Я не вижу человека, вижу только пламя выстрелов из сада и бью туда. Секунд десять — и все затихает. Второй взвод осторожно продвигается к цели, стараясь не высовываться лишний раз.

Внезапно снова следует череда выстрелов. Мне кажется, что небо свалилось на землю, ощущение, будто бьют со всех сторон и исключительно по нашему дому. Пули свистят и впиваются в стену возле нас, влетают в окно, рикошетом отлетая от внутренней стены, взметая фонтанчики штукатурки и бетона. Я вжимаюсь в стену и пытаюсь в этом аду разглядеть источник огня. Замечаю вспышки в одном из окон дома напротив и бью туда. Через пару секунд все снова затихает.

Так продолжается примерно час. Второй взвод, отстреливаясь, продвигается к нужному дому, мы их прикрываем и оттягиваем огонь на себя. У арабов есть подготовленные огневые позиции внутри домов, хорошо укрепленные и замаскированные. Поэтому, когда они стреляют, очень трудно определить источник огня. Кроме того, они согласовывают огневые удары по рации и мобильникам. Хорошо подготовленная партизанская война.

Наша работа осложняется еще и тем, что на улицах полно народу, сидящих во дворах домов, стоящих на крышах, выглядывающих из окон. Они корректируют боевиков, показывая наши позиции. А стрелять нам можно только по вооруженным людям. И куча детей на улицах. Я не могу понять этих отцов и матерей, которые спокойно выпускают своих детей на улицу в то время, когда там идет стрельба. Ведь, не дай Бог, у кого-то дрогнет рука или пуля пойдет рикошетом…

Однажды меня поразил такой случай. Мы были остановлены огнем на одной из улиц Шхема и укрывались за стеной дома, ожидая подхода танка. Во дворе дома сидела семья: мать и четверо детей от пяти до десяти лет. По нам вели огонь, мы тоже отстреливались. Мы сказали семье по-арабски, что опасно быть на улице и чтобы они укрылись в доме. Женщина вошла в дом одна, оставив детей на улице, абсолютно не заботясь о них. На все воля Аллаха, скажет она. Но какое отношение имеют ее дети к джихаду?

Наконец второй взвод добрался до нужного дома. Захват террориста был быстрый: все и так взвинчены, он тоже понимал, что ему тут ничего не светит — или плен, или пуля в лоб. Слышим долгожданное сообщение по рации:

— Ребята, «джонни» у нас, работа сделана, отходим к машинам!

Прижимаясь к стенам, мы выходим из комнаты и спускаемся по лестнице во двор дома, прикрывая друг друга. Саги уже подогнал машину задней дверью к выходу, и мы по очереди запрыгиваем внутрь. Я занимаю позицию у бронированного окна с прорезью для стрельбы. Машина уже разворачивается, когда я замечаю подозрительную фигуру за углом дома.

— Стой Саги! Я что-то вижу! — кричу водителю, пытаясь на ходу словить человека в прицел.

Машина останавливается, я пытаюсь разглядеть, есть у него оружие или нет, и в этот момент — БУМ! Пуля впивается в стекло сантиметрах в десяти от моей головы, как раз между мной и Тофахом. Я стреляю в ответ, и в этот момент машина трогается. Не успеваю разглядеть, попал или нет. С побелевшим лицом Тофах, сидящий возле меня, оборачивается и спрашивает:

— Попал?

— Не знаю… Ты нормально?

— Да. Еще бы немного — и все.

Бронированные машины выезжают из города и набирают скорость, двигаясь в сторону базы. Внутри четырнадцать бойцов разведки. Все целы. Работа сделана. Сегодня, слава Богу, все обошлось.

Солнце ярко освещает комнату, наполняя все ее уголки светом. Я лежу в кровати и рассматриваю обстановку квартиры. При дневном свете все выглядит иначе, чем вчера вечером. Съемная квартира в центре Тель-Авива. Хм, красиво. Неплохо она живет. Тихонько поворачиваюсь, голова немного побаливает, значит, вчера действительно погуляли. Вчера меня отпустили на сутки в увольнение, и я решил не тратить времени даром.

Рядом шевельнулась подруга, еще не проснувшись, но уже почувствовав мое пробуждение. Поворачиваюсь под одеялом, обнимаю ее и целую в щеку. Она потягивается, но глаз не открывает. Самые лучшие моменты в отношениях с девушкой — это именно просыпаться утром вместе. Протягиваю руку в другую сторону, беру часы и смотрю, который час. Да, как ни жаль, но уже поздно, пора вставать. Через два часа мне надо быть на базе.

Аккуратно, чтобы не разбудить ее, встаю и иду чистить зубы. После возвращаюсь, нахожу брошенную вчера форму и начинаю одеваться. «Косичка» на ботинках, значки на гимнастерке, берет аккуратно сложен и лежит на плече. Одергиваю рубашку, чтобы пуговицы были в одну линию с пуговицами на штанах, затем смотрюсь в зеркало на стене. Отлично. И военная полиция не придерется, и на улице никто не подумает, что в армии служат разгильдяи. У меня правило: дома будь как хочешь, но когда ты в форме, то представляешь армию, так что выглядеть нужно соответственно.

Оборачиваюсь. Девчонка проснулась и, чуть приподнявшись в кровати, смотрит на меня:

— Может, не пойдешь сегодня?

Ох уж этот вечный утренний вопрос. Улыбаюсь ей виноватой улыбкой:

— Солнышко, ты же знаешь, если бы это зависело от меня, то я бы остался, — такой же вечный ответ.

Иду на кухню, ставлю чайник, насыпаю кофе и сахар в чашки. Она приходит через пять минут, завернутая в одеяло.

— Хочешь есть?

— Нет, спасибо, — я не люблю есть с утра. Кофе с сигаретой — солдатский завтрак, для меня вполне достаточно.

Пьем кофе и курим в тишине. О чем говорить? Я ухожу, она остается. Все слова были сказаны вчера. Смотрю на ее еще заспанное лицо, пытаясь запомнить каждую черточку. И улыбаюсь. Еще как минимум две недели мы не увидимся. А может быть, и больше.

Наконец кофе выпит, сигареты докурены. Я беру винтовку, надеваю на плечо. На другое плечо сумка. Открываю входную дверь:

— До свиданья, малыш!

Она подходит, обнимает меня, целует, вставая на цыпочки, и тихо шепчет:

— Береги себя.

Обнимаю ее в последний раз, улыбаюсь, подмигиваю и быстро сбегаю вниз по лестнице. Мой автобус до базы отходит через десять минут.

Мы засели в высотном доме в старом районе Шхема. Зашли ночью скрытно, тихо вскрыли замок и заняли дом. Никто нас не видел, и никто не знает, что мы здесь. Арабская семья собрана в одной из комнат, и Туби сторожит ее. Их не связали, но они знают, что шуметь не стоит: если надо, мы их быстро успокоим. Окна в доме затемнены, так что снаружи нас тоже не видно.

Я стою у окна, снайперская винтовка на треноге передо мной, и я непрерывно наблюдаю за улицей. Генис делает то же самое из окна в соседней комнате. Из моего окна видна площадь и начало двух улиц метров на двести пятьдесят каждую, дистанция в самый раз.

Засада в арабском доме на армейском сленге называется «соломенная вдова». Главное сейчас — не шуметь и не светиться, а дождаться момента, когда боевики выйдут наружу.

Со стороны может показаться, что я просто стою, но моя работа непрерывна. Я держу винтовку левой рукой, а правой плавно двигаю ее так, чтобы планомерно проверять всю территорию, какую могу увидеть. Особое внимание уделяется окнам, крышам домов и мужчинам в возрасте от шестнадцати до сорока пяти лет. Народу на площади немало: женщины, которые ходят по своим делам, мужчины, которые стоят и сидят на скамейках и непрерывно курят, дети, которые бегают и бросают камни в стоящий неподалеку армейский джип. Там сидят наши ребята — это приманка. Когда боевики придут и начнут стрелять по машине, мы откроем огонь.

Я ищу оружие. В вооруженного человека я могу открыть огонь на поражение даже без специального разрешения офицера. С виду я расслаблен, но не нужно заблуждаться, выстрел займет меньше секунды.