— Так вы выставили ее на улицу?

— А что еще делать? Она бы оказывала дурное влияние на других девушек.

С каким удовольствием Спир врезал бы этому напыщенному, самодовольному негодяю! Врезал бы так, чтобы зубы посыпались и глаз заплыл. В том, что на самом деле случилось в благородном доме на Парк-лейн, у него не было ни малейших сомнений. Но Спир был человеком дисциплинированным.

— Что ж, думаю, больше мы вас не побеспокоим. По крайней мере, не в ближайшее время, мистер Хейлинг. Благодарю за помощь, приятно было побеседовать. Всего вам хорошего, сэр.

Возвратившись на склад, Спир обнаружил, что Эмбер уже вернулся, а Ли Чоу вызван наверх, к Мориарти.

Эмбер сидел в уголке, подальше от девяти здоровяков, которых Спир знал только наглядно. Они же, по-видимому, знали его лучше, потому что приветствовали с положенным его статусу уважением.

— Наши ребята? — спросил Спир, тяжело опускаясь на деревянную скамью рядом с Эмбер.

— Пустим в дело вечером. — Эмбер оторвался от кружки с элем. — Этот мерзавец Культяшка собрал вокруг себя приличную свору. Все крепкие парни, некоторых ты и сам знаешь.

— Кто? — бесстрастно спросил Спир.

— Джонас Фрей, Уолтер Роуч…

— Сволочи. Они же всегда работали на Профессора. — Шрам задергался, и лицо снова превратилось в маску злодея.

— Теперь вот в банде Культяшки. Вот тебе и полковник, дьявол его дери. Не удержал.

В не столь уж давние времена и Джонас Фрей, и Уолтер Роуч числились в приближенных «преторианцев»: сильные, ловкие, умные ребята. Профессор, конечно, нашел бы для них достойное место, продвинул наверх. Когда-то их использовали для выполнения заданий, требующих определенной ответственности. Их переход от Мориарти к Культяшке не мог расцениваться иначе, как откровенное предательство.

Спир сплюнул на пол — равного эффекта он достиг бы, швырнув в окно кирпич.

— Есть и другие. — Глазки Эмбера блеснули ненавистью. — Профессор сам тебе всех назовет. И что мы с ними сделаем, тоже скажет.

— Для таких никакое наказание суровым не будет. И чем раньше мы с ними разделаемся, тем лучше.

Тем временем Ли Чоу отчитывался наверху перед Профессором, который сидел за столом, как обычно, сложив ладони домиком.

Сомнений не оставалось: человеком, плеснувшим кислоту в лицо юной Энн Доуби, был Таппит. Дело ясное, свидетельств хватает. Если бы пострадавшая обратилась в полицию, Таппит уже сидел бы за решеткой, но у тех, кто считал себя частью семьи профессора Мориарти, действовали другие порядки. Полиция лишь играла роль служителей закона, и хотя закон был суров и немилосерден, во многих случаях, по причинам, известным лишь отправителям правосудия, виновному удавалось избежать всей тяжести наказания. С другой стороны, немало было и людей относительно невинных — мужчин, женщин и детей, — жестоко пострадавших за мелкие прегрешения. Вот почему те, кому выпало жить в ужасной тени того времени, со здоровым и небезосновательным недоверием относились как к полиции, так и к закону. Они предпочитали восстанавливать справедливость по собственным понятиям.

Энн-Мэри Доуби была приятной, симпатичной девушкой и могла бы, как признал и сам Мориарти, неплохо зарабатывать, перейдя под опеку женщины вроде Сэл Ходжес. Но она предпочла другой путь и решила упорным трудом сама устроить свою личную жизнь. Возможной такая ситуация стала только лишь потому, что ее отец работал исключительно на Профессора.

В «Звезде и Подвязке», куда Энн-Мэри устроилась барменшей, ей пришлось общаться с той разношерстной частью человечества, что покровительствовала заведению. Платили мало, но зато она могла сама выбирать мужчин, что и делала весьма умело, избегая клейма шлюхи. Удостоенные ее милостей клиенты считали себя в некотором смысле победителями, покорителями женского сердца, хотя и платили за победу наличными. Энн-Мэри знала, как сделать так, чтобы мужчина воспринимал ее тело в качестве награды, естественного результата своего обаяния, чтобы ее дар — никаким даром вовсе и не бывший — представлялся ему следствием взаимного желания, не имеющим ничего общего с тем грязным бизнесом, которым занимались уличные женщины или обитательницы ночлежек и борделей.

Джон Таппит был, очевидно, давним воздыхателем Энн Доуби, почитателем, старания которого ею не поощрялись. Ли Чоу провел настоящее расследование, скрупулезное, но скорое. Множество свидетелей, как мужчин, так и женщин, говорили о том, что Таппит постоянно преследовал девушку, которая, не принимая знаков внимания, относилась к нему с добродушным юмором. Ли Чоу выслушал описания по меньшей мере трех безобразных сцен, имевших место в «Звезде и Подвязке», в результате последней из которых хозяин бара запретил Таппиту появляться в его заведении.

— Энн-Мэли — доблая девуска, — рассказывал Ли Чоу. — Когда хозяин заплетал Таппиту плиходить в бал, она пообесала встлетиться с ним веселом в одиннасатъ сясов, но не смогла плийти, потому сто клиентов было слиском много. Таппит сильно ласселдился и волвался в бал с кликами: «Я добелусь до тебя, лзивая стелва. Я полозу конес твоим иглам». Слысали это многие. На следуюсий весел, когда Энн-Мэли выходила из «Звезды и Подвязки», Таппит пелебежал серез дологу, кликнул сто-то и плеснул в лисо кислотой. У меня есть тли свидетеля, все надезные люди, которые видели, как это слусилось. Они все знают, сто я плисол от вас, и говолят, сто пытались его догнать, но уз больно быстло этот Таппит бегает. Есе они говолят, что вы бегаете быстлее и поймаете его.

Как всегда, Ли Чоу выполнил работу безукоризненно, так что дополнительных вопросов не потребовалось.

— Ты знаешь, где живет Таппит?

— Узнаю. Быстло-быстло.

Мориарти кивнул.

— Найди его. А потом…

Отдав четкие и ясные указания неизменно тихим, бесстрастным голосом, Профессор отправил китайца заниматься порученным делом и попросил прислать наверх Спира, если тот вернулся.

Фанни Джонс исполнилось двадцать. Высокая, стройная, аккуратная, с овальным личиком в обрамлении темных локонов, большими карими глазами и тонким носиком, она привлекла Мориарти прежде всего своим ртом, вызвавшим у этого далеко не пылкого и много повидавшего человека странные представления о поцелуях, прохладных и свежих, как сорванный с грядки огурец, и соблазнительно сладких, как горшочек с медом. Фанни знала, что лицо выдает ее трепещущую, нервическую натуру. Девушка понимала, как ей повезло встретить Пипа Пейджета. Если бы не он, оставалось только идти на улицу. Многие служанки, уволенные за ту или иную провинность, заканчивали тем, что попадали в бордели или, еще хуже, оказывались за решеткой.

Последние три дня, узнав о возвращении Профессора — личности, внушавшей ей благоговейный ужас и вызывавшей восхищение, — Фанни сильно нервничала из-за предстоящей встречи с ним. Не успокаивала даже мысль о том, что в нужный момент рядом будет Пип Пейджет. Но Пип уехал на целый день, и когда Берт Спир пришел на кухню, где Фанни помогала Кейт месить тесто для пирогов, и сказал, что Профессор желает видеть ее прямо сейчас, бедная девушка жутко смутилась.

«Испугалась, — подумал Мориарти, — да и как не испугаться бедняжке». Короткий, четкий доклад Спира он уже выслушал.

— Ты знаешь, где найти этого Хейлинга, если потребуется? — спросил Профессор.

— Я знаю, где его найти, и если все обстоит так, как мне представляется, то просил бы вашего позволения разобраться и с самим мерзавцем.

— С удовольствием. Если в случившемся с ней виноват Хейлинг, ты сам, не вмешивая Пейджета, преподашь ему тот урок, которого он заслуживает. Но… посмотрим. Приведи девушку.

Вот так Фанни Джонс оказалась в личных апартаментах Профессора.

Мориарти радушно улыбнулся.

— Много слышал о вас, Фанни. Проходите, садитесь. — Он указал на стул. — Бояться не надо.

Брошенный в сторону Спира быстрый взгляд ясно дал понять, что присутствие третьего здесь излишне.