Часы показывали десять минут пятого, когда двуколка доставила Пейджета к вокзалу. Торопливо сунув деньги в заскорузлую ладонь кучера, он соскочил на землю и помчался к станционному буфету. Но Фанни там уже не было. Подгоняемый паникой, Пейджет устремился в зал. Безумный взгляд его метался по лицам пассажиров. Схватив за грудки проходившего мимо носильщика, он прорычал что-то насчет поезда до Лемингтона.

— Там… — Испуганный носильщик указал дрожащей руку в сторону платформы. — Уже отходит…

Зажав в потном кулаке скомканные бумажки, Пейджет вылетел из зала. У калитки его попытался остановить контролер, но он бросил ему деньги и крикнул, что заплатит, если потребуется, на конечной станции. Контролер, мужчина дородный и строгий, даже схватил безбилетника за руку, но Пейджет легко и без усилий, словно то был чахлый кустик, оттолкнул его в сторону.

Проводник уже свистнул в свой свисток, но тут Пейджет увидел высунувшуюся из вагона и машущую рукой Фанни. Он крикнул что-то в ответ, собрал остатки сил и, едва ли не волоча за собой налившиеся свинцом ноги, заковылял к вагону, находившемуся в середине состава.

Фанни открыла дверь, призвав на помощь некоего молодого человека в очках, судя по наружности, клерка, вдруг раззадорившегося, словно в нем проснулся дремавший дух авантюризма.

Паровоз издал пронзительный прощальный гудок и выпустил громадный клуб белого дыма, когда Пейджет ступил на подножку, с которой его втащили в вагон, где он оказался в крепких объятьях отчаявшейся было супруги.

Многие из завсегдатаев «Альгамбры», оказавшиеся в понедельник на вечернем представлении Доктора, отмечали, что никогда еще не видели знаменитого иллюзиониста таким собранным и сосредоточенным. Некоторые видели причину в том, что ему помогала новая ассистентка, другие указывали на предстоящее выступление в Сандринхеме, подготовка к которому требовала особой ответственности. Так или иначе, Доктор умело и с присущим ему блеском провел свою юную напарницу через все испытания.

Первая репетиция прошла утром, когда они, поначалу неспешно, с объяснениями и остановками, прошли по всей его программе. Доктор показал, где ей стоять, когда и по какому знаку подавать ему ту или иную вещь, и как выходить к публике. После перерыва на ланч со сцены убрали лишнее, и иллюзионист, удалив всех посторонних, отрепетировал с мисс Мэллони ее эпизоды: вход через потайную дверцу в египетский саркофаг; облачение в специальный костюм со скрытыми в нем металлическими прутьями — для номера с левитацией.

Большая часть второй половины дня прошла в упорных тренировках, продолжавшихся до тех пор, пока вся последовательность действий не отложилась прочно в милой головке Мэри. Единственный получасовой перерыв Доктор использовал для встречи с двумя посетителями в своей гримерной.

Посетителями этими были, разумеется, Эмбер и Харкнесс. Отдав необходимые распоряжения, Мориарти выслушал отчет об организации дел на новом месте, в Беркшире, где этим занимался Спир, и с горечью принял удручающие известия о налете полиции на склад и безвременной кончине Паркера.

Прежде чем они ушли, Профессор повторил главное.

— Ждать не меньше десяти часов, — сказал он Эмберу. — На случай, если что-то пойдет не так. А ты, — он повернулся к Харкнессу, — отправляйся туда сегодня же. Изучи все дороги. Ты должен знать их, как свои пять пальцев, чтобы мог проехать даже с завязанными глазами.

Вечером Доктор Ночь предстал перед публикой в великолепной форме. Уже после выступления директор театра выразился так:

— Впечатление такое, будто это новая программа. Все так свежо, так динамично. Может быть, новая ассистентка дает ему что-то такое, чего у него не было раньше.

— Надеюсь, это не проказа, — пошутил кто-то из рабочих сцены.

В течение всей последующей недели зрители, посещавшие «Альгамбру», неизменно признавали, что Доктор Ночь никогда еще не был так хорош. Следует, правда, отметить, что некоторые жаловались на его нежелание общаться за кулисами: слишком уж возгордился, говорили они, удостоившись внимания монарших особ.

Что касается инспектора Кроу, то ему эта же неделя принесла сплошные разочарования. Найденные на складе немногочисленные документы и даже обрывки бумаг были тщательно изучены, но никакой сколь-либо ценной информации извлечь не удалось. Местопребывание Мориарти оставалось тайной, разгадать которую инспектор уже отчаялся.

Пятница, 27 апреля 1894 года

В пятницу, 27 апреля 1894 года, ровно в три часа пополудни два экипажа и фургон свернули на Лейстер-сквер и остановились возле театра «Альгамбра». Боковая дверь открылась, и рабочие вынесли и загрузили в фургон несколько увесистых ящиков. За ящиками последовал большой сундук, принадлежащий, как следовало из надписи на его крышке, Доктору Ночь.

Два прибывших в экипажах джентльмена вошли в театр через ту же дверь. Встретивший гостей управляющий представил им Доктора Ночь и его очаровательную ассистентку, мисс Мэри Мэллони.

В половине четвертого все четверо вышли и разместились в экипажах, которые и доставили их к специальному поезду, коему надлежало отвезти иллюзиониста в Вулфертон. Оттуда его путь лежал в Сандринхем, одну из загородных резиденций английских королей.

В половине восьмого поезд, пыхтя, остановился у платформы Вулфертона. Пассажиры пересели в кареты. Отсюда до загородного поместья принца Уэльского было не более четверти часа пути. Дорога пролегала между пустошами и редкими рощицами — необжитой, безрадостный, открытый ветрам, сей уголок мира навевал уныние и порождал меланхолию.

Говорили, что престарелая королева недолюбливает Сандринхем, считая его несчастливым домом; для других он был очагом общественных конфликтов. Возможно, размышлял Мориарти, и одни, и другие еще до истечения нынешней ночи получат новые подтверждения своей правоты.

Встретившие гостей рабочие проворно разгрузили фургон, тогда как конюший провел доктора и его юную помощницу по длинным коридорам в большой танцзал, уже подготовленный для представления — тридцать или сорок расставленных аккуратными рядами стульев смотрели в сторону расположенных на восточной стороне эркеров, перед которыми и предстояло выступать Доктору Ночь.

Впечатляющий зал. Сцена, достойная триумфа. Около семидесяти футов в длину, тридцать в ширину и двадцать три в высоту. Пол из дубового паркета, глубокие альковы, богатые панели и, как сказал конюший, сто двадцать шесть газовых светильников. Повсюду индийские щиты, тигровые шкуры, накидки для слонов и тому подобное.

Сбоку от восточной стены уже стояли стулья и пюпитры для оркестра, терпеливо дожидавшегося прибытия Доктора Ночь. Как только ящики и сундуки были перенесены в дом, иллюзионист раздал музыкантам их партии и коротко переговорил с дирижером.

Задержавшись ровно настолько, чтобы оценить звучание, Доктор Ночь попросил адъютанта не беспокоить его в ближайшее время, поскольку ему нужно разобрать реквизит и подготовиться к представлению на фоне роскошного кремового гобелена, коим были задрапированы все окна.

Конюший отдал необходимые распоряжения и сообщил Доктору, что в соседней комнате для него уже накрыт стол с легкими закусками для укрепления сил, а ужин будет после выступления.

Их королевские высочества в это самое время обедали с гостями, и конюший взял на себя смелость предположить, что обед закончится примерно к десяти.

Ветер со стороны Уэльса усилился к вечеру, принеся наконец дождь, которым грозил с самого утра. В нескольких милях от Сандринхема, в таверне на окраине Вулфертона, Харкнесс потягивал бренди, то и дело поглядывая часы. Время как будто остановилось.

Для Энгуса Кроу день тоже тянулся с раздражающей медлительностью. Снова и снова он просматривал найденные на складе документы и всматривался в обгоревшие клочки бумаги. В какой-то момент инспектор поймал себя на том, что постоянно возвращается к одному и тому же фрагменту, потемневшему от пламени обрывку с несколькими едва различимыми словами: