В апреле начался усиленный обстрел Севастополя — второй из шести. Он продолжался девять дней, и за это время союзники выпустили по городу 168 700 снарядов, на которые русские батареи ответили примерно половиной от этого количества выстрелов. Количество боеприпасов в городе заметно уменьшилось, и батареи были ограничены в своих возможностях вести ответный огонь.
Повреждения, полученные укреплениями днем, за ночь восстанавливались защитниками. Однако потери русских были очень велики: 6000 убитыми и ранеными, причем большая часть потерь приходилась на ночные отряды ремонтников. Толстой описывает свое посещение одного из госпиталей:
Теперь, ежели нервы ваши крепки, пройдите в дверь налево: в той комнате делают перевязки и операции. Вы увидите там докторов с окровавленными по локти руками и бледными угрюмыми физиономиями, занятых около койки, на которой, с открытыми глазами и говоря, как в бреду, бессмысленные, иногда простые и трогательные слова, лежит раненый под влиянием хлороформа. Доктора заняты отвратительным, но благодетельным делом ампутаций. Вы увидите, как острый кривой нож входит в белое здоровое тело; увидите, как с ужасным, раздирающим криком и проклятиями раненый вдруг приходит в чувство; увидите, как фельдшер бросит в угол отрезанную руку; увидите, как на носилках лежит, в той же комнате, другой раненый и, глядя на операцию товарища, корчится и стонет не столько от физической боли, сколько от моральных страданий ожидания, — увидите ужасные, потрясающие душу зрелища; увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите войну в настоящем ее выражении — в крови, в страданиях, в смерти…
Второй обстрел не привел к ожидаемому результату и оказался столь же неудачным, как и первый. Вот размышления одного из британских офицеров на этот счет:
Идет четвертый день второго обстрела, но мы не видим никаких успехов. Неприятель ведет уверенный ответный огонь. Никто из нас не испытывает ни малейшего оптимизма. Поговаривают о штурме, но я не думаю, что штурм возможен, если артиллерийский обстрел не даст желаемого результата, а в этом нет причин усомниться… Боюсь, пока Севастополь не изолирован от России, у нас ничего не получится.
Другой разочарованный участник событий, полковник Чарльз Уиндем, излагает более критическое видение не только артиллерийского обстрела города, но и действий командования в целом:
Недаром говорят, что война — это почти всегда цепь ошибок. Действия союзников с момента прибытия в эту страну представляют собой демонстрацию одной непрекращающейся глупости и некомпетентности… Мы уже четыре дня обстреливаем город, потеряли не одну сотню людей (260 британцев и 1500 французов), и все же если мы не перейдем после этого к штурму, да еще в нескольких местах, то города нам не взять. А если мы потеряем множество людей в этих атаках (что более чем вероятно), то принесем в жертву больше человеческих жизней и выбросим на ветер больше денег, чем когда-либо раньше, причем сделаем это без всякой пользы.
Во время этого — второго — обстрела Севастополя Наполеон III и императрица Евгения в сопровождении свиты гражданских и военных советников находились в Лондоне с официальным четырехдневным визитом, целью которого было не только укрепление англо-французского альянса, но и разработка совместной стратегии для Крымской кампании. Днем военный совет, состоявший из министров и генералов, собирался за столами, заваленными картами, схемами и донесениями с театра военных действий, а по вечерам самые знатные и важные из членов совета ужинали вместе с августейшими парами. Виктория посвящала все время императору Франции, которого до последнего времени считала обыкновенным выскочкой, — теперь же британская королева была им совершенно очарована.
У Виндзорского замка состоялся великолепный военный смотр — играли оркестры, раздавались громкие приветственные крики, Виктория и Евгения выглядели чрезвычайно впечатляюще и, судя по всему, были весьма довольны всем происходящим. Светлые платья их величеств дополнялись темными шарфами и вуалями, Виктория была в зеленой шляпке, а Евгения — в голубой. Вечером королева устроила парадный ужин. На столе был золотой сервиз, слух приглашенных услаждал оркестр лейб-гвардии конного полка. После трапезы и программы развлечений высокие гости вернулись в Лондон на специальном поезде, который отправлялся отличного перрона королевы.
На следующий день в Гилдхолле — ратуше лондонского Сити — состоялся прием, на котором присутствовали 1200 человек, для чего был выстроен специальный павильон, украшенный девизом с надписью «Альма, Балаклава и Инкерман». Затем гости, сопровождаемые толпой герцогов, герцогинь, принцев, принцесс, придворных и свитских дам и господ и прочей знати, отправились в оперу слушать «Фиделио» Бетховена. Улицы Уэст-Энда были ярко освещены. Апрельский выпуск «Иллюстрейтед Лондон ньюс» писал: «Иллюминация в честь монарших гостей была повсюду — некоторые улицы превратились в сплошное сиянье. Их императорские величества, направлявшиеся в Королевскую итальянскую оперу[118], были весьма довольны этим великолепным приемом и приветственными возгласами толпы, которая издавала их с редким энтузиазмом».
Вот так. Пока те, на ком лежала вся тяжесть вины за развязывание войны, наслаждались парадными обедами, блестящими смотрами и фейерверками, вдали от дома ни в чем не повинные люди, которые должны были привести эту бессмысленную войну к завершению, страдали от изнуряющих болезней, голода и тяжких ран, страдали — и умирали.
Однако заседания военного совета, состоявшиеся за эти четыре дня, оказались плодотворными. К их собственному удивлению, министры и генералы договорились о новой стратегии для осады Севастополя. С прибытием турецких подкреплений пути снабжения города продовольствием и боеприпасами должны быть перекрыты. После этого тщательно подготовленный штурм по трем направлениям уничтожит русскую армию и город будет взят. Такая несложная наступательная стратегия могла бы и раньше принести успех, но командование союзников к ней не прибегало. Впрочем, и этот план ни к чему не привел — Раглан и Канробер не рассмотрели его достоинств, и ничто не могло понудить их прибегнуть к новой стратегии.
Пока продолжался государственный визит французского императора, союзники предприняли нападение на Керчь, расположенную в восточной части Крыма на берегу Азовского моря. Захватив этот слабо укрепленный порт, союзники отсекали Севастополь от снабжения по Дону. Предложение это исходило от Раглана и было одобрено Канробером с большой неохотой, поскольку французский командующий не хотел уменьшать численность осаждающих Севастополь войск на 9000 человек. Не успел флот покинуть гавань Балаклавы, как союзники получили известие о новом плане военного совета, переданное по недавно проложенному между Варной и Балаклавой телеграфному кабелю. Новая система связи теперь позволяла Парижу и Лондону более эффективно осуществлять управление удаленными от столиц операциями. Вдогонку отплывшим к Керчи кораблям было отправлено быстроходное судно с приказом вернуться.
Результатом этой путаницы стало дальнейшее ухудшение и отношений между французами и британцами. Кроме того, распоряжения для Канробера теперь поступали из Парижа по телеграфу, а британское военное ведомство по неизвестной причине продолжало пользоваться курьерской связью, и Раглан получал депеши из Лондона с двухнедельной задержкой. Канробер был готов согласиться на штурм по трем направлениям, но Раглан не желал действовать, не получив на этот счет указаний. Напряженность между двумя командующими становилась все более очевидной. Семнадцатого апреля Канробер попросил освободить его от должности, на что Наполеон с готовностью согласился. Командование французскими экспедиционными силами принял генерал Пелисье.
