ему сказать правду.
— Дельфины — удивительные, но преданные людям. Нам,
страшным и лживым людям!
Он презирает мой ответ. Я прочел это в его глазах бегущей
строкой. Да. Ты, конечно, погорячился, но, быть может,
гуляешь сейчас там, где в юности пробегал сам Сальвадор.
Сальвадор пробегал. Какой пустой афоризм. Мы едем
в этом лифте уже целую неделю. Бросьте эти шуточки. Мне
сделалось жутко, Я осознал, что неимоверно худой. Кожа натянута
как барабан. Мои скулы настолько остры, что ровными
рывками режут лицо.
Ровными рывками режут. Идея для картины. Идеи для
картины. мэк.мэк.мэк.мэк.мэк.
Мое сознание расширилось или нет? Или нет? Или нет?
Прописан в «Ворде» и подчеркнут красным. Когда Я уже буду
на улице, киньте меня в снег — Я остыну. Обязуюсь остыть.
Так, уже вынесен кем-то на улицу. Да, это улица. И значит,
Я уже тут. Ах, милые люди.
Этот снег — где же он? Господа, вы не видели снег?
Я жертва обстоятельств, как Фитцджеральд. Как Великий
Гэтсби.
Самое время ровно лечь на земле и хорошенько выплакаться.
НЕТ, сколько можно; ты всего лишь посредник,
втянутый в игру. Они могут убить тебя, помни это. Но что
же мне делать? Беги, Флойд. Беги! Я вскакиваю на ноги
и несусь что есть мочи. Бегу и чрезмерно этому рад. Большой
Город медленно прокручивается перед моим взором,
а Я бегу. Бежал до тех пор, пока моя грудь не заныла, словно
пробитая камнем. Прислоненный к стене, пытаюсь выровнять
дыхание.
Ты дурак. Как ты мог оставить ее там одну, с ними. Они
ведь ни за что ее не выпустят. Воротись. Я взглянул на небо,
и там вместо луны были огромные буквы; нужно их прочитать.
Читаю: В-О-Р-О-Т-И-С-Ь. Да, это определенно знамение.
Нужно идти.
Но идти невозможно. Ноги вязнут в асфальте, как в болоте.
Кто-то спросил, что со мной. Я не ответил и пошел дальше,
но этот кто-то заорал с большей силой:
— Что с вами?
Мне пришлось оглянуться и напрячь глаза. Это человек
с головой золотой Мэрилин Монро. В таком случае хами ему:
— Выпрями спину и иди читай, идиотка! — Видимо, это
оскорбило, и он ушел. Они все уходят, когда Я несдержан.
Мне подумалось: «сержант Несдержан», — и это тотчас рассмешило.
Как давно Я так не смеялся. Вот так напиток. Может
быть, Я добрел до этого здания. Подхожу к двери и висну
на ней. Отворяется; самое время скатиться кубарем вниз.
Я долго обещаю себе, что ничего не поврежу. Верю и дружелюбно
улыбаюсь, а затем прыгаю в темную пустоту, и через
секунду деревянные ступени весело лягают меня. Это продолжается
довольно долго; вроде как Я разбил губу. Но чудовищная
ошибка мною все же допущена. Я ввалился не в то
здание. Бреду по полуподвальному коридору и кличу себя
сукиным сыном что есть мочи. Слишком душно и темно; иди
на свет. И Я вышел и уперся в огромную стену, на которой
висела фашистская свастика. Настолько огромная, что нужно
отойти подальше, чтобы разглядеть ее всю.
— Ты кто такой, твою мать?
Я обернулся и увидел толпу агрессивно настроенных
граждан. Их явно объединяют общие интересы. Мне нужно
рассказать им правду. Если они пойдут толпой, то смогут завалить
этого кабана Пои или хотя бы отвлечь его. Но Я уже
все это продумал и так лень им что-то объяснять. Двигаюсь
к выходу, но они меня не пускают. Обступили и кричат в самое
мое лицо, что Я здесь забыл?..
— Я потерян. Сын самого Мефистофеля надушил мою голову
неким дерьмом, и Я слоняюсь в забытьи. Свидетели
Иеговы украли мою подружку, но вас они побоятся. Дорогие
фашисты, помогите мне, и Я обещаю вам, что мое искусство
будет еще красочней и четче.
И что-то стукнуло меня в лицо. Лягнуло; если бы мои глаза
были раскрыты на все сто, быть может, удалось бы что-то
разглядеть. Создалась некая невесомость. Меня несли на руках,
и это было так по-дружески. Продолжалось это недолго,
вскоре меня скинули с чего-то высокого на что-то низкое.
Наконец Я почувствовал, насколько стал грязным и мокрым.
Прощай, моя дорогая куртка, твоя эра подошла к концу. Захотелось
обронить пару слез, но Я сдержался. Понял, что
вновь на улице и Джейн Лавию Ротт мне не найти. Иди домой,
Флойд, иди домой. Уже глубокая ночь, и поезда не ходят,
а пешком Я буду идти несколько световых лет. Ну что, например,
проносится за окном поезда, когда ты в нем мчишь?
Проносится лес, да, много лесов. Значит, нужно добрести до
первого встречного леса и двигаться все время по прямой.
Это действительно поразительная стойкость мышления.
Я трижды поблагодарил себя за это и пошел. Потом, на
мгновенье обернувшись, Я поклонился Большому Городу
и тем, кого больше не увижу.
Всего вам наилучшего, господа Этнические кролики!
Глава 9
Мы врем вам каждый день
Человек, накачавший меня этой отравой, был чистосердечным
обманщиком.
Помнится, он заявил, что меня будет держать пару часов,
а прошло уже целое столетие.
Я то и дело материл себя за эту несусветную наивность.
С детства нас учат не пихать в рот то, чего не знаешь. Но уж
будь уверен, сейчас тысячи слоняются в таком же одурманенном
состоянии по всему земному шару. Да это ничуть
и не ободряет.
Я набрел на какие-то гаражи, или то был склад; мне пришлось
перелезать через старый сетчатый забор. Это была
плохая идея — он располосовал мою куртку, и теперь она
была в окончательно непригодном состоянии. Но удача все
же мне улыбнулась, Я таки вышел в сторону леса. Может
быть, удастся найти сани, запряженные парой-тройкой собак,
и они будут мчать меня сквозь непроглядную тьму этих
лесов. Мечты, мечты.
Мой карман истошно вибрировал — то был телефон.
Но сколько бы Я ни поднимал трубку, все, что прослушивалось,
отдавало гробовой тишиной. Поэтому Я игнорировал
звонки.
Бежал от этих оков.
Спешу заметить, что вообще забыл, откуда двигаюсь
и в какую сторону. Все, что мне припоминалось, — это идти
лесом. Раздражала потеря счета времени. Казалось, Я проломил
дверь в параллельную реальность, где времени вообще
нет и теперь Я обречен бродить тут вечность. Память
оставляла меня. Мозг отказывался работать, и мне пришлось
остановиться. Только сейчас Я заметил, как тихо в этом лесу.
Быть может, это все постановка, а Я известный актер. Как
меня зовут, Я ведь точно актер. Имя… Имя…
Первая буква — точно «Ф», это Я башку даю на отсечение.
Мне нужно было идти.
Я практически плыл в этих молочных сугробах, а сам думал
над именем, каким меня могли бы звать. «Ф» — это буква,
с которой все начинается.
Это все от одиночества. А у тебя есть друг, с которым
можно всю ночь молчать и смотреть на небо? Да, неврогенная
саркома! Это Я все наврал. Вечно так делаю.
Я чем-то сродни Пиноккио. Чем больше вру, тем больше
мой потенциал.
Ничего, будет тебе и Рембрандт, и «Избиение младенцев».
Мое имя. Дружно назовите его.
«Ф» — это Фабио.
Меня зовут Фабио Мориэнелли? Боже всемогущий, как
Я мог допустить такое?
Моя голова растраивается, потому и расстраивается.
Чем дальше ноги несли меня, тем дальше Я терялся в себе.
Еще пару шагов — и потеряюсь навсегда. Лес станет моим
домом, и рано или поздно кто-то набредет на мои останки.
Может, какое-то время Я буду питаться корой и жарить на
костре окоченевших белок. Но, заснув однажды, непременно
стану добычей медведя, волка или кабана.
Они разбросают содержимое моего желудка, окропят
моей кровью землю, а летом здесь будет расти земляника.
Это печально, и Я позволил себе всплакнуть.