Саффи всегда обожала Лондон. Ее планы на будущее зависели от его сохранности, и каждую сброшенную бомбу она воспринимала как личное оскорбление. Когда налеты были в полном разгаре и рокот зениток, вой сирен и непростительные взрывы были верными ночными спутниками, она яростно грызла ногти – отвратительная привычка, в которой она винила лично Гитлера, – гадая, возможно ли страдать еще больше, оттого что отсутствовала в городе, когда разразилось несчастье, точно так же как тревога матери за раненого сына усиливается с расстоянием. С самого детства Саффи казалось, что ее жизненный путь пролегает не через топкие поля или древние камни Майлдерхерста, а вьется среди парков и кафе, ученых бесед Лондона. Когда они с Перси были маленькими, после того как их мать сгорела, но до рождения Юнипер… когда их еще было трое… папа каждый год брал их в Лондон пожить в доме в Челси. Они были совсем малышками; время еще не обточило их, отполировав различия и заострив мнения, и с ними обращались как с копиями друг друга… да и сами они считали себя таковыми. И все же в Лондоне Саффи ощутила в душе самые начатки разделения, скрытые, но мощные. В то время как Перси, подобно отцу, вздыхала по широким зеленым лесам родины, Саффи оживала в городе.

За спиной раздался грубый грохот, и Саффи застонала, не желая оборачиваться и видеть тяжелые тучи, которые, как она знала, злорадствовали у нее за плечом. Из всех персональных лишений войны особенно жестоким ударом было исчезновение регулярного прогноза погоды по радио. Саффи хладнокровно встретила сокращение времени, отведенного на чтение, согласившись, что Перси будет приносить из абонементного отдела библиотеки одну книгу в неделю вместо прежних четырех. Она смиренно отказалась от шелковых платьев в пользу практичных сарафанов. Она приняла как должное потерю слуг, которые разбежались, словно крысы с тонущего корабля, и свое последующее вступление в должность главного повара, уборщицы, прачки и садовника. Но попытки Саффи овладеть премудростями английской погоды встретили достойное сопротивление. Несмотря на целую жизнь, проведенную в Кенте, она не обладала инстинктами сельской женщины; хуже того, в ней обнаружилось противоположное умение – развешивать белье и бродить по полям в те самые дни, когда собирался дождь.

Саффи зашагала быстрее, почти побежала, стараясь не обращать внимания на луковый запах, который, казалось, становился тем сильнее, чем быстрее она шла. Одно было ясно: когда война закончится, Саффи навсегда оставит деревенскую жизнь. Перси об этом еще не знала – для подобной новости нужно правильно выбрать время, – но Саффи переедет в Лондон. Там она найдет себе квартирку на одного. У нее не было личной мебели, хотя это не большая беда; в подобных вопросах Саффи полагалась на Провидение. Одно было ясно: она ничего не возьмет с собой из Майлдерхерста. Все ее вещи будут новыми; она начнет жизнь заново, почти на два десятилетия позже, чем собиралась, но тут уж ничего не поделаешь. Она стала старше, сильнее, и на этот раз ее не остановит никакое давление.

Хотя ее намерения оставались тайной, Саффи просматривала страницы с объявлениями о сдаче жилья в субботней «Таймс», чтобы быть во всеоружии, когда представится возможность. Она подумывала о Челси и Кенсингтоне, но предпочла бы одну из площадей эпохи короля Георга в Блумсбери, на расстоянии пешей прогулки от Британского музея и магазинов Оксфорд-стрит. Она надеялась, что Юнипер тоже обоснуется в Лондоне и поселится по соседству. Конечно, Перси сможет заглядывать в гости. Впрочем, она будет оставаться не больше чем на ночь, потому что не выносит спать в чужой постели и к тому же считает своим долгом находиться рядом с замком и подпирать его, пусть даже собственным телом, если он начнет рушиться.

В мыслях Саффи часто навещала свою квартирку, особенно когда Перси разгуливала по коридорам замка, бранясь по поводу облупившейся краски и просевших балок, проклиная каждую новую трещину в стенах. Саффи закрывала глаза и распахивала дверь в свой собственный дом. Он будет маленьким, простым и очень чистым – об этом она лично позаботится, – и в нем будут царить запахи восковой полировки и уксуса. Саффи сжала перья лука в кулаке и еще прибавила шаг.

Стол у окна, пишущая машинка «Оливетти», в углу – миниатюрная стеклянная ваза – в крайнем случае, подойдет старая, но симпатичная бутылка – с единственным цветком в самом блеске его красоты, который она будет менять каждый день. Радио станет ее единственным товарищем, и в течение дня она будет отрываться от пишущей машинки, чтобы послушать прогнозы погоды, ненадолго покидая мир, который станет создавать страница за страницей, и выглянуть в окно на бездымное лондонское небо. Солнце погладит ее по руке, прольется в ее крошечный дом, засверкает на полированной мебели. По вечерам она будет читать библиотечные книги, еще немного работать над своим текущим проектом и слушать Грейси Филдс[12] по радио, и никто не станет бормотать из соседнего кресла, что это сплошь сентиментальная чепуха.

Саффи остановилась, прижала ладони к разгоряченным щекам и вздохнула от удовольствия. Мечты о Лондоне, о будущем привели ее прямо на задворки замка, более того, она поспела раньше дождя.

Взгляд на курятник немного приглушил ее радость. Как ей жить без своих девочек? Может, получится забрать их с собой? Несомненно, в ее будущем садике найдется место для небольшого выводка… надо просто добавить этот обязательный пункт к своему списку. Саффи отворила калитку и протянула руки:

– Здравствуйте, мои дорогие. Как поживаете?

Хелен-Мелон взъерошила перья, но не сдвинулась с насеста, а Мадам даже не стала отрывать глаз от грязи.

– Выше нос, девочки! Я пока никуда не уехала. Сначала надо выиграть целую войну.

Этот призыв к сплочению не оказал подбадривающего эффекта, на который надеялась Саффи, и ее улыбка увяла. Хелен уже третий день ходила как в воду опущенная, а Мадам обычно молчала как рыба. Молоденькие курочки во всем подражали старшим, так что настроение в курятнике было определенно мрачным. Саффи привыкла к такому унынию во время налетов; куры чувствительны не меньше людей и так же подвержены беспокойству, а бомбы падали без остановки. В итоге она стала брать всех восьмерых с собой в убежище на ночь. Конечно, они не слишком благоухали, но результат всех устроил: куры снова начали нестись, а Саффи была рада компании, поскольку Перси редко ночевала дома.

– Иди ко мне, – заворковала Саффи, хватая Мадам в объятия. – Не будь злюкой, милая. Это просто гроза собирается, ничего более.

Теплое пернатое тельце расслабилось лишь на мгновение, прежде чем курица захлопала крыльями и неуклюже вырвалась на свободу, где снова принялась копошиться в грязи.

Саффи отряхнула руки и подбоченилась.

– Все настолько плохо? Что ж, тогда остается только одно.

Покормить. Единственный метод в ее арсенале, который гарантированно поднимет им настроение. Ее девочки – настоящие обжоры, и в этом нет ничего плохого. Вот бы все проблемы мира решались с помощью вкусного блюда. Обычно они обедали позже, но сейчас настал критический момент: стол в гостиной не накрыт, сервировочная ложка пропала без вести, Юнипер и ее гость нагрянут с минуты на минуту… а еще нужно наставить Перси на путь истинный, так что кучка сердитых кур ей совершенно ни к чему. Вот. Это практичное решение. Куры должны вести себя прилично. А то, что Саффи безнадежно мягкотела, здесь совершенно ни при чем.

По углам кухни скопился жар дня, проведенного за чудесным сотворением обеда из того, что нашлось в кладовой или удалось выпросить на соседних фермах, и Саффи оттянула ворот блузки, чтобы немного остыть.

– Так, – разволновалась она, – на чем я остановилась?

Она подняла крышку кастрюли, дабы убедиться, что заварной крем не исчез за время ее отсутствия; по пыхтению плиты предположила, что пирог еще печется; затем заметила старый деревянный ящик, который не годился для своего первоначального предназначения, но прекрасно подходил для нового.