Обнаружив потраву посевов и воровство кукурузы, Мпту пожаловался Иджу, и тот в качестве компенсации за моральный и материальный ущерб разрешил ему забирать жизни представителей племен марги и килба. Мпту поспешил этим разрешением воспользоваться.

И тут в историю марги и килба вплетается героическая страничка. Брат человека, которого Мпту забрал первым, загорелся жаждой мщения и вызвал духа смерти на поединок. Между ними завязалась нешуточная битва, и в какой-то момент показалось, что человек вот-вот одолеет смерть. Ему даже удалось отрубить Мпту ногу, но сверхъестественная сила все-таки взяла свое: дух смерти изловчился и поразил человека.

С тех пор Мпту хромает (миф не сообщает, пользуется он протезом, или костылями, или тем и другим вместе), а марги и килба забыли про иждивенчество и живут своим собственным трудом, сея злаки и выращивая скот. Но живут, к сожалению, не вечно, поскольку мандат, полученный Мпту, сохраняет силу.

Небожительница Венин и ее брат Вут спустились на землю в Центральной Африке, огляделись и признали это место пригодным для жизни. Оно было тем более пригодно, что никаких людей в округе не наблюдалось и природа была девственно чиста. Пользуясь большим количеством свободных площадей, брат и сестра решили жить отдельно. Есть предположение, что инициатива раздельного проживания исходила от Венин, которая, надо думать, имела некоторое представление о наклонностях своего братца. Но возможно, брат и сестра просто не хотели мешать друг другу — ведь оба были великанами.

Спустя какое-то время Венин произвела на свет пятерых сыновей, об отце которых ничего не известно. Четверо родились естественным порядком, а пятый — а точнее, первый, поскольку он немного опередил братьев, — пошел своим путем и явился на свет из бедра. Звали его Нзеанзу. Все пятеро новорожденных ростом были под стать мамаше.

То ли повлиял способ рождения, то ли какие-то другие факторы, но Нзеанзу во всем отличался от братьев — он был умнее их, сильнее, хитрее и развивался так быстро, что оказался готов к подвигам, когда они еще не вышли из младенческого состояния. Неудивительно, что именно Нзеанзу в итоге спас всю семью от гибели и дал таким образом братьям шанс породить славное племя бачама. Поэтому Нзеанзу считается у бачама добрым духом.

Вскоре после рождения «великолепной пятерки» у Венин возникло какое-то дело к Вуту, и она запросто, по-семейному, отправилась к нему в гости. С собой она прихватила четверых сыновей, дабы познакомить их с двоюродными сестрами, дочками Вута. Нзеанзу тоже решил посетить дядю, но чуть припозднился и, входя, увидел, что тот ставит на очаг котел. Мальчишка сразу смекнул, что, а точнее, кого Вут собирается варить в этом котле, но паниковать не стал, а хитроумно поменял одежды братьев и кузин. И Вут, никаких иных различий у детей, кроме цвета пеленок, не принявший во внимание, побросал в кипящий котел вместо племянников родных дочек. Понятно, что его ужин оказался безнадежно испорчен…

Нзеанзу, пока дядя в замешательстве стоял над котлом, велел матери и братьям бежать, а когда Вут пришел в себя и пустился в погоню, сделал их маленькими, величиной с нынешних бачама. Вут не заметил их и пронесся мимо.

С тех пор он рыщет по округе и срывает зло на бачама — ни в чем не повинных потомках братьев Нзеанзу. Наубивал он их немало — достаточно для того, чтобы в мифах за ним прочно закрепился статус божества смерти. Если бы не Вут, жить бы людям племени бачама вечно…

Несть числа историям о схватках со смертью, которые хранятся в памяти и пересказываются из уст в уста в деревнях, где проживает африканское племя монго. Копилка этих рассказов у каждой семьи своя, и она постоянно пополняется. Удивляться этому не следует, поскольку смерть племени монго персонифицирована не в одном-единственном существе, а во многих, пусть даже эти персонажи — злые духи, имеющие вполне материальную форму, — и носят одно и то же имя Мукуфи. Очень даже может быть, что у каждого монго есть своя персонифицированная смерть, а такой чести удостоен далеко не каждый народ.

Все дело, вероятно, в особой сопротивляемости монго, которые, сталкиваясь со Мукуфи лоб в лоб, не опускают руки и не пытаются, как многие, выторговать себе какие-то особые условия смерти, а вступают в борьбу с открытым забралом и нередко одерживают победу. Поэтому один-единственный Мукуфи вряд ли бы одолел всех монго, да и толпой злые духи справляются с монго едва-едва, а порой и вовсе не справляются…

Как-то брат и сестра монго пошли на рыбалку, а тут откуда ни возьмись Мукуфи. Сестру он взял в жены, а брата завел в лес и убил, а печень его принес домой и заставил несчастную новобрачную зажарить и съесть. В общем, кошмар какой-то!

Но недолго злодей правил свой бал. Бедной сестре удалось наладить связь с деревней, и на помощь ей явился еще один брат с верными собаками. Собак он оставил в засаде, а сам вступил с Мукуфи в разговор, всем своим видом показывая, что готов отдаться на его милость, а потом в притворном страхе побежал и дал Мукуфи загнать себя на дерево. А тот, окончательно разнуздавшись, устроил из всего этого шоу и позвал на трапезу целую ораву своих тезок. Злые духи окружили дерево, поглядывая на сидящего в кроне мужчину и решая между собой, кому достанется грудинка, кому окорок, а кому огузок. Но не тут-то было: мужчина свистнул, собаки выскочили из укрытия и Мукуфи опомниться не успели, как были все до единого растерзаны в клочья.

Или же такая история. Один монго поймал в ловушку кабана. Только он разделал его и нагрузился мясом, как видит — идет навстречу злой дух. На первый взгляд это был вполне миролюбивый Мукуфи, поскольку промышлял он не людоедством, а рэкетом, что вообще-то для персонифицированной смерти довольно странно. Но что было — то было. Мукуфи под тем предлогом, что лес и все, в нем находящееся, его личная собственность, отобрал у монго лучшие куски, и это не была единичная акция. Каждый раз, когда этому монго удавалось добыть в лесу какое-нибудь животное, злой дух отнимал у него по меньшей мере половину туши.

Жена, видя, что муж всякий раз возвращается домой с какими-то объедками, заподозрила его в супружеской измене. Она вообразила, что муж завел другую семью и вертится на два дома, причем все самое вкусное, разумеется, относит сопернице. Она взяла беднягу в оборот, и он признался, что платит оброк Мукуфи. Жена этому не поверила и решила произвести проверку на месте. Она отправилась в лес вместе с мужем, но ловушки в этот день оказались пусты.

Это тоже выглядело неплохим поводом для скандала, но едва женщина открыла рот, чтобы начать браниться, как перед ними возник Мукуфи и потребовал, коль скоро добычи нет, по-честному поделить женщину, мотивируя это тем, что на вкус она ничуть не хуже лесной дичи. Муж стал с ним спорить, но тут набежали другие злые духи, и дискуссия потеряла смысл. Он отошел в сторону и стал собирать листья, чтобы на них разделать мясо новоявленной дичи.

Миф излагает этот эпизод нарочито нейтрально, но между строк читается сочувствие к мужу-предателю: вот, дескать, до чего можно довести человека! Вероятно, сочиняли его мужчины, настрадавшиеся от своих сварливых жен.

К счастью, мужу не пришлось брать грех на душу. В кустах он столкнулся с леопардом, и тот предложил свою помощь. Они быстро разработали совместную операцию по уничтожению злых духов, и, когда те уже расселись вокруг несчастной с повязанными под подбородками салфетками, леопард выпрыгнул из засады. Мукуфи бросились врассыпную, но спастись удалось далеко не всем: леопард рвал их острыми когтями, а муж — не такой уж он оказался предатель— в это время освобождал жену от пут. Затем они быстрее ветра помчались в деревню.

Что первым делом сделала жена, оказавшись в безопасности? Разумеется, продолжила терзать своего супруга, то есть между ними не изменилось ровным счетом ничего. А вот к леопардам у женщин монго после этого случая особое отношение, которое выражается прежде всего в том, что они ни при каких условиях не едят мясо этой пятнистой кошки.