— Как удачно, что… все в итоге уладилось наилучшим образом.

— Месье граф очень добр.

— Но далеко не все такого мнения. По крайней мере, тот, кто стрелял в него, так не думает.

Она стиснула руки.

— Вы считаете, что выстрел не был случайным? Вы думаете…

— Ему повезло. Вы, должно быть, были потрясены, когда узнали…

Едва я произнесла эти слова, как мне стало стыдно. Ибо я поняла, что если мои подозрения относительно графа и Габриэль верны, то я глубоко задену бедняжку, но мне было необходимо выяснить, является ли граф отцом ее ребенка.

Но она спокойно отреагировала на мои слова, что доставило мне огромную радость. Габриэль явно не поняла подтекста моего высказывания, а чувствуй она себя виноватой, немедленно уловила бы его скрытый смысл.

— Да, это было большим потрясением, — откликнулась Габриэль. — К счастью, Жак в это время находился неподалеку от места происшествия и быстро прислал людей с носилками.

Но я решила продолжить свои расследования.

— Как вы думаете, у графа здесь есть враги?

— О, это был несчастный случай, уверяю вас, — быстро сказала она.

— Пожалуй, — сочла нужным согласиться я. — И к счастью, граф пострадал не очень сильно.

— Я ему так благодарна. — В ее глазах стояли слезы. И мне хотелось бы знать, были ли это слезы благодарности или чего-то иного, более сокровенного.

Через несколько дней, гуляя по средней террасе с ее декоративными клумбами и партерами, отделенными друг от друга живыми изгородями из самшита, я увидела графа, сидящего на каменной скамье перед маленьким прудом с лилиями и золотыми рыбками.

В этом замкнутом со всех сторон пространстве сада сильно припекало солнце, и в первый момент мне показалось, что он спит. Несколько секунд я стояла и смотрела на него, а когда собралась тихо уйти, то услышала его голос:

— Мадемуазель Лоусон!

— Надеюсь, я не побеспокоила вас.

— О, это самое приятное из всех беспокойств. Идите сюда и посидите со мной немного.

Я подошла к скамейке и села рядом с ним.

— Я еще не поблагодарил вас за быстроту и находчивость, проявленные в тот день в лесу.

— Не думаю, что сделала нечто, достойное похвалы. Любой на моем месте поступил бы так же. Вам уже лучше?

— Намного. Правда, растяжение мышц немного беспокоит. Но мне сказали, что это через неделю пройдет. А пока вот ковыляю с палкой.

Я посмотрела на его руку с кольцом-печаткой на мизинце, опиравшуюся на трость с набалдашником из слоновой кости. Он не носил обручального кольца, как принято у мужчин во Франции. Интересно, это было просто пренебрежение традицией или имело какой-то смысл?

Он посмотрел на меня и сказал:

— Вы выглядите… такой умиротворенной и довольной, мадемуазель Лоусон.

Я была поражена. Неужели я позволила себе так обнаружить свои чувства?

— Вся эта окружающая обстановка, — поспешно залепетала я. — Теплое солнце… цветы, фонтан… так прекрасны. Разве можно чувствовать себя по-иному здесь? А что это там за скульптурная группа посередине пруда?

— Персей, спасающий Андромеду. Очень неплохая вещь. Вы должны посмотреть на нее поближе. Она сделана около двухсот лет назад скульптором, которого мой предок привез в замок. Она должна вам очень понравиться.

— Почему же очень?

— Я считаю вас Персеем женского рода, спасающим искусство от дракона гниения, старения, вандализма и так далее.

— Какая поэтичная фантазия! Вы удивляете меня.

— Я вовсе не такой уж обыватель, как вы думаете. А после того, как вы преподадите мне еще несколько уроков в галерее, я и вовсе стану эрудитом, вот увидите.

— Уверена, что вы не горите желанием приобретать знания, от которых вам нет никакой пользы.

— Но я всегда считал, что любые знания полезны.

— Если всего нельзя постичь, то стоит ли забивать голову тем, что не имеет практической пользы, — это будет лишь пустой тратой времени… в ущерб многому другому.

Он пожал плечами и улыбнулся. А я продолжала:

— Как же все-таки выяснить, кто стрелял в лесу?

— Вы считаете, это нужно?

— Конечно. А что, если это опять повторится?

— Ну что ж, возможно, тогда исход будет менее удачен… или более. В зависимости от того, как на это посмотреть.

— Я нахожу ваше отношение к происшествию очень странным. Как будто вам все равно, кто пытался убить вас!

— Но моя милая мадемуазель Лоусон, уже проведено не одно расследование, а установить, кому принадлежала пуля, не так-то просто, как вам кажется. Ружье имеется почти в каждом доме. В окрестных лесах водится много зайцев. Они так хороши, тушенные в горшочке!

— В таком случае, если кто-то действительно стрелял зайцев, то почему бы не прийти и не сказать об этом?

— Что вместо зайца убили мою лошадь?

— Хорошо, предположим, что кто-то стрелял, и пуля, попав в дерево, срикошетила и убила вашу лошадь. Знал ли тот человек с ружьем, что вы в лесу?

— Положим, что он… или она… об этом и не подозревали.

— Так, значит, вы склонны считать случившееся несчастным случаем?

— А почему бы и нет, поскольку это очень разумная версия.

— Это очень удобная версия, но я не думаю, что вы из тех, кто согласится с ней.

— Возможно, когда вы узнаете меня лучше, то измените свое мнение. — Граф улыбнулся. — Здесь так приятно. Если у вас нет других планов, может быть, останетесь со мной и мы немного поболтаем. Потом я отведу вас к пруду и вы полюбуетесь скульптурой. Это действительно маленький шедевр. У Персея на редкость решительное выражение лица. Он буквально преисполнен решимости одолеть чудовище. А теперь… давайте поговорим о картинах. Как идут дела? Вы просто чудо. Скоро вы закончите работу и наши полотна будут выглядеть так, будто только что вышли из-под кисти художника. Это просто невероятно, мадемуазель Лоусон.

Мы поговорили о картинах, а потом пошли смотреть скульптурную группу. Затем вместе отправились в замок.

Мы медленно шли по террасе. Когда приблизились к замку, я заметила в окне классной комнаты какое-то движение. Любопытно, кто следил за нами — Нуну или Женевьева?

Интерес к происшествию с графом внезапно угас — виноградникам грозила опасность. Виноградная лоза приближалась к пику своего летнего роста, когда появились признаки филлоксеры. Новость быстро распространилась и в городке, и в замке.

Я отправилась к мадам Бастид, чтобы узнать подробности. Пока мы пили кофе, она рассказала мне, какой вред может принести филлоксера. Если ее не остановить, весь урожай погибнет.

Жан-Пьер с отцом работали чуть ли не всю ночь. Виноградники надо было опрыскать мышьяковистокислым натрием, имея при этом в виду, что слишком большая доза раствора может нанести лозе вред, а слишком малая не даст нужного эффекта.

— Такова жизнь, — философски заключила мадам Бастид, пожимая плечами, и принялась еще раз рассказывать мне о том, когда виноградная тля уничтожила лозу во всей стране. — Прошли годы прежде, чем наши виноградари смогли вернуть себе былое благополучие, — вздохнула она. — И каждый год несет свои заботы — то филлоксера, то листовертка, то хрущ. Ах, Даллас, и кто только становится виноградарем?

— Но зато, когда урожай собран без потерь, какая это, должно быть, радость!

— Вы правы. — Глаза мадам Бастид засияли. — Видели бы вы нас тогда! Мы буквально сходили с ума от радости.

— Но если бы над вами не висела какая-либо напасть, вы бы не испытывали тогда такой радости.

— Это верно. В Гайяре нет прекраснее времени, чем сбор урожая, и, чтобы испытать наслаждение, надо сначала его выстрадать.

Я спросила, как дела у Габриэль.

— Она очень счастлива. И подумать только, что это был, оказывается, Жак.

— Вы удивлены?

— О, не знаю. Они дружили с детства. Порой так трудно заметить происходящие перемены. Девочка вдруг становится женщиной, мальчик — мужчиной… Такова природа. Да, я удивилась, узнав, что это Жак, хотя догадывалась, что Габриэль влюбилась. В последнее время она стала такой рассеянной. Ну что теперь говорить! Все устроилось наилучшим образом. Жак справится с делами в Сен-Вайяне. Сейчас ему, конечно, придется как следует потрудиться, ведь эта зараза распространяется очень быстро! Было бы очень некстати, если бы она затронула и виноградники Сен-Вайяна именно теперь, когда Жак только приступил к работе.