А когда ты состаришься и они перестанут исполнять твои желания, ты меня еще вспомнишь!.. Я знаю, чего ты хочешь.

Неужели она так ничтожна, чтобы хотеть так мало?

Господи, сохрани и помилуй.

Половина пути осталась позади. На мосту она помедлила, и вот вниз, одна за другой, полетели магические атрибуты Эда Хамнера. Последним вниз полетел игрушечный красный «фиат», он несколько раз перевернулся в воздухе и наконец исчез в снежной метели. Дальше она шла налегке.

Для тех читателей, которые не знают, что такое тсантса — и этого не стоит стыдиться — я начну с объяснения.

Слово имеет индейское происхождение и знакомо только индейским племенам, живущим на экваторе, там, где побывало буквально считанное число европейцев. Оно означает военный трофей: голова обезглавленного врага, но это не скальп. С помощью специальных процедур, хранящихся насколько это возможно в секрете, отрезанная голова не поддается разрушениям, но сильно уменьшается в размере и может быть величиной с апельсин или даже с утиное яйцо. Странно то, что это сжимание, сокращение тканей, не деформирует черты лица врага. Лицо можно узнать, вы как будто смотрите в бинокль, только с обратной стороны.

Если верить теории, которая была разработана исследователями по изготовлению этого мрачного трофея, то я могу дать вам рецепт. Но я боюсь, что этот рецепт может обескуражить моих читателей, и особенно прекрасный пол, даже больше, чем рецепт великого Фателя по приготовлению жаренного цыпленка, который начинается словами: «Возьмите тушки трех хороших уток…»

Вот рецепт по изготовлению тсантсы: «Возьмите голову вашего врага, не выдергивая волосы, убедитесь в том, что она отделена от туловища недавно. С помощью острого инструмента — очень хорошо подойдут специальные ножницы для игр с разрезанием картинок — надрежьте скальп вокруг головы, начиная со впадины на затылке. Очень важно делать надрез, не задевая волос, и остановиться на лбу, где начинают расти волосы. Если все сделать тщательно, надреза видно не будет.

Рука должна быть осторожной и вместе с тем твердой, что легко достигается после третьей или четвертой головы.

Отогните два края надреза и постепенно снимите всю кожу с черепа вместе с мускулами лица, стараясь ничего не порвать.

В эту мягкую маску вложите круглый камень размером чуть меньше головы вашего врага. Камень должен быть разогрет до температуры кипящего масла.

Зашейте рану, смажьте лицо ферментным фруктовым джемом, вино очень хорошо подойдет для обмывания лица — в который вы уже положили кожуру граната или другого фрукта, богатого танином. Положите свое изделие на восемь часов на солнце, защитив его от мух.

На следующий день уберите швы и замените камень другим горячим, но более меньшего размера.

Повторять эту операцию каждый день до тех пор, пока ткани не перестанут сокращаться. И тогда вы получите долгожданную голову и сможете насладиться результатом своих усилий.

Во избежание порчи готового изделия необходимо до начала этих процедур положить в рот маски кусок камфоры, так как на более поздней стадии губы, уже зашитые кетгутом, затвердеют и раскрыть их будет невозможно. Если вы будете точно следовать нашим советам, вы сможете сохранить тсантсу для своих потомков».

Это было в Марселе, где благодаря доктору Марченду я в первый раз посетил психиатрическую больницу. Странным было то, что во время своего уже первого посещения я наблюдал самые любопытные случаи сумасшествия, ранее изучаемые мной. Это все равно, что сорвать банк в Монте-Карло, впервые сев за рулетку.

Видимо, я должен отметить, что, несмотря на мой первый легкий успех, который вселил в меня уверенность, я должен был проявить терпение, чтобы найти другие случаи, требующие изучения.

Частная больница в Марселе находилась недалеко от зоопарка. Когда я посещал больных, живущих за запертыми дверьми, у меня появлялось странное ощущение, что это очень похоже на зоопарк, где звери живут за толстыми решетками своих клеток.

Доктор Марченд, которому я откровенно объяснил цель моих визитов, задумчиво осмотрел меня с головы до ног, лицо стало неприветливым. Но вдруг оно озарилось.

— Я придумал, — облегченно воскликнул он, — Вы ведь понимаете, что я ограничен правилами медицинской этики. Большинство наших пациентов из добропорядочных и, — он сделал паузу, — богатых семей города и окрестностей. Чем меньше я рассказываю о них, тем их родственники лучше ко мне относятся. Однако у меня живет мужчина лет сорока, он нездешний, семья его живет в Бразилии. Родственники раз в год присылают чек, причем авансом. Они никогда не справляются о его здоровье, и я их не осуждаю, так как он неизлечим. Они только спрашивают, жив ли он еще и надо ли им продолжать посылать деньги.

Думаю, что, если расскажу вам о нем и его болезни, я не наврежу ни ему, ни родственникам. Вы не могли бы сейчас пойти со мной?

Я молча согласился и пошел за доктором на третий этаж в относительно новой части здания, где «отдыхали» выздоравливающие и усталые пациенты, большая часть которых больше уже никогда не увидит Марсель, разве что только сквозь зарешеченные окна своих комнат, кстати сказать, очень чистых и уютных.

Доктор Марченд постучал в дверь комнаты, которая была расположена, помню как сейчас, в конце коридора. Низкий голос ответил: «Войдите».

Вытянув ноги, на легком стуле сидел мужчина в халате, закутанный в шаль. Лицо мужественное, молодое.

С первого взгляда меня потрясла элегантность его рук, длинных и худых, как у мумии. Потом мое внимание привлекло лицо. Я не мог оторвать от него глаз. Черты лица были правильными, брови красиво изогнуты над чудными яркими глазами, четкая и чувственная линия губ. И тем не менее его лицо мне было неприятно.

В нем чего-то не хватало, и я понял чего, когда он встал, чтобы поздороваться с нами.

Он был высоким и на первый взгляд казался хорошо сложенным, но голова как-то не соответствовала его телу.

Если смотреть на него в профиль, то это не так бросалось в глаза, но если смотреть на него в анфас, то было видно, что голова слишком мала для его большого тела. Лоб был как-то «сжат», что производило неприятное впечатление.

«Последний из рода», — подумал я и сел. Пока доктор расспрашивал больного о самочувствии, я осматривал комнату. Много книг на различных языках. Рядом с полным собранием сочинений Пруста стоял Томас Манн, книги Хаксли и Лоренса — рядом с Д’Аннуцио.

Тот порядок, который царил в этой комнате, говорил о том, что здесь живет вполне нормальный человек.

— Мой друг хотел бы познакомиться с вами, — сказал доктор, закончив задавать свои обычные вопросы. — Он изучает метафизические и физические проблемы. Поэтому я рассказал ему о вас. Из соображения осторожности я не стал говорить ему о вашем деле, но, может быть, вы сами почувствуете желание поделиться с ним своим рассказом. Воображаю, как вы его заинтересуете, и, может быть, это кому-то поможет, если, конечно, еще найдутся такие, кто захочет повторить ваш опасный эксперимент.

Должен признаться, что преамбула доктора разожгла мое любопытство до крайней степени, и я мысленно молил бога, чтобы пациент не замкнулся в себе. Психиатры подтвердят, что такие ситуации часто встречаются.

— Мой эксперимент! — воскликнул Джоуз Ф. — Мое преступление, вы это имели в виду, доктор? Вы намекнули, почему я должен повторить свой рассказ, в самый последний раз, рассказ о событиях, которые привели меня к вам.

Доктор Марченд встал.

— Вам известно, Дон Джоуз, что я знаю вашу историю наизусть. Вы ни разу не изменили голоса, порядка событий. Вы извините меня, если я оставлю вас наедине с моим другом. У меня много гостей (я заметил, что доктор избегал говорить «пациент»), я им постоянно нужен, я не хочу приобретать врагов среди них.

— Идите, доктор. Ваш друг присоединится к вам, как только я закончу свой рассказ.