Это произвело впечатление на катаров, и множество людей вернулось в лоно католической церкви, но искренности в этом не было ни на грош. Когда же легат попытался уничтожить двух ересиархов, катарских епископов Валь-д’Арана и Тулузы, то ничего у него не вышло. Епископы согласились явиться к нему, но им пришлось выдать охранные грамоты, и все их наказание свелось к отлучению от церкви. В конце концов посольство королей вернулось восвояси, не достигнув, по свидетельству хроник, желаемых результатов; правда, по требованию приезжих прелатов Раймунд Тулузский издал указ об изгнании еретиков, но никто не думал его выполнять.

В сентябре 1178 года Александр III созвал Третий Латеранский собор; в приглашении говорилось о плевелах, которые заглушают пшеницу и должны быть вырваны с корнем. Собор объявил крестовый поход против всех врагов церкви; это был первый случай применения столь грозного оружия против христиан. Всем, кто поднимет оружие на защиту святого дела, было обещано прощение любых грехов на два года вперед, а тем, кто падет в борьбе за ее интересы, церковь обещала вечное спасение. Понятно, что подобные обещания привлекли под знамена церковной рати массу воинов, на душе которых лежали всевозможные преступления.

Возглавить крестовый поход в качестве папского легата было поручено Генриху Клервоскому. Со значительными силами он вторгся в 1181 году во владения виконта Безье и осадил крепость Лавор, где со многими видными катарами укрылась дочь Раймунда Тулузского, виконтесса Аделаида. Лавор был взят. Виконт Роже де Безье покорился и клятвенно обещал не поддерживать больше еретиков, а захваченные в крепости катарские епископы Раймунд де Бэмиак и Бернар Раймунд отреклись от ереси. Но стоило распустить крестоносное войско, как выяснилось, что происшедшее нельзя счесть за большую победу. Число еретиков в землях, опустошенных крестоносцами, только возросло.

После этого в течение четверти столетия катарская ересь сравнительно свободно распространялась в Гаскони, Лангедоке и Провансе. Быть может, взятие Иерусалима неверными в 1186 году направило на Палестину сохранившийся религиозный жар, не оставив ничего на поддержание веры в самой Европе. Фактически на ересь не было предпринято ни одного серьезного наступления.

Во время затишья еретики проповедовали и обращали в ересь открыто, без всякой помехи. Они были полновластными хозяевами в округах Альби, Каркассона и Лорагэ (в Лангедоке), вся область между Бордо и Безье была заражена ересью. Еретиков было много в Анжу, Аквитании и Бургундии. Один немецкий инквизитор утверждает, что в Ломбардии, Провансе и в других странах было больше еретических богословских школ, чем истинно католических, что еретики вели публичные диспуты, на которые народ стекался толпами, что они проповедовали на площадях и в домах и что никто не пытался остановить их. У еретиков были правильно организованные епархии; у них существовали не только мужские школы, но и женские, и однажды в одном женском монастыре все монахини перешли в катаризм, не бросив монастыря и не переменив своей одежды.

Вряд ли когда переживала церковь столь опасное положение, как то, в котором она оказалась, когда надел папскую тиару тридцативосьмилетний Лотарио Конти, более известный как Иннокентий III. В своей вступительной речи он заявил, что его главной заботой будет уничтожение ереси, и, несмотря на бесконечные столкновения с императорами и королями, которые отвлекали его от выполнения этой задачи, он до самой смерти оставался верен своему слову.

В своей речи при открытии Большого Латеранского собора Иннокентий III не задумался бросить упрек в лицо собравшимся священникам. «В падении нравственности народа, — сказал он, — прежде всего виновато духовенство. От него все зло в христианском мире; вера гаснет, религия падает, свобода закована в цепи, правосудие попрано ногами, еретики множатся, схизматики поднимают голову, неверные усиливаются, сарацины побеждают».

Мы уже видели, с какой решительностью приступил Иннокентий к подавлению ереси в Италии; не меньшую энергию проявил он и по другую сторону Альп. В 1201 году на костер взошел рыцарь Эверар де Шатонеф, управляющий владениями графа Гервея Неверского. Что любопытно, ему отсрочили казнь, чтобы он мог дать отчет графу по управлению владениями. Племянник казненного рыцаря Тьерри, такой же закоренелый еретик, бежал в Тулузу, где через пять лет сделался альбигойским епископом, к великой радости местных катаров, залучивших в свои ряды французского вельможу. В Труа были в 1200 году сожжены восемь катаров, в том числе три женщины; в 1204 году было сожжено несколько еретиков в Брэне, в их числе был лучший французский художник той эпохи — Николя.

Но более всего, что вполне понятно, беспокоило Римскую курию укоренение ереси на юге Франции. В 1195 году Раймунд VI Тулузский, 38 лет от роду, наследовал своему отцу; это был самый могущественный вассал короля Франции, среди его собственных вассалов было четырнадцать графов. Раймунд VI находился в близком родстве с королевскими домами Кастилии, Арагона, Наварры, Франции и Англии. Могущественный граф сам не был еретиком, но безразлично относился к тому, что одни его бароны придерживались ереси, а другие снисходительно к ней относились. Один летописец того времени передает, что во владениях Раймунда на несколько тысяч еретиков приходилось только несколько католиков. В 1195 году собор в Монпелье предал анафеме тех владетелей, которые не будут преследовать еретиков. Раймунд не пожелал восстанавливать против себя своих подданных и сделал вид, будто решения собора его не касаются.

Это не могло, понятно, не вызвать негодования Иннокентия III. Сначала он послал во Францию двух доверенных людей, Ренье и Ги, с грамотами к прелатам, князьям, сеньорам и всему народу. Адресатам предлагалось немедленно принять все возможные меры, направленные к тому, чтобы отвратить от церкви опасность, которой ей угрожал рост числа катаров и вальденсов. Еретиков, которые не захотят вернуться в лоно церкви, следовало изгонять и лишать всего имущества; все же, кто будет иметь какие-либо сношения с еретиками, должны были наказываться как погрязшие в ереси. В июле 1199 года власть Ренье была еще более расширена, так как ему было дано звание папского легата и, следовательно, все должны были повиноваться ему и оказывать почтение как самому папе. Летом 1202 года Ренье захворал, и его заменили два цистерцианских монаха из Фонфруа — Петр де Кастельно и Рауль. Угрозами они принудили магистрат Тулузы отречься от ереси и изгнать еретиков.

Но искоренить ересь оказалось не так-то просто. Почти в то же время Эсклармонда, сестра могущественного графа де Фуа, вместе с пятью другими знатными дамами присоединилась к ереси на публичном собрании катаров, где присутствовало много знати и рыцарей. Было замечено, что только один человек из знати не приветствовал катарских священнослужителей. После этого, по словам Иннокентия, только новый потоп мог очистить Францию.

Решившись испробовать крайнее средство, папа назначил легатом «аббата аббатов» Арнольда Ситосского, главу цистерцианского ордена, человека настойчивого, энергичного, непреклонного поборника католицизма. В конце мая 1204 года Иннокентий предоставил чрезвычайные полномочия комиссии, составленной из Арнольда и монахов Фонфруа. Легатам было дано полномочие «разрушать повсюду, где были еретики, все, подлежащее разрушению, и насаждать все, подлежащее насаждению». Прелатам зараженных ересью провинций повелевалось во всем повиноваться легатам. Таким образом, самостоятельность местных церквей была уничтожена одним росчерком пера: Рим объявил свою диктатуру.

Согласно инструкциям, данным легатам, всякий нераскаявшийся еретик должен быть передан в руки светской власти; затем его следовало осудить на смерть, а имущество конфисковать. Сверх того легаты должны были предложить французскому королю Филиппу-Августу и его сыну, Людовику Львиное Сердце, если они будут помогать в подавлении ереси, полное отпущение грехов, как будто они совершили крестовый поход в Святую землю; то же обещали всем сеньорам. Но Филипп-Август не соблазнился обещанием земных и небесных благ, которыми его старались прельстить. Он уже имел отпущение грехов за крестовый поход и, по всей вероятности, находил, что оно не стоило принесенных им жертв; к тому же недавние приобретения в Нормандии, Анжу, Пуату и Аквитании, сделанные на счет Иоанна Английского, поглощали все его внимание. Он вполне мог бы потерять эти земли, если бы в погоне за новыми завоеваниями создал себе новых врагов. Поэтому на призыв папы Филипп-Август не отозвался.