Как бы там ни было, но Дагобер расторг брак с Гоматрудой и отправил ее в тот же самый монастырь Реюйи, на место Нантильды...

Затем молодой государь, имевший одну-единственную глав­ную цель — сохранить и поддержать целостность своего королев­ства, отправился в предпринятую исключительно с политичес­кими целями поездку к бургундцам. Его встречали с энтузиазмом.

В каждом городе Дагобер вершил правосудие, восседая на троне из чистого золота. Сильная любовь к справедливости заставляла его сурово и беспощадно карать изменников.

Как мы вскоре увидим, делал он это весьма оригинальным способом.

Когда кто-либо из подданных обманывал его или же какой-либо из графов оказывался причастен к одному из многочислен­ных заговоров, король приказывал привести к себе виновного, предварительно заверив, что не тронет и волоса на его голове.

Подданный простирался ниц перед троном.

— Встань на колени,— приказывал Дагобер,— и проси у меня прощения. После этого я не буду больше вспоминать о твоей измене.

Виновный, радуясь, что так легко отделался, преклонял колени и склонял голову. После чего Дагобер делал едва замет­ный знак и один из его верных телохранителей, гигант по имени Бертэр, бесшумно приближался.

Единым взмахом меча Бертэр отрубал изменнику голову; ловкость его была столь велика, что меч опускался на шею, не задев ни единого волоса...

И Дагобер был счастлив, что сдержал свое слово.

                                                                   * * *

Впоследствии случилось так, что государь, которому ис­полнилось уже тридцать два года, почувствовал несколько меньшую привязанность к королеве Нантильде. К тому времени­ он добился благосклонности дочери чесальщика шерсти из Санли — юной блондинки по имени Рагнетруда —и поселил ее в королевском дворце в великолепных покоях.

Съев на ужин целую баранью ногу и вежливо поцеловав на ночь королеву, Дагобер отправлялся к юной девушке, прихва­тив с собой изрядный запас провизии.

— Пусть нас не беспокоят, чтобы ни случилось!— орал он и запирал за собой дверь.

И не выходил оттуда раньше, чем дня через три.

Будучи женщиной снисходительной, Нантильда молча смотрела на слабости короля, стараясь скрывать свою боль. Она даже приветливо вела себя по отношению к Рагнетруде, поскольку это было приятно Дагоберу.

И тот не оставался в долгу перед женой. Чтобы отблагода­рить ее, он каждую вторую ночь спускался в ее покои, чтобы наградить ее своим обществом...

Этот весьма занятный распорядок не замедлил принести свои плоды. В один прекрасный день Рагнетруда произвела на свет сына, которого назвали Сигебертом.

Затем настала очередь Нантильды. Она тоже разрешилась от бремени сыном. Его окрестили Хлодвигом в честь славного предка.

Дагобер радовался, видя что все вокруг процветает и дела идут прекрасно. И, сделав надлежащие выводы, поселил во дворце третью свою женщину. Ее звали Бершильда.

Для того чтобы без помех свершить этот подвиг, ему пришлось, помимо всего прочего, преодолеть и враждебность святого Элуа, который вновь сказал, но на этот раз с гневом:

—   О, мой король!

К тому же положение осложнялось тем, что Бершильда сама была замужем.

Поскольку Дагобер, будучи добрым христианином, не хо­тел впасть в грех прелюбодеяния с замужней женщиной, он приказал немедля убить мешающего всем мужа.

После этого, уже с чистой совестью, он явился, чтобы возлечь на ложе с Бершильдой.

И не появлялся на этот раз целых пять дней. После чего он отправился на охоту, во время которой с гордостью сказал своим друзьям:

—    Вот теперь я ее знаю, как свой карман!

В конце концов, в 638 году Дагобер, потрепанный распут­ной жизнью и уставший от тягот многочисленных войн, кото­рые он вел, был унесен в могилу тяжелой лихорадкой. Он умер, не произнеся ни слова.

Поскольку легенды не могли этим удовольствоваться, они гласят следующее.

Когда король почувствовал, что умирает, он написал на своем смертном одре:

— Нет столь хорошего общества, которое в конце концов не хотелось бы покинуть. Прощайте...

                                                                         * * *

Вот такую историю я хотел вам рассказать. И подумайте сами: услышав все это, ну как не пожалеть графа д'Эстурнеля, который избрал темой для своей песенки всего лишь историю с какими-то штанами? А какую отличную игривую песенку мож­но было бы сочинить! Вряд ли ее стали бы распевать молодые и неопытные девушки, но смею вас заверить, уж все студенты знали бы ее наизусть...