Литмир - Электронная Библиотека
A
A

А потом снова возвращаемся на базу и снова бегаем по горам, стреляя и захватывая возвышенности. Сначала в одиночку, потом вчетвером, а в конце и весь взвод бежит и стреляет, рассыпавшись в цепочку, атакуя картонного «противника», закрепившегося на горке. Под вечер устаешь так, что ложишься спать, не снимая ботинок, просто закутываясь в спальный мешок на застывшей от холода земле.

Еще один парень, Эли, покидает подразделение. Слишком тяжело для него. Теперь он переходит в отделение обеспечения, будет помогать писать бумажки и заниматься подготовкой снаряжения.

Иногда от постоянного напряжения кажется, что сходишь с ума. Когда устаешь от жары или от холода, когда бежишь по тревоге или стоишь на вышке, когда не видел долгие месяцы дома, не обнимал любимую девушку. Когда больше не можешь носить форму и держать оружие. Страшно сходить с ума. Страшно это чувствовать и осознавать. За три часа дозора успеваешь передумать об одной и той же вещи от минуса к плюсу, и все равно остаешься со своей проблемой один на один. И сам себя изводишь все это время. И кажется, что нет выхода. И депрессия — нормальное состояние твоей души.

Но ты сжимаешь зубы и проходишь все это, перебарываешь, выдерживаешь. И еще один этап в становлении тебя как солдата позади. Ты выдержал, победил систему. И я стараюсь не думать, как это скажется на мне после, в нормальной жизни.

Потихоньку приходит понимание того, чего взвод стоит в бою. Мы учимся действовать органично, как единое целое. Командирам уже не нужно десять раз объяснять, что и как нужно делать, мы уже знаем нашу работу и действуем, не задумываясь над следующим шагом.

Кроме традиционной войны в полевых условиях как в пустыне, так и в лесу, мы учимся воевать в городе. Для этого недалеко от нашей базы построен настоящий макет городского района, где мы отрабатываем захват домов и улиц.

— Смотрите наверх! Наверх, я сказал! — кричит наш сержант на учебное звено. Они с оружием в руках проверяют комнаты, ища врагов. Кто-то опять не поднял голову, чтобы взглянуть наверх, сержант злится, сам берет винтовку и показывает, как заходить в непроверенное помещение.

— Входите в комнату, посмотрели налево, взгляд направо и наверх!

В этот момент Тофах перебегает улицу, но, по-видимому, недостаточно быстро, и снова слышен крик:

— Быстрее, Тофах! Беги быстрее! Я не хочу потом стоять перед твоей мамой и говорить ей, что ее сын погиб из-за того, что я его плохо тренировал!

Я расстрелял магазин по картонным мишеням и, стоя за бетонной стеной, перезаряжаю винтовку, тяжело дыша от бега.

— Алон! Ты думаешь, террорист будет ждать, пока ты будешь менять магазин так долго? Шевелись!

Я передергиваю затвор, бегу к следующему укрытию и снова начинаю стрелять, заметив еще одну мишень, изображающую противника. Забегаю в следующий дом. Тофах уже стоит там у входа в комнату и ждет меня. Мы вместе проверяем комнату, одновременно входим с винтовками наизготовку, я налево, а он направо. Видим мишень в дальнем конце комнаты и расстреливаем ее.

После окончания каждой тренировки — построение. Командиры объясняют нам, что мы сделали правильно, а что нет и как нужно было действовать правильно.

Из взвода уходит Брайтер, он сломал ногу во время учений. Не знаю, сможет ли он продолжить в другом взводе после того, как вылечится. Жаль его, он классный парень, но делать нечего.

Кроме тренировок у нас есть еще и марш-броски. Они идут по нарастающей. Мы начали с пяти километров, а наш последний был ровно сто километров длиной. В каждый марш-бросок берется все снаряжение и оружие, которое использует взвод во время войны. Все это мы несем на себе. Кроме бронежилета, личного снаряжения и оружия, во взводе есть два пулемета, двадцатилитровая канистра с водой, РПГ, рация и носилки. На последний отрезок дистанции командир выбирает одного из бойцов (обычно самого толстого) и объявляет его раненым. Взвод открывает носилки и несет его на себе. Обычно дистанция около десяти километров. Сменяясь под носилками, тащишь «раненого», и пот льется с тебя ручьями. Но ты знаешь, что раз уж открыли носилки, значит, конец уже близок, и это придает силы.

После каждого марш-броска ты что-то получаешь. Значок пехотинца, шеврон дивизии, право называться взводом. Прошел дистанцию, было тяжело, потел, старался — значит, заслужил.

После последнего марш-броска, а он был уже в конце «продвинутых тренировок», мы получаем наши зеленые береты. С таким уже не стыдно и на улицу выйти. (Пока ты тренируешься — ходишь с беретом зеленовато-мышиного цвета, и всем сразу видно, что ты еще «молодой»).

После окончания последнего марш-броска нас построили перед майором, и мы, грязные, потные и не в полном сознании после полутора суток непрерывного движения, стояли и слушали, как он произносит речи.

— Бойцы дивизии! Сегодня я уже могу называть вас именно так. Вы прошли долгий путь от новичка до настоящего воина, и пусть этот берет зеленого цвета станет вашим символом гордости. Носите его с честью!

Майор подходил, хлопал каждого по плечу и надевал нам береты. После этого мы официально стали полноценными бойцами дивизии.

…Из никогда не отправленных писем брату:

«Привет, братишка!

Я сейчас сижу в палатке и вспоминаю тебя. Вокруг меня эта чертова пустыня — только песок и камни. У нас сейчас жарко — градусов сорок в тени, если ветерок подует, так это счастье. Потеть начинаешь сразу после того, как выходишь из душа.

Ты знаешь, мне очень тебя не хватает, хоть мы и виделись не так уж и давно по нашим меркам. Ведь полгода — это не так уж и много, когда я здесь, а ты там.

Если бы ты знал, как мне сейчас тяжело. Тренировки просто изматывают, учения происходят каждый день, почти не спим. Но это ничего, это пройдет. Просто мне не хватает кого-то, кому можно пожаловаться и рассказать все это. Не хватает тебя. Не хватает семьи.

Я, как обычно со мной это бывает, много думал и представлял, как я приеду, мы с тобой будем все время вместе, обо всем поговорим, все обсудим, будем вместе гулять…

И, как обычно, ничего не получилось: я метался между родственниками и друзьями, а ты как-то затерялся.

Черт, ну почему так всегда происходит? Я ведь столько раз, стоя на вышке, на дежурстве или идя в патруле, представлял себе нашу встречу, думал о тебе… А все получилось не так.

Но ты знай: как-нибудь мы возьмем отпуск и поедем вдвоем на отдых, на море, только ты и я, обещаю.

Я ведь больше всех скучаю по тебе, ты мне дороже всех на свете. И даже когда ты далеко, а мы ведь никогда не были по-настоящему близки, мы закрытые люди, даже друг от друга, знай, я всегда думаю о тебе с той особой нежностью, которую невозможно передать ни словами, ни на бумаге.

Просто знай, что у тебя есть брат».

9

Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя.

Приветствие гладиаторов

Марш-бросок тянется уже пять часов. Я тяну носилки с «тяжелораненым», которым абсолютно «случайно» оказался Саги, самый тяжелый из нас. Слева от меня пыхтит Лазарь, поправляя очки, ему тоже несладко. Ободряюще улыбаюсь ему и перехватываю ручку носилок поудобнее, и так уже все плечо натер.

Мы уже полгода в армии. Так мало и так много. Еще недавно я никому ничего не был обязан и делал что хотел, а теперь весь мой распорядок дня зависит от кого-то другого, и меня гоняют как «негра на плантации». С другой стороны, полгода назад я понятия не имел, как обращаться с оружием, чего стоит в бою взвод, что такое взаимоподдержка и взаимовыручка и у меня не было двенадцати друзей, на которых я могу положиться абсолютно во всем.

Ронен меняет Лазаря, а меня хлопает по плечу Сруль. Я поднимаю носилки, чтобы он мог удобней их взять, Сруль подхватывает, и я освобождаю ему место. Продолжаем месить грязь армейскими ботинками, дорога — одно название, просто помеченная тропинка. Я иду, отдыхая, скоро опять моя очередь нести.

8
{"b":"173425","o":1}