагу, ее копыта вязли. За ослепляющей вспышкой молнии сразу же последовал удар грома.

Передо мной, с левой стороны грязной канавы, что-то мелькнуло. Возможно, ящерица или крысиный хвост. Но затем глаза привлекло яркое пятно— оранжевое, красное и черное! Коралловая змея, смертельно ядовитая, скользила к копытам лошади. Мой пульс ускорился, пока я пытался придумать выход. Канава был слишком узкой, чтобы развернуться. Если лошадь увидит змею, она может встать на дыбы и сбросить меня! Я запаниковал.

Змея скользнула ниже. Лошадь сделала еще шаг. Я пытался успокоиться. Порывшись в памяти, я вспомнил пожар на конюшне моего соседа и то, как лошадей выводили оттуда с завязанными глазами.

Я наклонился вперед и, приговаривая что-то ласковое, прикрыл лошади глаза. Коленями и пятками я мягко подталкивал ее вперед. Я заставил себя смотреть только прямо перед собой. Лошадь пошевелила ушами, но продолжила идти, не обращая внимания или, как казалось, вовсе не замечая, что она на время лишена зрения. Наконец, я позволил себе оглянуться. Змея была в воде на дне канавы позади меня. Я сел и перевел дух. Я был доволен тем, что моих знаний (или инстинктов) оказалось достаточно, чтобы выйти из такой ситуации. Ледяной дождь, который привел меня в чувство, показался почти приятным.

Тучи исчезли так же быстро, как и появились. Я снял пончо и засунул его в сумку. Лошадь с трудом преодолевала подъем. Наверху семья из пяти человек ждала, пока я поднимусь, чтобы продолжить свой путь по узкой тропе. После обычного обмена приветствиями я предупредил их о змее и спросил:

— Далеко ли до Эль-Милагро?

Отец рассмеялся и указал на тропу позади себя.

— Ты уже почти на месте, гринго. Сразу за тем поворотом.

Дорога становилась все лучше, и ее все чаще разнообразили бамбуковые хижины с соломенными крышами. Но прежде, чем я достиг цели путешествия, прошло не меньше часа. И когда я был уже на месте, то не мог поверить глазам.

Я увидел не более дюжины маленьких хижин, выстроившихся вокруг грязной площади размером не больше баскетбольного поля. Это и был Эль-Милагро. Дома были выстроены из грубых некрашеных досок, покрытых частыми пятнами лишайников различных оттенков желтого, оранжевого и зеленого. Ни в одном из домов не было окон. Одно здание отличалось от других. На нем была деревянная табличка, где красными буквами на испанском было написано: «Школа Эль-Милагро, построена при поддержке „Союза Ради Прогресса“». Я отчаянно хотел повернуть назад, уже начал продумывать план увольнения из «Корпуса Мира» и был готов на все, лишь бы избежать жизни в этой дыре.

Лошадь знала, что ее работа выполнена. Она поспешила через грязную площадь прямо к школе. Три голых ребенка и поросенок прекратили играть и уставились на меня. Лошадь остановилась так резко, что я едва не упал на бетонную плиту, которая служила зданию крыльцом. Тощий мальчишка смотрел на нас через плечо. Он стоял к нам спиной и мочился на стену школы.

Из школы вышел мужчина, увидев которого, мальчик тут же отошел от стены. Он стоял, расправив плечи, в мятой зеленой рубашке и неглаженных брюках, его волосы были по-военному коротко острижены. На вид ему было около двадцати пяти лет. Хоть он и был худ, но широк в плечах, как и все кечуа. Мое внимание привлекла его обувь. Впервые за весь день захотелось рассмеяться. На нем были красивые черные туфли, блестящие так, что позавидовал бы сержант-инструктор строевой подготовки.

Как можно расхаживать в начищенных туфлях в таком месте, как Эль-Милагро? И зачем? Он улыбнулся и осторожно ступил в грязь.

— Я Теофило Мата. Вы, должно быть, новый волонтер «Корпуса Мира».

Я спешился. Грязь оказалась твердой. Мы пожали друг другу руки.

— Да, я здесь, чтобы помочь с вашим сберегательным и кредитным кооперативом.

На его лице отразилось явное непонимание.

— Сберегательный и кредитный кооператив? — Он отпустил мою руку. — Что вы имеете в виду? Какие кредиты? Какие сбережения? Вы знаете, в Эль-Милагро все происходит так: мои апельсины за твои бананы, твое молоко за мои яйца. Нам нужен агроном для сельскохозяйственного кооператива.

Теофило Мата был единственным жителем Эль-Милагро, который получал зарплату. В 1968 году школу посещал двадцать один ученик. Теофило учил всех детей вплоть до шестого класса. Если ребенок хотел продолжать обучение, родители должны были договариваться со школой в Макасе, расположенной в нескольких часах пути к северу.

С раннего утра и до позднего вечера в Эль-Милагро почти не было взрослых. В деревне оставались только несколько женщин. Жена Теофило, Марта, помогала в школе и пекла хлеб в пекарне по соседству.

Затем она обменивала хлеб в деревенском «магазине» — комнате в одном из домов на площади. Еще одна женщина, Юджиния, проводила день в магазине, хотя я не понимал, зачем держать магазин открытым, когда в деревне почти никого нет.

Все остальные жители вставали ни свет ни заря и отправлялись в лес. Некоторые собирали фрукты. Другие добывали мед. Большинство пасли скот и возделывали огороды, разбитые на маленьких участках, расчищенных от джунглей подсечно-огневым способом. В воздухе пахло дымом.

Как и сказал Теофило, вся торговля проходила в форме натурального обмена, и жители деревни почти никогда не держали в руках денег. Я въехал в дом рядом с жилищем Теофило. Он выходил на площадь, но заднюю его часть, нависающую над джунглями, подпирали восьмифутовые сваи. Боковые стены были общими с соседями. На стенах, как внутри, так и снаружи, росли лишайники.