– Очередной митинг? – ММ подняла брови.
– Да, – кивнул Джаго.
Он скрестил пальцы в карманах, хотя в том не было необходимости. Потому что это была чистая правда. Он собирался на очередной митинг. Просто так уж выходило, что митинг будет очень маленьким: только он, Вайолет и Бетти Карстейрз, казначей. А что такого? Правда, встреча состоится в маленьком домике, где Вайолет живет вместе со своей матерью-вдовой, которой, кстати, не будет дома, но ведь он же не собирается изменять ММ – только проверит имена и подписи, наклеит марки на конверты с письмами к сторонникам и сочувствующим.
И он сказал Вайолет, что у него есть кое-какие новости. Они и в самом деле были. ММ обещала Джаго, что «Литтонс» издаст книгу о миссис Панкхёрст и ее дочери. Конечно, эти женщины не были членами Национального союза борьбы за права женщин, но таким образом можно было придать их делу широкую гласность. Потому что в книге непременно упомянут эту организацию – так сказала ММ. Они будут в восторге. И он, Джаго, сразу вырастет в их глазах. Идея с книгой наверняка произведет впечатление на Вайолет. От мысли об этом Джаго повеселел. Произвести впечатление на ММ было практически невозможно. Конечно, теперь девочки поймут, что он знаком с кем-то, имеющим отношение к издательству, а в этом нет ничего хорошего – они теперь станут надеяться на деньги, пожертвования. Они становились страшно дотошными, когда дело касалось их интересов, каждая мелочь оценивалась буквально со всех сторон. ММ дала всего двадцать фунтов, и ей очень не понравилось, когда Джаго предложил, чтобы издательство «Литтонс» по-настоящему, официально внесло денежный вклад.
– Я не собираюсь до такой степени втягиваться в подобные дела, – заявила она. – Полагаю, это совершенно не то, чем должно заниматься «Литтонс».
Когда Джаго спросил почему, ММ некоторое время пыталась уйти от ответа, а затем нехотя объяснила, что многие из их клиентов не испытывают симпатий к суфражисткам, а если уж говорить напрямик, настроены к ним весьма враждебно.
– Подобные действия могут причинить нам большой вред, Джаго, ты должен это понимать.
Джаго сказал, что совершенно ничего не понимает, а ММ ответила: ну что ж, печально, но ситуацию это не меняет.
– Думаю, в конце концов, издание книги будет намного полезнее. А кроме того, Селия хочет выпустить художественное произведение, в котором действие крутилось бы вокруг вашего движения, и один наш редактор уже получил задание подыскать автора. Это тоже будет чрезвычайно ценно. Так что, Джаго, не нужно упрекать меня в том, что издательству или мне безразличны интересы суфражисток.
Джаго, почуяв опасность, заверил ММ, что у него и в мыслях не было в чем-то ее упрекать.
– Венеция сегодня плохо себя чувствует, леди Селия. Боюсь, с ней то же самое.
Селия отложила комплект отделанного кружевом белья, который только что купила в «Вуллэндз», и тщательно завернула его в тонкую бумагу, чтобы затем упаковать.
– Ох, Нэнни, – вздохнула она. – Ей так же плохо, как Адели?
– Я бы сказала, хуже. Очень нехороший кашель.
– Сейчас поднимусь.
Повторилась точно та же история: был вызван врач, он прописал то же лечение и уход и удалился. На этот раз пришлось вызвать его утром повторно. Венеция, которая всегда была слабее сестры, чувствовала себя намного хуже: температура у нее подскочила до тридцати восьми градусов, маленькая грудка быстро-быстро поднималась и опадала при дыхании, кашель был острым и резким. За первой беспокойной ночью последовала вторая. В полночь, когда она лежала в кроватке, непрерывно кашляя, и уже ни ингаляции, ни растирания оказались не в силах бороться с этим бесконечным, болезненным кашлем, Селия взглянула на Оливера, который тоже поднялся наверх, чтобы посидеть с дочкой.
– При таких делах, Оливер, тебе придется ехать без меня, – заключила она. – Как можно оставить Венецию, раз она так больна? Мне не будет ни минуты покоя. Это ужасно… Но ты в любом случае должен ехать.
Нэнни, как раз появившаяся с дымящейся кастрюлей взвара для ингаляции, была тронута, увидев, как Оливер нагнулся и нежно поцеловал Селию в макушку.
– Дорогая моя, – сказал он, – если не едешь ты, то, конечно, не еду и я.
– Оливер! Ты же так ждал этого!
– Конечно ждал. Но без тебя путешествие будет совсем не в радость. И должен сказать тебе, дорогая моя, что я очень тронут твоей преданностью нашим детям. Знаю, что́ для тебя означает отказ от этого путешествия.
– Да что ты, Оливер! – ответила с усталой улыбкой Селия. – Каждая мать сделала бы то же самое.
– Не совсем так, – возразил он, – я знаю многих матерей, которые поступили бы совсем иначе.
Нэнни, которая за время своих посиделок с другими няньками на скамейках Кенсингтон-гарденс наслушалась немало жутких рас сказов о матерях, была полностью согласна с Оливером.
Однако через два дня Венеции стало лучше. Она все еще оставалась бледной, с ввалившимися глазами, но у нее уже хватало энергии и сил, чтобы поставить вверх дном всю детскую. Поэтому путешествие Литтонов на борту «Титаника» было делом решенным.
– Это Сара Паркер, – представила Вайолет. – Она пришла помочь нам. Ты должен познакомить ее с твоим издательским приятелем, Джаго. Сара могла бы рассказать ему несколько интересных историй. Ты ведь только что из тюрьмы, Сара, правда? Сара, это Джаго Форд. Он, конечно, мужчина, но абсолютно безвредный. Даже лучше, чем безвредный, это уж точно. У него друзья в верхах, он там пробивает книжку про миссис Панкхёрст.
– Да что ты? – Сара Паркер улыбнулась Джаго.
Это была высокая женщина, очень худая и бледная, с обманчиво изможденным видом, голос у нее был глубокий, речь выдавала человека образованного, и в поведении ее чувствовалась властность.
– А что это за издательство, мистер Форд?
– Зовите меня Джаго. Контора называется «Литтонс».
– Да ну? – В приятном голосе Сары прозвучал неожиданный интерес и легкое удивление. – Империя леди Селии Литтон?
– Вы о ней что-то знаете?
– Знаю. Эммелина как-то обедала с ней. По-моему, и Кристабель тоже. Это очень интересная женщина. Очень успешная. Разумеется, немаловажно, что она замужем за мистером Литтоном.
– Да? – Джаго был неожиданно смущен этим мнением постороннего человека об империи Литтонов. До сих пор в его жизни она являлась всего лишь слабым фоном его отношений с ММ.
– Конечно. Но я несправедлива. У нее множество умных идей. Значит, она делает книгу об Эммелине? Ну что же, это, конечно, не много поможет нам. Вайолет, подай-ка мне вон те конверты. Я то же умею быть полезной.
Пока Сара сидела, наклеивая марки на конверты, Джаго заметил, какие у нее тощие и костлявые руки и как некрасиво выделяются ее челюсти.
– Ну и как там, в тюрьме? – внезапно спросил он. Джаго понимал, что это грубый вопрос, но чувствовал, что нельзя не задать его.
– Отвратительно, – спокойно ответила Сара. – Хуже всего – изоляция. Трудно ощущать сестринскую поддержку, когда сидишь наедине со своими мыслями и страхами двадцать четыре часа в сутки.
– Страхами? – переспросил Джаго.
– Да, страхами. К тюремщикам, их грубости. Тяжелый труд не так уж невыносим, но, если тюремщик обнаруживает ошибку, ну, скажем, ты что-то плохо отчистила, тебя сажают на хлеб и воду. И еще страшный опыт – насильственное кормление. Когда открылась дверь моей камеры и пришли по мою душу, я впервые поняла, что значит «кишки прохудились».
Джаго стало не по себе. Он не привык к таким разговорам. Вайолет протянула руку и накрыла ею ладонь Сары.
– Как часто они это с тобой проделывали? – сочувственно спросила она.
– Да раз шесть. Затем я сильно заболела, и меня поместили в тюремный госпиталь. Все мое горло было ободрано трубкой, через которую заталкивали пищу. Трубка очень широкая и четыре фута в длину, и ее впихивают в тебя с большой силой. И тебя тут же рвет. Я до сих пор не могу есть ничего, кроме жидкой пищи. Мой доктор говорит, что, возможно, и не смогу никогда. – Сара весело оглядела всех. – Но ничего. Я больше не собираюсь даваться им в руки. Вот почему теперь я целиком с вами. Надеюсь, это не сочтут за трусость. Я стала сильно сомневаться относительно пользы насилия вообще. Публика воспринимает наших наиболее воинственных членов как смутьянов. Разумеется, Кристабель и Эммелина со мною не согласны. Боюсь, они мною не вполне довольны.
