– Бедная моя малютка. Взгляните на нее, на ее ножки, ох, какой ужас. Я знала, я так и знала, разве я вам не говорила?

Селия подтвердила – да, говорила.

– Слава богу, слава богу, что она умерла… Господи помилуй.

Сильвия заплакала, вначале тихонько, затем все громче. Селия чувствовала себя абсолютно беспомощной, она не знала, что ей делать перед лицом такого горя, поэтому просто стояла и смотрела на них, Сильвию и младенца, и сама плакала.

И вот тут-то это и произошло. Да и вправду ли произошло? Там было так темно, так плохо видно. Но ей вдруг показалось, что маленькая грудка дрогнула. Или это мигнула лампа? Мерцая и покрываясь мокрыми бороздами на холодном зимнем ветру, рвущемся в дверь. Или только показалось, что она дрогнула? Конечно, конечно, такого не могло быть. Но затем это повторилось. Грудка вновь дрогнула. Теперь это увидела и Сильвия. А затем последовал еле уловимый вздох.

– О господи, – прошептала Сильвия. – Не может быть.

Она взглянула на Селию и совершенно спокойно, словно абсолютно здоровая, стоя на своем обычном месте и выжимая белье или нарезая хлеб, спросила:

– Вы поможете мне?

И Селия ответила так же спокойно:

– Да, помогу.

Все, что она сделала, – подала Сильвии подушку. Чтобы положить ее на младенца.

– Мамочка, поставь свечу. Ну же!

– Извини, дорогой.

– Сюда, вместе со всеми.

– Извини. – Селия поставила свечку. Они все ярко мерцали… Блестящие, золотые, множество свечей.

Свет мерцал, как и в той комнате. Да, наверное, они обе ошибались. Конечно, ошибались. Девочка вообще не дышала. Просто не могла дышать. У нее были завязанные узлом ножки и поврежденный позвоночник, и она родилась мертвой. Она не дышала. Думать, что было иначе, просто сумасшествие. Повитуха пыталась ее оживить – и не смогла. В любом случае малышка бы не выжила, потому что долго не дышала, и мозг ее наверняка был поврежден в результате кислородного голодания.

Появилась миссис Джессоп, крайне раздраженная тем, что Сильвия сама держит ребенка и новорожденная теперь укутана в шаль, а не завернута в изношенное полотенце.

– Я ведь отдала ребенка вам, – сказала она Селии. – Что тут происходит?

– Ничего не происходит, – ответила Селия. – Миссис Миллер захотела подержать девочку. Это совершенно естественно. Это утешило ее. Я дала ей подержать новорожденную. И укутала ее в шаль. Шаль принесла я, это рождественский подарок.

– Ладно, а теперь я это заберу, – проворчала миссис Джессоп. – Я должна это забрать.

– Ее, а не «это», – резко сказала Селия. – Это девочка. Дитя – девочка.

– Кто бы там ни был, – буркнула миссис Джессоп. – Он мертвый. Так что я должна его забрать.

– Да, – сказала Селия, – правда: она действительно мертвая.

– Почему ты плачешь? – спросил Джайлз.

– Я не плачу.

– Плачешь.

– Что-то в глаз попало.

– Бедная мамочка. Давай вернемся на наши места. – Сын снова заглянул в ясли. – Младенец спит?

– О да. Я думаю, да.

– Его глазки открыты.

– Знаю. Но думаю, что он спит.

Билли тоже спросил ее, когда она уходила:

– Младенец спит?

Он стоял на ступеньках у другой двери, желая знать, что произошло.

Было трудно отвечать, но Селия знала, что должна ответить – это все, что она могла сделать для Сильвии и Теда: рассказать о случившемся детям.

– К сожалению, Билли, – сказала Селия, опускаясь на ступеньки и усаживая его к себе на колени. Он был крупным мальчуганом. – Боюсь, что ребенок умер. Очень печально. Это маленькая девочка, и она… она была очень больна. А твоя мама чувствует себя хорошо, – добавила Селия, – и чуть позже ты ее увидишь. Когда она немного отдохнет.

Внезапно Селия поняла, что ей самой необходимо немного отдохнуть. Она и вообразить не могла, что когда-нибудь ей снова доведется почувствовать такое крайнее изнеможение.

На докторе был черный галстук. Когда он вошел в комнату, выражение его лица было безрадостным. Господи, подумал Оливер, случилось что-то ужасное. Ему в голову вдруг пришла дикая мысль, что в своем кабинете в родильном доме доктор хранит черный галстук, всегда готовый к трагедии. Смерти младенцев, смерти матерей. А ведь в случае двойни возможно и то и другое. Оливер поднялся ему навстречу, собираясь с силами, чтобы выслушать. Пусть это будут дети, Господи, пожалуйста, пусть это будут дети.

Доктор улыбнулся, нет – просиял, протянул ладонь и энергично пожал руку Оливера. И тот вдруг понял: черный галстук – это дань королю. Сегодня утром скончался король. Переживая за Селию, он совсем забыл об этом. Их король – жизнелюб, сибарит, дамский угодник – умер: да здравствует король! Но…

– Отличные новости, – сказал врач. – Девочки. Близнецы. Абсолютно одинаковые.

– А моя жена?..

– Замечательно. Справилась отлично. Молодец, просто молодец. И уж сейчас, конечно, на вершине счастья!

– Я могу войти к ней?

– Можете.

Оливер тихонько толкнул дверь и взглянул на Селию. Она лежала в груде кружевных подушек, бледная, с темными тенями вокруг глаз. Она лучезарно улыбнулась мужу:

– Ну не чудо ли? Ну не умница ли я? Ты только взгляни на них, Оливер, взгляни какие красавицы!

– Сейчас. Сначала на тебя хочу посмотреть. Дорогая моя. Моя самая-самая дорогая. Слава богу, ты в порядке! Доктор сказал, что ты держалась молодцом.

– Да, я держалась молодцом, – весело ответила Селия, – но все было куда проще и легче, чем с Джайлзом. Несмотря на то, что их двое. И мне дали отменную затяжку хлороформа.

Оливер внутренне содрогнулся. Он не был физически стойким и, по правде сказать, вообще не был храбрецом ни в каком смысле слова. А когда он думал о том, через что же приходится Селии – да и любой другой женщине – пройти, чтобы принести ребенка в этот мир, то чувствовал благоговейный трепет.

– Я тебя так люблю, – просто сказал он.

– И я очень люблю тебя. Ну, посмотри же на них, Оливер, ну же!

Он подошел к двум колыбелькам, стоящим бок о бок. Из-под груды одеял на него смотрели два совершенно одинаковых личика: невидящие темно-синие глаза, густые темные волосы, крохотные, как розовый бутон, ротики, мило шевелящиеся пальчики, похожие на маленькую розетку листа.

– Они прелестны, – сказал Оливер, и голос его дрогнул.

– Правда же? Я так горда, так горда! Так рада, так взволнована, и… и все на свете. Сказать тебе, как, мне кажется, их надо назвать?

– Скажи.

– Венеция и Адель.

– Почему? – улыбнулся Оливер. – Очень мило, но почему именно так?

– Венеция в честь города. Потому что там они были зачаты. А Адель – потому что так звали мою бабушку. А ее назвали так в честь младшей дочери Вильгельма Завоевателя – ее звали Адель, и она вышла замуж за Стефана де Блуа и стала святой. Сплошь добрые знаки.

– Да, – неуверенно произнес Оливер.

Он знал, что спорить с Селией бесполезно: похоже, она уже твердо все решила. А имена и впрямь были милые. Сам он выбрал бы другие, возможно, более привычные, более английские. Но, в конце концов, жена их родила – ей и выбирать имена.

– Дорогой, пока я их рожала, я думала о том, что нам нужно издать справочник имен. Что-то вроде словаря. Как ты думаешь? Каждая будущая мама купила бы такой. Я считаю, это было бы здорово!

– Селия, – сказал Оливер, садясь на постель. Он взял ее за руку и откинул ей волосы со лба – Селия, как ты в самом деле умудряешься размышлять о книгах и издательских делах, когда только что родила двойню?

– И правда, Оливер, – ответила она, – я непрестанно думаю о книгах и об издательстве. Ты же знаешь это. Даже когда мне не позволяли работать, и все время, пока была беременна, я думала об этом. И скажу тебе еще кое-что. Я жду не дождусь, когда мне можно будет вернуться к работе. Ну хотя бы через месяц-другой…