Когда Виктор вернулся домой, мать, увидев его на пороге, воскликнула, приложив натруженные крестьянские руки к груди: «Слава богу, сынок, живой!» Она не партию, не министра обороны, а именно его, Верховного Главнокомандующего человеческими судьбами, искренне благодарила. А вот ее матери не довелось дождаться мужа с Великой Отечественной войны. Как погиб его дед и где похоронен, Виктор, сколько ни пытался, так и не узнал. Дед стал одним из сотен тысяч неизвестных солдат, нашедших вечный приют в братской могиле без имени и фамилии…

Тогда, вернувшись с Афгана, он впервые за долгие годы побывал с мамой в церкви. И по ее совету помолился за свое телесное и духовное здравие, а также зажег свечу за упокой душ погибших боевых друзей. То был всего лишь мимолетный эпизод в насыщенной встречами и событиями жизни отпускника. Но он не забылся, не выветрился из памяти.

Та старая, уже покосившаяся деревянная церквушка в родной деревне доживает последние месяцы. Как пообещал прихожанам батюшка, скоро на ее месте начнут возводить новую, из кирпича: уже и добровольные пожертвования собирают. Виктор обязательно поможет деньгами, еще и руками на стройке подсобит — сразу же, как вернется из колонии. Он почти физически ощутил потребность в этом бескорыстном поступке. Тем более что речь идет о малой родине.

Красивое, знаковое название у его деревни — Богодаровка, то бишь Богом подаренная. Раньше Виктор как-то не задумывался над этим, а теперь понял: неспроста такое название, с какой-то легендой или былью наверняка связано. Надо бы, пока живы, расспросить стариков, покопаться в архивах — интересно ведь!

Очистить душу от скверны — вот что ему сейчас нужно. Как родник колодца или реки со временем затягивает тиной или грязью, так и внутренний мир человека обрастает греховными низменными страстями, нравственными пороками — завистью, злобой, ненавистью… Вера в Христа и есть тот специальный фильтр, который делает человека чище, лучше, духовно здоровее.

…Уснул он лишь под утро. До самого подъема Виктор снова с ротой тяжело поднимался в горы. В этот раз искали «духовские» склады с оружием. По узкой петляющей тропке Виктор ступал крайне осторожно: у него было тревожное, близкое к страху, предчувствие: сегодня он обязательно подорвется на мине: если не сейчас, так чуть позже, после очередного шага, который станет роковым. Он, словно кошка с мышкой, играл с судьбой вслепую. Афган по-прежнему цепко держал капитана Колесникова при себе, как важного свидетеля, еще не давшего ценные показания. Но и в тот раз Бог спас его: очнувшись от сна, он точно помнил, что не подорвался на мине.

Кошмарные сны, назойливо навещавшие все чаще, с годами отнюдь не растворились в тумане прошлого. Не выдержав их прессинга, Виктор однажды пришел на прием к психотерапевту. Тот прописал какие-то таблетки, порекомендовал прогулки в лесу, на свежем воздухе и настоятельно советовал съездить отдохнуть в санаторий с видом на море, что Колесников и сделал. В Крыму и впрямь он почувствовал себя здоровым. И лишь однажды, после того как они с женой поднялись на вершину сказочно красивой Ай-Петри, его до этого спокойный ночной сон бесцеремонно нарушил бессмысленный калейдоскоп пережитых впечатлений. Но к по-домашнему уютному Крыму, увы, они не имели никакого отношения. Это Виктор понял по фразам, в которых четко уловил кем-то произнесенные до боли знакомые ключевые слова: «шурави», «духи», «вертушки». Даже санаторий, на который он так надеялся, оказался бессильным помочь ему. А тут новый удар по нервам и психике — страшное происшествие со смертельным исходом на обратной дороге. Лучшей терапии не придумаешь…

И вот теперь, в колонии, Колесников, кажется, наконец-то нашел единственное лекарство от своей невидимой многолетней болезни, которой даже опытные врачи не могут поставить точный диагноз. «Это у вас нервное переутомление, обычная хандра — пройдет», — обычно так, успокаивая, квалифицировали медицинские светила его навязчивые, опустошающие душу и угнетающие сознание тяжелые афганские сны. Вера в Бога — вот его чудодейственный препарат, который ни в одной аптеке мира не продается: для его приобретения вообще не нужны деньги, блат. Только покаяние души.

Загадка — парадокс для любителей кроссвордов. Не убийца, не преступник, хотя руки в крови. Кто это? Командир мотострелковой роты Советской армии капитан Колесников. Конечно, он не один таков. И не по своей воле, а по приказу высшего командования оказался в чужой стране с оружием. Чтобы воевать, а не заводы, мосты, дороги строить, в чем по партийной указке пыталось поначалу убедить свой народ Советское телевидение. А у войны во все времена две родные сестры — боль и смерть. И если с последней Виктору посчастливилось разминуться, хотя не раз воочию видел ее, то первой стал братом. Как радиации чернобыльцы, так он нахватался этой медленно убивающей душу боли, человеческих страданий. Думал, с годами они исчезнут, но память и сознание зачем-то бережно хранят наряду с положительными эмоциями, чувствами и пережитые страхи, стыд, муки, сомнения. Обезглавленный труп моджахеда с кровоточащей, облепленной сонмищем зеленых мух шеей, неожиданно вернулся к нему из прошлого даже не во сне, а днем, когда Виктор разделывал на кухне мясо. Не он линчевал того «духа», а шедшие впереди разведчики. Но полузабытая картинка не стерлась в памяти, как и тот афганский подросток, расстрелянный им на пороге своего дома вместе с отцом, главарем банды. Как тени-призраки возвращаются порой к нему в ночной тиши голоса мертвых и живых однополчан. Хорошо, что хоть «воюет» Виктор молча, лишь слегка постанывая, не выкрикивая дурацких команд, иначе бессонница жене была бы обеспечена. Теперь он знает, что как незахороненный прах близкого человека зовет, напоминает о себе, так и непрощенный Богом грех безжалостно бередит оголенную душу. «Так что не к психотерапевту и невропатологу, а к батюшке на исповедь, в храм тебе, Виктор Иванович, надо идти, — с легкой иронией признался себе Колесников. — Пока не сделаешь этого, будешь приговорен к своей вине пожизненно, а не на два определенных судом года…» А еще он приговорен самой судьбой к Афганистану, куда, будь птицей, не соблюдая границ, с радостью упорхнул бы. Только не в нынешний, натовско-американский, где бал правит исключительно сила оружия, а не человеческих чувств, отношений, а в свой, середины 1980-х. Именно тот Афганистан, где он выполнял интернациональный долг, не спрашивая разрешения, как старый друг, приходит в гости во снах, в которых горе и радость, жизнь и смерть вперемешку. Колесников устал от них и хотел бы сам оказаться в гостях у своей боевой молодости, когда день шел за три, а их количество казалось безграничным. Но, наверное, сколько лет отмерено, столько и будет он носить в себе эту чистую, как родник, с примесью боли, горечи и печали, несбыточную мечту…

Большинство девушек и женщин, не встретивших свою вторую половину на необъятных просторах Советского Союза, отправлялись за семейным счастьем на афганскую войну, наивно веря в то, что оно их там ждет. И как же нестерпимо больно и горько было разочаровываться, воочию в увеличенном масштабе видя совсем другое: ужас, кровь, мучения, смерть. Лишь прошедшие через круги ада получали право на настоящую любовь. Она могла длиться вечность, годы, а то и вовсе считаные дни.

Большего романтика, чем Ира Кузнецова, во всем медучилище, наверное, не было. Поэтому никто из ребят не удивился, узнав, что девушка настойчиво обивает пороги военкомата. С единственной просьбой: направить ее после выпуска в Афганистан.

— Вы не имеете права мне отказать, — сердилась Ира, слыша уже из уст военкома знакомое предложение «еще раз хорошенько подумать». — Я взрослый, самостоятельный человек и хочу полученные в училище знания применить там, где они наиболее нужны.

— Правильно мыслите, — неожиданно согласился с ней военком. — Поэтому мой вам совет: езжайте в одну из сельских больниц. Там не хватает медсестер и каждому новому человеку очень рады.