Громовые аплодисменты. Крики:
— Как ваша фамилия? Ответ:
— Я полковник Дорофеев.
Председателю ничего не остается, как приступить к выборам. Выставляется несколько кандидатур. Выбирается почти единогласно никому не известный, но всех взявший — полковник Дорофеев.
— Господ офицеров, могущих держать оружие в руках, прошу построиться тут же, в зале, поротно. В ротах по сто штыков — думаю, будет довольно, — приказывает наш новый командующий.
Через полчаса уже кипит работа. Роты построены. Из цейхгауза Александровского училища приносятся длинные ящики с винтовками. Идет раздача винтовок, разбивка по взводам. Составляются списки. Я — правофланговый 1–й офицерской роты. Мой командир взвода — молоденький штабс–капитан, высокий, стройный, в лихо заломленной папахе. Он из лазарета, с незажившей раной на руке. Рука на перевязи. На груди белый крестик (командиры рот и взводов почти все были назначены из георгиевских кавалеров).
В наш взвод попадают несколько моих однополчан и среди них прапорщик Б. (московский присяжный поверенный), громадный, здоровый, всегда веселый. Судьба нас соединила в 1–й офицерской роте, и много месяцев наши жизни шли рядом (прапорщик Б. убит в районе Орла, находясь в Корниловском полку. [91] — С. Э.).
Живущим неподалеку разрешается сходить домой, попрощаться с родными и закончить необходимые дела. Я живу рядом — на Поварской. Бегу проститься со своей трехлетней дочкой и сестрой. Прощаюсь и возвращаюсь.
Спускается вечер. Нам отвели половину спальни юнкеров. Когда наша рота, построенная рядами, идет, громко и отчетливо печатая шаг, встречные юнкера лихо и восторженно отдают честь. Нужно видеть их горящие глаза!
Не успели мы распределить койки, как раздается команда:
— 1–й взвод 1–й офицерской, становись! Бегом строимся. Входит полковник Дорофеев:
— Господа, поздравляю вас с открытием военных действий. Вашему взводу предстоит первое дело, которое необходимо выполнить как можно чище. Первое дело дает тон всей дальнейшей работе. Вам дается следующая задача: взвод отправляется на грузовике на Б. Дмитровку. Там находится гараж Земского союза, уже захваченный большевиками. Как можно тише, коротким ударом, вы берете гараж, заводите машины и, сколько сможете, приводите сюда. Вам придется ехать через Охотный Ряд, занятый большевиками. Побольше выдержки, поменьше шума.
Мы выходим, провожаемые завистливыми взглядами юнкеров. У выходных дверей шумит заведенная машина. Через минуту медленно двигаемся, стоя плечо к плечу, по направлению к Охотному Ряду.
Быстро спускаются сумерки. Огибаем Манеж и Университет и по вымершей Моховой продвигаемся к площади. Там сереет солдатская толпа. Все вооружены.
— Зарядить винтовки! Приготовиться! Щелкают затворы.
Ближе, ближе, ближе… Кажется, что автомобиль тащится гусеницей. Подъезжаем вплотную к толпе. Расступаются. Образовывается широкая дорожка. Жуткая тишина. Словно глухонемые. Слева остается Тверская, запруженная такой же толпой. Вот Охотнорядская церковь (Параскевы–мученицы). Толпа редеет и остается позади.
Будут стрелять вслед или не будут? Нет. Тихо. Не решились.
Сворачиваем на Дмитровку и у первого угла останавливаемся. На улице ни души. Выбираемся из грузовика, оставляем шофера и трех офицеров у машины, сами гуськом продвигаемся вдоль домов. Совсем стемнело. Фонари не горят. Кое–где — освещенное окно. Гулко раздаются наши шаги. Кажется — вечность идем. Я, как правофланговый, иду тотчас за командиром взвода.
— Видите этот высокий дом? Там — гараж. Мне почудилось, какая‑то тень метнулась и скрылась в воротах.
За дом до гаража мы останавливаемся.
— Если ворота не заперты — мы врываемся. Без необходимости огня не открывать. Ну, с Богом!
Тихо подходим. Слышно, как во дворе стучит заведенная машина. Вот и ворота, раскрытые настежь.
— За мной!
Обгоняя друг друга, с винтовками наперевес, вбегаем в ворота. Тьма.
Бах! — пуля звонко ударяет в камень. Еще и еще. Три гулких выстрела. Потом тишина.
Осматриваем двор, окруженный со всех сторон небоскребами. Откуда стреляли?
Кто‑то открывает ворота гаража. Яркий свет автомобильного фонаря. Часть бежит осматривать гараж, другая, возглавляемая взводным, — отыскивать караульное помещение.
У одних дверей находим раненного в живот солдата. Он без сознания. Это тот, что стрелял в нас и получил меткую пулю в ответ.
— Говорил я, не стрелять без надобности! — кричит капитан.
В это время неожиданно распахивается дверь и показывается солдат с винтовкой. При виде нас столбенеет.
— Бросай винтовку! Бросает.
— Где караул?
Молчит, потом, еле слышно:
— Не могу знать
— Врешь. Если не скажешь — будешь валяться вот как этот. Сдавленный шепот:
— На втором этаже, ваше высокоблагородие.
— Иди вперед, показывай дорогу. А вы, господа, оставайтесь здесь. С ними я один справлюсь.
Мы пробуем возражать — бесполезно. С наганом в руке капитан скрывается на темной лестнице.
Ждем. Минута, другая… Наконец‑то! Топот тяжелых сапог, брань капитана. Из темноты выныривают два солдата с перекошенными от ужаса лицами, несут в охапках винтовки, за ними еще четыре, и позади всех — капитан со своим наганом.
— Заводить моторы. Скорей! Скорей! — торопит капитан. Входим в гараж. Группа шоферов, окруженная нашими, смотрит на нас волками.
— Не можем везти. Машины испорчены, — говорит один из них решительно.
— Ах так! — Капитан меняется в лице. — Пусть каждый подойдет к своему автомобилю!
Шоферы повинуются.
— Теперь знайте: если через минуту моторы не будут заведены — отвечаете мне жизнью. Прапорщик! Смотрите по часам.
Через минуту шесть машин затрещало.
— Нужно свезти раненого в лазарет. Вот вы двое — отправляйтесь с ним в лазарет Литературного кружка. Это рядом. Не спускайте глаз с шофера…
Возвращаемся с добычей (шесть автомобилей) обратно. На передних сиденьях шофер и пленные солдаты, сзади офицеры с наганами наготове. С треском проносимся по улицам. На Охотнинской площади при нашем приближении толпа шарахается в разные стороны.
Александровское училище. Нас восторженно встречают и поздравляют с успехом. Несемся назад, захватив с собой всех шоферов.
Подъезжая к Дмитровке, слышим беспорядочную ружейную стрельбу. Капитан волнуется:
— Дурак я! Оставил троих — перестреляют их как курапаток! Еще до Дмитровки соскакиваем с автомобилей. Стреляют совсем близко — на Дмитровке. Ясно, что атакуют гараж. Выстраиваемся.
— Вдоль улицы пальба взводом. Взво–од… пли! Залп.
— Взво–од… пли!
Второй залп. И… тишина. Невидимый противник обращен в бегство. Бежим к гаражу.
— Кто идет?! — окликают нас из ворот. Капитан называет себя.
— Слава Богу! Без вас тут нам было совсем плохо пришлось. Меня в руку ранили.
Через несколько минут были доставлены в Александровское училище остальные автомобили. Мы отделались дешево. Один легко раненный в руку.
* * *
Я не запомнил московского восстания по дням. Эти пять–шесть дней слились у меня в один сплошной день и одну сплошную ночь. Итак, храня приблизительную последовательность событий, за дни не ручаюсь.
Кремль был сдан командующим войсками полковником Рябцевым в самом начале. Это дало возможность красногвардейцам воспользоваться кремлевским арсеналом. Оружие мгновенно рассосалось по всей Москве. Большое количество его попало в руки мальчишек и подростков. По опустевшим улицам и переулкам Москвы затрещали выстрелы. Стреляли всюду и отовсюду и часто без всякой цели. Излюбленным местом для стрельбы были крыши и чердаки. Найти такого стрелка, даже если мы ясно обнаружили место, откуда стреляли, было почти невозможно. В то время как мы поднимались наверх — он бесследно скрывался.
В первый же день начала действий мы попытались приобрести артиллерию. Для этого был отправлен легкий отряд из взвода казаков и нескольких офицеров–артиллеристов в автомобиле через всю Москву на Ходынку. Отряд вернулся благополучно, забрав с собою два легких орудия и семьдесят снарядов. Никакого сопротивления оказано не было. Почему налет не был повторен — мне неизвестно.
