Эта мечта частично сбылась. Самый реальный шанс представился отцу в 1942 году, когда один менеджер, увидев его игру, предложил Дондиньо перейти в известный клуб "Атлетико Минейро" из Белу-Оризонти. Мне было слишком мало лет, чтобы это событие запечатлелось в памяти, и все же можно представить себе всеобщее возбуждение в тот день, когда отец собрал чемодан, расцеловал на прощание всю семью и уехал. Я знаю, какие надежды он связывал с этим отъездом, и почти осязаю то розовое будущее, которое виделось ему. Отец был игроком экстра-класса и нисколько не сомневался, что ему нужен лишь шанс проявить себя.
Дебют Дондиньо оказался неудачным. В первой же игре против клуба "Сан-Кристован" из Рио-де-Жанейро он резко столкнулся с Аугусто (тем самым Аугусто, который позже выступал за клуб "Васко да Гама" и был включен в состав национальной сборной, участвовавшей в чемпионате мира по футболу 1950 года, даже был избран ее капитаном). Так вот, Аугусто поднялся, а Дондиньо продолжал лежать на земле, корчась в муках. У него был жесточайший разрыв связок правого колена. Игра закончилась вничью со счетом 1:1, но в следующем матче "Атлетико" с клубом "Америке" отец уже играть не мог.
Ему выдали обратный билет в Трес-Корасаес. Я думал, что после того, что произошло, Дондиньо не вернется домой. Но, видно, он очень любил всех нас, поэтому такая мысль не могла прийти ему в голову. Отец вернулся, правда, подавленный. Это состояние усугублялось еще и тем, что он начал прихрамывать — мучила боль в колене, да и жена, дона Селесте, беспрестанно пилила.
"Дондиньо! И раньше, когда обе ноги у тебя были здоровые, ты не мог прокормить нас своим футболом! Забудь это безумие! Найди себе нормальную работу, чтобы зарабатывать ею на жизнь! Жоржи, скажи ему!.."
Но Жоржи ничего не мог сказать, так как он любил отца и втайне завидовал ему, что он так хорошо играет, что зрители на трибунах приветствуют его, а в городе люди специально переходят на другую сторону улицы, чтобы поздороваться с ним. Дядя Жоржи — это брат моей матери. Он моложе ее и больше похож на моего старшего брата, чем на дядю. Он годится скорее в сыновья Дондиньо, чем в братья Селесте.
Дондиньо футбол не бросил, хотя колено оставалось распухшим, а боль не утихала. Он боялся делать операцию. Наверное, отец был прав, так как состояние местной больницы оставляло желать много лучшего. В промежутках между матчами Дондиньо обкладывал колено холодными компрессами, и это позволяло ему продолжать выступления за клуб "Трес-Корасаес". Ведь для него это была единственная возможность заработать на жизнь.
Все это я узнал в основном из рассказов родных. Мои собственные воспоминания связаны с городом Бауру, что в штате Сан-Паулу. Я хорошо помню, что футбольная карьера Дондиньо заносила нас на короткое время в Лорену и Сан-Лоренсо, где отец безуспешно пытался заработать на жизнь. Но Бауру суждено было стать нашим постоянным домом. Футбольный клуб этого города не только закрепил за Дондиньо место в команде, но и обещал ему помочь устроиться на государственную службу, чтобы облегчить его финансовое положение. Это было впервые. Мать приняла в штыки новость о новом переезде да еще переходе в другой футбольный клуб, но мгновенно сдалась, услышав о шансе устроиться на государственную службу. Она непрестанно молилась за это с тех пор, как стала женой Дондиньо. И вот мы опять снимаемся с места, но теперь, видимо, уже в последний раз.
Мои самые первые впечатления связаны с переездом в Бауру по железной дороге. Тогда мне было примерно четыре года. Я не помню деталей, но все же смутно припоминаю, как мы добирались до вокзала в старой повозке, запряженной осликом и выбивавшейся из последних сил лошаденкой. Повозкой правил дедушка, отец моей матери, который зарабатывал на жизнь тем, что пилил дрова, нарезал затем из них лучины и продавал их на растопку. Повозка была наполовину загружена поленьями, сзади лежали наши скромные пожитки. Там же примостились и мы с отцом. Мать с маленькой сестренкой на руках устроилась на сиденье около деда. Локтем она придерживала моего младшего брата.
Особенно хорошо мне запомнилось путешествие по железной дороге. Раньше мне ни разу не доводилось заглянуть в мир, лежавший за пределами нашего города. По крайней мере, ничего подобного не запечатлелось в моей памяти. Поэтому все, что я теперь увидел, было для меня новым и полным очарования.
Во многих поездах тогда (а кое-где и до сир пор) окна оставались распахнутыми, что являлось наиболее естественным и, в общем, наиболее экономичным способом кондиционирования. Меня невозможно было оторвать от окна. Скорость поезда была невелика. Паровоз самодовольно пыхтел, словно ему некуда было спешить, и катил себе без конкретной станции назначения. Мне казалось, что окружавший ландшафт не очень отличается от тех мест, где мы жили: мимо тянулись холмы коричневатой пыльной земли с приземистыми деревцами, устоявшими на бедных почвах в упорной борьбе за существование; попадались и более крепкие деревья, отбрасывавшие легкую тень. Кое-где к железнодорожному полотну подступали лачуги, возле которых в грязи играли полуголые ребятишки, равнодушно глядевшие на нас, торжественно проплывавших мимо со скоростью пятнадцать миль в час. У каждой лачуги была неизменная веревка, увешанная жалким бельем, болтавшимся на ветру. Изредка на глаза попадались bananeiras (так называют в Бразилии заводики по переработке бананов), Увешанные банановыми стеблями, создававшими слабую тень для тех, кто был обречен здесь на вечное прозябание.
На каком-то отрезке пути состав изогнулся по дуге, и я, забыв наказы родителей, высунулся по пояс из окна, чтобы рассмотреть паровоз, тянувший поезд. Я отчетливо разглядел и паровоз, и поднимавшиеся из трубы клубы дыма, которые темными пятнами заляпывали голубизну безоблачного неба. Машинист, небрежно высунувшись из кабины, посасывал трубку, от впереди бегущих рельсов отражались лучи солнца. Вдруг меня резко подбросило, и в тот же момент я ощутил такую затрещину, что отлетел к скамейке, на которой сидели мои родители. Дондиньо пристально смотрел на меня, а дона Селесте готова было поддержать его еще одной затрещиной в случае малейшего протеста с моей стороны.
К сожалению, город Бауру не стал землей обетованной, на что так надеялась наша семья. Клуб "Лузитания", заключивший контракт с отцом, был переименован в клуб "Бауру Атлетик", и новые менеджеры, соглашаясь выполнить обязательства, касавшиеся спортивной части контракта, всячески увиливали от обещания устроить Дондиньо на государственную службу. Нам опять пришлось начинать практически с нуля. Только на этот раз в совершенно чужом городе, где не было ни одной знакомой души, но зато прибавились домочадцы: дона Амброзина — бабушка по отцовской линии и дядя Жоржи. Итак, в доме было семеро: бабушка, дядя, брат Жаир, сестра Мария Лусия, родители и я. С новой силой разгорались ожесточенные споры. Кроме того, что Дондиньо приходилось играть в футбол с травмированным коленом, он должен был постоянно доказывать доне Селесте, что ему действительно обещали место на государственной службе, а менеджерам клуба, что они обязаны или предоставить ему обещанную работу, или подыскать что-нибудь взамен. Но ни то, ни другое успеха не имело.
А пока дядя Жоржи колол дрова, ходил по домам и продавал лучины. Этому он научился еще у своего отца. Но в Бауру было слишком много конкурентов, поэтому зарабатывал он очень мало. Позже дядя устроился в большой магазин по оптовой торговле, в котором продавалось все — от яиц до топорища. Его заработок стал немалым подспорьем для всей нашей семьи. По выходным дням к нам в Бауру приезжала тетя Мария, сестра Дондиньо, она служила в богатом доме в Сан-Паулу. Тетя привозила с собой фрукты — яблоки, груши, о существовании которых мы даже не подозревали, а также поношенные вещи своих хозяев. Постепенно до моего сознания стало доходить, что такое нищета.
Нищета — бич, который подавляет разум, иссушает дух и отравляет жизнь. Если мы не испытывали недостатка в самом элементарном, например, в пище, жилье или деньгах, чтобы заплатить за квартиру, мы были счастливы. Зато в нашем доме всегда царила любовь. Она помогала преодолевать невзгоды, и ее мы сохранили до сегодняшнего дня. Хотя было и немало горячих споров, обидных упреков и неприятных стычек из-за отсутствия самого необходимого, на что, как упрямо повторяла дона Селесте, мы имели законное право, поскольку Дондиньо обещали место на государственной службе.
