— Ты обвинила во всем Каро. Ты заявила, что это она во всем виновата… Ты сказала ей, что тебя вовсе не удивляет, что она произвела на свет умственно отсталое дитя… Это отвратительная, гнусная ложь! Наш сын абсолютно здоров — слышишь, абсолютно, так же, как и Каролина!

— Мой бедный Уильям, ты, должно быть, совсем ослеп, если заявляешь об этом даже теперь — теперь, когда ты стал свидетелем ее припадка!

— Ты сказала вполне достаточно, чтобы довести до безумия кого угодно! Мало того что ты заявила ей, что наш ребенок — идиот, ты еще обвинила в этом Каро!

— Ты прекрасно знал мое мнение о Каролине еще задолго до того, как вы с ней поженились. Она всегда была взбалмошной и непослушной девчонкой, и в этом она должна винить свою мать, а не меня! А бедняжка Огастес… Меня очень беспокоит его здоровье, и я считаю своим долгом открыть вам обоим глаза — он умственно неполноценен, и, возможно, сейчас еще не поздно обратиться за помощью к врачам… Ему необходимо лечение, возможно, даже операция…

— Уильям, не позволяй ей… не позволяй… — обливаясь слезами, закричала Каролина, — она так сильно ненавидит меня, что ненавидит даже моего ребенка!

— Каро, прошу тебя, успокойся… это какая-то ошибка. С нашим мальчиком все в порядке, клянусь тебе. Скоро он начнет разговаривать и бегать так же, как и все другие дети… Все в свое время…

Каро прижалась к Уильяму, и ее бурные рыдания постепенно превратились в тихие, жалостные всхлипы.

Слуга принес бренди; Фанни налила немного в стакан и передала его Уильяму.

Каролина сделала несколько глотков, и ее щеки слегка порозовели.

— Обещай мне, Уильям, что ты никому не позволишь обижать нашего мальчика! — взволнованно сказала она.

— Любимая, конечно, не позволю, но, возможно, нам все же стоит показать малыша докторам, чтобы быть совершенно уверенными…

— Я и так уверена, что с ним все в порядке! Ты же сам только что поклялся мне в этом! И миссис Роуз тоже так думает. Не обращай внимания на свою мать, не слушай ее. Если ты меня любишь, ты вообще не должен с ней больше разговаривать… Но я знаю, ты все равно простишь ее…

— Да, — ответил Уильям. — Я не могу поступить иначе, и ты тоже обязательно простишь ее.

— Никогда! Я ничуть не сожалею, что швырнула в нее этой чернильницей, наоборот, я очень рада! Да, я вела себя как сумасшедшая, но ведь она так меня и называет, не так ли? Жаль, что мне удалось всего лишь испортить ей платье, а не разбить ей в кровь лицо!

— Дорогая, ты слишком перевозбуждена, подумай, что ты такое говоришь?!

— Да, мои нервы на пределе, — ответила Каролина, садясь на кушетку и откидывая с лица спутанные кудряшки. — Она — мой враг. Я знала это еще до замужества, и я боялась выходить за тебя. Помнишь, что случилось со мной на нашей свадьбе? Это все из-за нее. Спроси Фанни, она подтвердит. Я… видела сон; вещий сон, и если бы я была хоть чуточку умнее, то не стала бы пренебрегать им.

— Расскажи мне о том сне, Фанни, — попросил Уильям несколькими часами позже, когда Каро наконец уснула, а леди Мельбурн заперлась в своей комнате вместе с Эмили. Уильям и Фанни поужинали вдвоем и теперь сидели в библиотеке.

— Быть может, не стоит об этом? — откликнулась Фанни. — Ничего серьезного. Ты же знаешь, в тот день Каро перенервничала, и врач дал ей выпить слишком большую дозу опийной настойки, вот ей и привиделся этот кошмар. Вся беда в том, что она придает ему слишком большое значение.

— Но она никогда не говорила со мной о своих страхах, — заметил Уильям.

— Каро просто не хотела тебя расстраивать, но ты же и сам знаешь, что вся твоя семья — разве что за исключением Эмили — всегда ее недолюбливала.

— Все же расскажи о том сне, Фанни.

— Хорошо, — вздохнув, ответила девушка.

Уильям выслушал ее внимательно и серьезно и, когда она замолчала, задумчиво произнес:

— Неудивительно, что этот сон так напугал бедную Каро. Теперь я понимаю, почему она так относится к моей матери; то, что ты мне рассказала, многое объясняет, в том числе и сегодняшнее происшествие.

Глядя на его бледное, усталое лицо, Фанни вдруг снова, как и несколько лет назад, ощутила прилив нежности и с грустью поняла, что ни один мужчина в мире, даже Чарльз Эш, никогда не будет значить для нее так много, как Уильям.

— У Каро сложный характер, — сказала она. — Она умна, но ей не хватает мудрости. Если бы она научилась сдерживать свои чувства и игнорировать нападки твоей матери, то наверняка заслужила бы ее уважение. Я постоянно твержу ей об этом, но все бесполезно. Каро чересчур ранима и совершенно не умеет контролировать себя.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Вряд ли моя мать осмелилась бы сказать другой женщине то, что она говорила сегодня Каро. Я очень люблю маму, но даже мне трудно простить ей эти ужасные слова.

— Леди Мельбурн была очень напугана.

— Ты все-таки думаешь, все дело в нашем малыше?

— Не знаю, что и сказать. Мне раньше не приходилось иметь дело с такими маленькими детьми.

— Они очень быстро растут, — сказал Уильям. — Физически Огастес прекрасно развит — он крупный и высокий и весит даже больше, чем многие дети в его возрасте. Я согласен с матерью в одном — очевидно, что по сравнению с физическим его умственное развитие немного запаздывает. Я обязательно должен посоветоваться с врачом.

Фанни промолчала. Возможно, Уильям был прав, но у нее перед глазами до сих пор стоял тупой, абсолютно бессмысленный взгляд малыша, а в ушах звучали его дикие крики, больше напоминающие звуки, издаваемые животным, чем человеческим созданием.

— Здоровье нашего мальчика вызывает у меня гораздо меньшие опасения, чем состояние Каро. Боюсь, что я не тот человек, который сможет помочь ей залечить ее душевные раны.

— Ну что ты, Уильям! Она же так любит тебя!

— Но я — один из ненавистных ею Лэмов, и она помнит об этом. Ты совсем другая, Фанни, несмотря на то, что принадлежишь к Спенсерам, — ты не испытываешь подобных предубеждений и руководствуешься прежде всего здравым смыслом, а не сиюминутными эмоциями. Мне кажется, сейчас ты — самая лучшая компания для Каролины. И… если ты не связана какими-либо другими обязательствами… В общем, я прошу тебя пожить вместе с нами хотя бы несколько месяцев…

— Если я не связана другими обязательствами? — с вызовом переспросила Фанни. — Почему бы тебе не быть откровенным, Уильям, и прямо не спросить меня о том, о чем ты сейчас подумал?

— Я не могу взять на себя такую смелость…

— А что, если я настаиваю?

Фанни подалась вперед, обеими руками вцепившись в подлокотники своего кресла. Она посмотрела ему прямо в глаза, и Уильям увидел в ее взгляде бушующий огонь негодования.

— Хорошо, если ты так хочешь… — сконфуженно сказал он, — хотя это и не мое дело, и поверь, я вовсе не собираюсь тебя осуждать… В общем, если вы с Чарльзом — любовники, то он, несомненно, имеет больше права рассчитывать на твою помощь и поддержку, чем кто бы то ни был… Просто я подумал, что, возможно, ты не так сильно привязана к нему и сможешь…

Фанни слушала его спокойный голос и чувствовала, как тает ее гнев. Она понимала, что, с его точки зрения, в ее связи с Эшем не было ничего сверхъестественного. Нет, Уильям вовсе не считал ее легкомысленной, но, очевидно, полагал, что для незамужней женщины ее возраста совершенно естественно поддерживать определенные отношения с мужчиной, если у нее нет возможности стать его законной женой.

— Я очень к нему привязана, Уильям, — спокойно сказала Фанни. — Я люблю Чарльза и очень жалею его. И я очень привязана к его детям… Сильвии осталось недолго, и, когда она умрет, я собираюсь выйти за Чарльза замуж… Но, как я уже говорила Каро, это вовсе не значит, что мы с ним любовники. Между нами ничего не было, мы — всего лишь друзья, и нам хорошо вместе. Быть может, это оттого, что я… слишком холодная и бесчувственная — Каро всегда мне об этом говорила. Думаю, она бы скорее одобрила меня, если бы я с безрассудной страстью бросилась в объятия женатого мужчины… Но мне вполне достаточно его обещания жениться на мне, когда это станет возможным. Уильям, ты же реалист, и ты должен понять меня: я не сторонник внебрачных отношений. Либо я выйду замуж, сохранив свою честь, либо навсегда останусь старой девой.