Держать русского в тылу, при кухне моджахедам, видимо, было выгодней и спокойней. Незамеченным покинуть лагерь почти невозможно. Впрочем, Сергей уже и не предпринимал таких попыток. Он понимал, что далеко по заснеженным горам не уйдет, тем более что своих поблизости нет.

От слова «свои» его слегка покоробило. Вся загвоздка в том, что он уже наполовину чужой. И, наверное, прав Саид, утверждающий, что назад ему теперь дороги нет. По законам военного времени, за убийство, пусть даже исполненное под принуждением, его ждет трибунал.

Странно, но все реже вспоминались ребята с «Утеса», Боровая, мама с отцом — они остались в каком-то другом, недосягаемом мире, словно на другой планете. Где-то там и Наташа, которая уже не снилась, как раньше, по ночам. Выйдя замуж, она словно умерла для него.

В простой афганской одежде, с бородкой Сергея уже не сразу и отличишь от моджахедов. Правда, выдавали славянские черты лица и еще что-то едва уловимое в походке, улыбке, жестикуляции. Да, еще, может быть, грусть в глазах, независимо от того, улыбались они или тосковали.

Когда спустились с гор, в кишлак, в бытовом плане стало намного легче и комфортнее. Сергея вместе с Рахмоном и Ситдиком поселили в просторном доме местного мельника. Так что под рукой всегда была мука, из которой выпекали горы вкусных лепешек, хлеб-лаваш на весь отряд. Правда, он наполовину уменьшился: Саид отпустил многих на зимние каникулы, к своим семьям. Но по первому зову те обязаны были собраться здесь же. Невозвращение приравнивалось к предательству, за которое карали смертью. Именно такое наказание в прошлом году понесли молодые моджахеды Ильяс и Анвар, решившие после зимнего отдыха зачехлить ружья и заняться торговлей. Через неделю их только открывшийся магазинчик был сожжен, а изрешеченные пулями трупы парней нашли на базарной свалке. То была жестокая месть тех, с кем они еще недавно воевали против русских.

Иногда месить тесто и выпекать хлеб им помогала жена мельника Оливия с дочкой Лейлой. На вид ей было лет тринадцать. Но в этом подростке уже угадывались черты будущей женщины — стройной красавицы. На Востоке девушки взрослеют быстро, чему способствует сама природа, уклад жизни. С раннего детства дети в афганских семьях приучены трудиться. Девочки — первые помощницы мамы в домашнем хозяйстве: от нее они перенимают не только привычки, характер, но и умение готовить, шить, ткать ковры. Лейла росла любопытным ребенком. Она сразу обратила внимание на русоволосого Сергея, почти всегда молчавшего. «Он что, немой?» — удивленно спросила у мамы. На что та холодно буркнула: «Он русский». Кто такие русские, девочка уточнять не стала. Но по недовольному маминому тону поняла, что они плохие люди.

В один из вечеров в дом мельника наведался Саид с ближайшим окружением. Хозяин, попросив у Аллаха прощение, заискивающе выставил пару литровых бутылок афганской самогонки — шаропа, достал разнообразную и сытную закуску. Сложив в углу оружие (даже здесь, в кишлаке, полностью подконтрольном им, моджахеды, как истинные горцы, не расставались с винтовками и автоматами Калашникова китайского производства). Застолье мало чем отличалось от славянского, разве что непродолжительной молитвой, которую перед трапезой совершили гости. После нескольких чарок, смачно выпитых со словами «Аллах акбар», заменившими традиционный тост, захмелевшие моджахеды запели. Да так душевно и складно, что можно было принять собравшихся за народный хор. Обычно суровые лица бородачей смягчились в улыбках, посветлели, словно их озарили солнечные лучи.

Сверкович, сидевший в сторонке, встрепенулся, когда услышал голос Саида:

— Плохо, что ты с нами не поешь. Тебе надо быстрее учить язык. Каждый мусульманин должен его знать.

Все притихли. А главарь моджахедов, окинув их одним своим глазом, после паузы молвил: «Я не оговорился. Сергей скоро примет ислам, Аллах даст ему новое имя. Потом мы найдем парню хорошую жену: Саид слов на ветер не бросает».

Моджахеды, подогретые шаропом, загудели, как пчелиный рой, обсуждая услышанное. Не все, похоже, были согласны, но вслух перечить своему командиру никто не решился. У самого Сергея, оказавшегося вдруг в центре всеобщего внимания, кошки на душе скребли. Он, крещенный в детстве в православном храме, должен сменить христианскую веру на чужую, мусульманскую, только для того, чтобы спасти себя от смерти. Но как жить потом, с не своим Богом в сердце? И защитит ли он когда-нибудь в суровую минуту опасности, не отвергнет ли в час испытания как инородное тело?

После того разговора Сергею было велено срочно штудировать Коран — священную книгу мусульман. Из нее он узнал, что необходимо следовать пяти основным «столпам» и обязанностям. Главный догмат ислама кратко изложен в 112-й суре Корана: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Скажи: Он, Аллах, един, Аллах вечный; не родил и не был рожден, и не был Ему равным ни один!»

Первая обязанность мусульманина — верить в то, что Аллах единственный истинный Бог, а Мухаммед его посланник. Вторая обязанность — пятикратная молитва (салят, намаз), которую ежедневно нужно совершать в любом ритуально чистом месте. В пятницу мусульмане посещают соборную мечеть. Третьей ритуальной повинностью является строгое соблюдение поста (саума) в месяц рамадан. Согласно преданию, первое откровение было ниспослано Мухаммеду именно в этот месяц, вот почему пост воспринимается как телесная форма служения Богу.

Четвертое религиозное правило подразумевает выплату закята — обязательного налога на имущество и доходы, который впоследствии расходуется на нужды общины и ее прихожан. Этот принцип распределения как бы уравнивает всех верующих, ведь для Аллаха нет бедных и богатых. Кроме того, приветствуются добровольные пожертвования — садака.

И, наконец, пятой обязанностью мусульман является совершение паломничества в Мекку, прежде всего в «священную мечеть», где находится главная святыня ислама — Кааба. Желательно, чтобы хадж совершил каждый мусульманин, хотя бы раз в жизни (при условии физических и материальных возможностей): в этом случае он получает звание хаджи и уважение соплеменников.

— А еще Мухаммед призывает вести праведную жизнь и готовить себя к грядущему Божьему суду, — по-учительски заметил таджик Рахмон. Коран он начал учить вместе со школьным букварем, поэтому хорошо знал, на какой странице и о чем говорится.

«Саид и его люди, называющие себя мусульманами в седьмом колене, разве праведную жизнь ведут? — чуть не вырвалось у Сергея. — Ведь у них руки по локоть в крови. Не щадят ни чужих, ни своих, играючи, отбирают жизнь, дарованную Богом. А ведь это большой грех, против которого зачастую и молитва бессильна».

Но вслух говорить о закравшихся сомнениях Сверкович не стал. Хоть и не было у него человека в отряде ближе, чем таджик Рахмон, с которым по-русски постоянно общался, когда кашеварили в горном лагере и здесь, в кишлаке, но даже с ним поделиться сокровенными мыслями не решился. А вдруг донесет Саиду, этому отморозку-головорезу, которого Сверкович откровенно побаивался, но виду старался не подавать.

На понедельник, надень рождения пророка Мухаммеда («Маулид аннаби») Саид назначил ритуал принятия ислама Сергеем Сверковичем. Мечети в кишлаке не было, поэтому собрали народ прямо на площади. День выдался как по заказу солнечный, безветренный. Местный мулла, полноватый коротышка с бегающими глазками, призвал дехкан помолиться во славу Аллаха. Затем он неторопливо подошел к Сергею, строго смерил его взглядом и на дари через таджика Рахмона торжественно спросил: «Готов ли ты, раб божий, к серьезнейшему шагу в своей жизни? Намерен ли до конца дней своих свято чтить Коран и твердо выполнять все его заповеди?» Сверковича словно рентгеном просвечивали устремленные взоры афганцев, простых дехкан и моджахедов из отряда. Эта была, по всей видимости, кульминация действа. Ведь скажи он решительное «нет» и вся затея провалилась бы, рухнула как карточный домик. Правда, этим он подписал бы себе смертный приговор, который, наверное, тут же на площади от имени Аллаха и был бы приведен в исполнение.