— Вижу, ты пытался помочь. Не твоя вина, что она мертва. Теперь нам надо спасать деревню.

Старик-отец, сам Глисс, суетящаяся вокруг с массой «полезных» советов горбунья и Вагр перетащили отвратительно воняющие тела лемутов в торфяники. Вскоре пиявки и змеи принялись за уничтожение следов бойни. Потом Вагр взял за один конец полусгнившее бревно и принялся блуждать по топкому берегу. Наконец люди покинули проклятую кромку топей, где следы, оставленные бревном, должны были указать ищейкам наместника, что за гибель семейства лемутов и дрессировщика нужно спрашивать с Народа Хвоща. Именно такие отметины уродовали топкие берега после набегов болотных наездников.

Аграв вынужден был похоронить жену в тайном месте, ибо С’Муге ничего не стоило бы сопоставить свежую могилу и гибель лемутской своры. На кромке болота, действительно, несколько дней встречали солдат Мертвой Балки, обшаривающих каждый дюйм травы. Потом вереница Волосатых Ревунов двинулась вглубь топей. Больше их никто не видел. Племя Хвоща прекрасно умело оборонять свое зыбкое царство.

Горе быстро свело в могилу отца Аграва. Глисс лично наведался в дом осиротевшего гончара из западного поселения. О чем он с ним говорил всю ночь, осталось тайной. Но никто за пределами деревни, рядом с которой разыгралась трагедия, больше не узнал о случившемся. Гончар, впрочем, ненадолго пережил дочь. Его также убило горе. Оно же сильно сблизило давних приятелей. Друзья часто приходили на место гибели своей возлюбленной. Ненависть к лемутам давно стала в их сердце чувством, преобладающим над присущим остальным жителям Флориды страхом. Ничего удивительного в том, что они стали невольными зачинщиками восстания, собственно, не было.

Вагру представилась погибшая возлюбленная, легкой танцующей походкой идущая к ручью. На ее великолепной копне пушистых волос цвета свежескошенного сена сидел аккуратный веночек из речных цветов, на лепестках которых льдистыми звездами сверкали капли росы. Серебристый смех девушки наполнил собой все пространство вокруг, пьяня душу и кружа голову лесорубу…

Он очнулся и потряс головой, все еще не в силах вернуться из объятий грезы, причинившей сердцу мучительную сладкую боль, в мир грубой реальности, пропахшей кровью и дымом угасающего костра.

Плечо Вагра настойчиво и, видимо, давно, теребила лапа иир’ова.

В первый миг отрезвления флоридянин едва не закричал, когда огромные жаркие глаза мутанта оказались у самого лица.

— Тьфу ты, напугал! Впрочем, спасибо, а то я задремал. Ничего себе часовой!

Иир’ова оставил в покое плечо лесоруба, встал во весь свой немалый рост и с хрустом выгнул спину дугой.

Вагр хмыкнул и спрятал в черную бороду широкую улыбку — ему вдруг нестерпимо захотелось подойти к причудливому существу и почесать за ухом, как это делал вчера старый эливенер.

«Интересно, как бы к этому отнесся «котище»? Пожалуй, прокусил бы руку или сделал бы что похуже», — подумал Вагр.

Ночная темень вокруг казалась почти осязаемой, дышащей, колыхающейся, словно бестревожная морская глубина древнего Лантика. Но звезды начинали тускнеть, и луна казалась зеленоватой — верный признак того, что рассвет уже не за горами.

Потянувшись, словно самая обычная кошка-переросток, иир’ова вдруг совершил умопомрачительный прыжок, на лету изогнувшись и сцапав из чернильного моря над импровизированным настилом трепещущий и пищащий серый комочек. Вагр разинув рот смотрел, как совершенно бесшумно приземлившийся на доски мутант играется с Серым Нетопырем, грозным убийцей домашнего скота. Писк серого летучего вампира, рассерженный скорее, чем испуганный, заставил седовласого целителя беспокойно заворочаться на своем ложе. Вагр на всякий случай отодвинулся подальше от игривого «кота» и его овеянной многими леденящими душу байками добычи.

Иир’ова же откровенно забавлялся. Он распял Нетопыря на досках, удерживая далеко разведенные в стороны крылья твари когтями и вертя своей головой в волоске от яростно щелкающих в пустоте длинных клыков летуна. Захват был прочный, но в то же время когти лемута не прокололи нежные перепончатые крылья вампира, а всего лишь мешали тому вырваться. Кровожадная летучая мышь свирепела и сатанела от беспомощности, глаза ее готовы были вырваться из орбит и прожечь мучителя насквозь. Пронзительный визг сменился гадючьим шипением.

Насладившись видом озверевшего от бешенства вампирчика, иир’ова резко отдернул когти. Серая тень метнулась вперед, метя острыми костяными наростами на брюхе в раскосые глаза мучителя, но тот проворно отскочил в сторону и зашипел так, что Вагра всего передернуло. Летающий комок злобы взмыл вверх и тут же обрушился на изогнутую спину лемута. Тот умудрился перекатиться по земле, сшибив задней лапой вампира прямо на Вагра.

С отвращением лесоруб вскочил, стряхнув руками пищащий и царапающийся серый комок, и едва не упал прямо в костер.

Отброшенный человеком Нетопырь не грянул оземь, а успел расправить крылья у самой земли и метнуться над спящими фигурами во тьму, колыхавшуюся за кругом неровного света, источаемого углями костра. Но иир’ова вновь достал его в великолепном бесшумном прыжке и швырнул в грудь Вагра, словно мальчишка снежок во время веселой зимней игры.

Негодующий флоридянин с трудом увернулся, а вампир, расправив смятые кошачьими лапами крылья, вновь ринулся в атаку на мутанта. Тот перекинулся через голову и задел ополоумевшего Нетопыря задней лапой. На этот раз летун не сумел замедлить своего движения и врезался с тупым стуком в бревна темницы, издав слабый писк.

В два грациозных прыжка иир’ова исчез во тьме и оттуда, еще более невероятным скачком переместился к брезгливо отряхивающемуся Вагру, осторожно держа в лапах оглушенного вампира.

— Ты что же творишь, разбойная морда, а?! — зашипел на него флоридянин и закашлялся от едкого дыма, пахнувшего в лицо, когда дернувшийся было Нетопырь резко взмахнул крыльями. Но иир’ова держал его крепко, стараясь отвернуть в сторону клыкастую маленькую головку ночного кровососа.

Странное порождение Смерти, продолжая удерживать бьющегося в пароксизме злобы Нетопыря в одной лапе, указало когтем другой на плечо Вагра.

Лесоруб скосил глаза и разглядел, что плечо его окровавлено не хуже, чем после вчерашнего боя. А ведь он вчера выбросил свою безнадежно испорченную рубаху и надел практически новую, выменяв ее у Рыбоеда на отличное огниво. Кровь казалась свежей.

— Ах ты, тварь! — вполголоса обратился Бородач к пышущему злобой серому комочку, бьющемуся в лемутских лапах. — Вот кто меня усыпил! Мало всем силам Тьмы того, сколько я вчера крови потерял, еще и ночью решили поживиться!

Иир’ова с таким внимательным выражением на морде выслушал эту тираду, что Вагр невольно рассмеялся, и сделал это в голос. Тут же раздалось недовольное ворчание разбуженного Аграва:

— Борода, ты заткнешься, или без пары оплеух тут не обойдется? Что за дикие прыжки вы устроили с этим дурным котом посреди ночи! А ну-ка — брысь оба под лавку!

Пока Вагр подбирал для ответа слова, иир’ова крадущейся походкой подобрался к Аграву и вдруг сунул вампира под шерстяную рубаху, прикрывавшую могучее тело лесоруба.

— Это еще что такое, — возмутился было Аграв в своей обычной неспешной ворчливой манере, как вдруг вскочил и заорал благим матом едва ли не на всю Мертвую Балку. Взметнувшаяся рыбоедова рубаха едва не упала на угли, если бы не стремительность иир’ова, подхватившего ее прямо над кострищем. Серый комочек, выпавший из-под одежды расправил крылья и стремительным зигзагом врезался во тьму за углом темницы.

Возмущенный писк вампирчика утонул в басе Аграва, с руганью погнавшегося за мутантом вокруг настила. Иир’ова улепетывал с видом самого настоящего нашкодившего кота, и Вагр от хохота согнулся пополам и вынужден был сесть на холодную землю, а иначе ткнулся бы в нее носом.

Совершив три или четыре круга за стремительным мутантом, Аграв наконец понял, что ему не догнать обидчика. Тогда он остановился, и принялся яростно чесать укушенный Нетопырем бок. Вокруг раздавались зевки и грубые голоса.