Чтобы этот дом отдыха не кончался, банаба достаточно было блюсти, в сущности, одно условие — обеспечивать раздельное проживание мужчин и женщин. Мужчины жили на северо-западе острова, а женщины — на юго-востоке, и Накаа строго следил за тем, чтобы ни те, ни другие не пересекали условную черту.

При разделе имущества чудесные векша и пальма достались мужчинам, но и женщин демиург не обделил — для них было выращено специальное Дерево-женщина с благоуханными цветами. О плодах этого дерева ничего не сообщается, но нет сомнения, что они были, и в большом количестве, — иначе остается предположить, что банабские дамы питались исключительно цветами, ведь иных средств к добыче пропитания у них не имелось. Из того, что Накаа запрещал мужчинам срывать цветы с Дерева-женщины, можно заключить, что росло оно где-то на границе мужских и женских владений и банабские мужики при желании могли до него дотянуться. Но видит око, да зуб неймет…

Однажды когда Накаа в очередной раз отправился куда-то по делам, ветер сорвал с Дерева-женщины цветок и принес его на мужскую половину. Мужчины принялись его жадно нюхать, и им так понравился аромат, что они скопом, несмотря на все запреты, рванули к замечательному дереву и принялись рвать букеты. Надо полагать, что женщины тоже приняли в этом участие или, во всяком случае, не очень отстаивали свое единоличное право на пользование распустившимися цветами, поскольку, когда вернулся Накаа, он к возмущению своему увидел цветы, заплетенные и в женских, и в мужских волосах.

По этим цветам, на глазах превращавшихся в седину, вождь сразу смекнул что к чему и сделал отчаянную попытку восстановить статус-кво. Он собрал всех мужчин на поляне и предложил выбирать между Деревом жизни и Деревом-женщиной, которое Накаа без обиняков назвал Деревом смерти. Вождь надеялся, что мужчины одумаются, но они, нанюхавшиеся цветов, продолжили упорствовать в своих заблуждениях и предпочли Дерево-женщину. В сердцах Накаа бросил им завернутых в лист пандануса насекомых, сложил с себя обязанности вождя и вознесся на небо, прихватив с собой неистощимую векшу и Дерево жизни.

Насекомые в панданусе в одной своей ипостаси были обыкновенными козявками с крылышками, лапками, брюшками и фасеточными глазками, а в другой — представляли собой всяческие недуги. Эти насекомые-недуги тут же начали пожирать жизнь банаба, и поэтому островитяне — мужчины и женщины — начали умирать. Они, можно сказать, заплатили бессмертием за право совместного проживания полов.

В героизме с ними могут сравниться только мальгаши, которые тоже стояли перед выбором: возрождаться, подобно луне, но не иметь детей, или продолжать свой род, но умирать, подобно банану. И мальгаши ради детей выбрали путь самопожертвования…

Правда, высказывается мнение, что банабские мужчины в тот исторический момент, когда решали, как жить дальше — с женщинами или сугубо мужским коллективом, — провидели будущее и действовали по принципу «все равно пропадать»… Ибо сейчас на острове Банаба не то что вечно, а и просто жить почти невозможно. И пожелать кому-нибудь бесконечно существовать в здешних условиях — то же самое, что проклясть этого человека самым жестоким образом. Дело в том, что в двадцатом веке остров уничтожили почти целиком, разрабатывая месторождение фосфоритов, из которых весь Банаба, собственно, и состоит. Ныне здесь живет несколько десятков человек, да и они, похоже, скоро сбегут куда подальше…

Биография прародителя индейцев арекуна Акалапиджейме не задалась с самого начала. В молодости он был чрезвычайно доверчив и позволил лягушке увлечь себя на далекий остров, где не оказалось ничего хорошего, кроме милых лягушкиному сердцу болот. Так бы и куковать (или квакать) там Акалапиджейме всю свою бессмертную жизнь, но над ним сжалился Солнце, импозантный, богато раскрашенный мужчина, посадил в лодку и отвез к своим дочерям. Сделал это Солнце, надо полагать, не без умысла, в надежде выдать какую-нибудь из них, засидевшихся в девках, за индейского добра молодца. Эту версию подкрепляет и то, что он строго-настрого запретил Акалапиджейме общаться с другими представительницами прекрасного пола.

Но будущий прародитель арекуна ответил своему спасителю черной неблагодарностью. Вместо того чтобы принять предложенную ему честь, он, продолжая столоваться у Солнца, затеял шашни с довольно странными особами, которые, с одной стороны, вроде были обычными девушками, а с другой — стервятниками (или, точнее, стервятницами). Кстати, в русском языке слова «стерва» и «стервятник» имеют общее происхождение: первое когда-то означало «падаль», а второе и давным-давно, и сейчас значит «падаль поедающий».

Солнце, узнав о неподобающем поведении предполагаемого зятя, погрузил дочерей в лодку и уплыл искать им других женихов, напоследок сказав Акалапиджейме, что не сохранить ему теперь вечной молодости и соответственно не жить вечно. Но, судя по тому, что наутро после отбытия Солнца Акалапиджейме проснулся в окружении стерв, то есть, простите, стервятниц, это не остудило его пыла. С одной из этих девушек он и зачал первого арекуна, в генотипе которого места для бессмертия не нашлось.

Между прочим, историю Акалапиджейме можно подать и под совсем иным соусом: дескать, бесконечной жизни в золотой клетке он предпочел жизнь конечную, но зато на свободе.

Небольшая народность бондо, живущая на востоке Индии, когда-то была, если верить мифу, весьма многочисленной. Что, в общем, не должно вызывать удивления, если знать, что бондо жили вечно и при этом успешно производили новые поколения. Дошло до того, что высшие силы обеспокоились и демиург Махапрабху попросил властителя мертвых что-нибудь придумать. А что может придумать божество, назначенное начальствовать над покойниками, которых нет, когда его просят подсократить количество живых? Ответ очевиден.

И владыка отсутствующих мертвецов, этот командир без войска, снарядил к людям делегата, перед которым поставил непростую задачу — сагитировать людей добровольно отправиться в Нижний мир, а если никто на рекламу не поддастся, решить вопрос силой. Но ничего у его эмиссара не получилось. Некто, чье имя, к сожалению, осталось не известно, застрелил посланца Нижнего мира — миф не уточняет каким образом, но, надо полагать, из лука. Не ожидавший такого поворота владыка покойников отправил к бондо кровожадного тигра, но и того постигла аналогичная судьба. Бондо держали круговую оборону и, как могли, сопротивлялись агрессии преисподней.

Тогда властелин Нижнего мира решил действовать хитростью. Из волос богини Ситы Махалакшми он сделал змею и запустил ее к людям. Ползучая тварь незамеченной пробралась в деревню и укусила ребенка. Она тут же была изловлена и изничтожена, но еще раньше умер укушенный ею мальчик. Так смерть распространилась среди несгибаемых бондо, которые оказались бессильны перед богом смерти, но и даже богу смерти не покорились.

Близкородственные африканские племена марги и килба не знали забот, пока не поссорились со своим демиургом Иджу, который снабжал их всем необходимым в обмен на мелкие услуги и помощь по хозяйству.

Причиной разлада стала халатность одной женщины, которой вменили в обязанность следить за чистотой калебас, которые дети Иджу использовали как ночные горшки. Она мало того что не вымыла грязную калебасу, но и даже не опорожнила ее. А тут, как на грех, эту калебасу схватил маленький сын демиурга, и у него распух палец. Иджу разгневался, отдалил небо, где проживал с семейством, подальше от земли и снял марги и килба с довольствия.

Перед племенами встала проблема пропитания. Но вместо того чтобы засучить рукава и выйти с мотыгами в поле, марги и килба обратили взор на возделанные поля своего соседа Мпту, у которого уродилась замечательная кукуруза, и принялись совершать набеги на его угодья. Трудно было сделать что-нибудь более опрометчивое — Мпту, конечно, слыл удачливым земледельцем, но сельское хозяйство было для него, скорее, хобби, а вообще-то он заведовал смертью, ограничивая, правда, свою деятельность животным миром.