Староста безнадежно оглядел гневные лица мужчин, плюнул в сторону и зашагал к воротам селения. В лице его не было ни кровинки.

— Побежит сейчас к С’Муге. В ноги кинется, — с отвращением сказал молодой гончар, задумчиво глядя вослед удаляющемуся старосте.

— Далеко не убежит, — хищно осклабился знаменитый на всю округу рыбак, поглаживая обух топора.

— Это что еще значит? А ну заткнись, Рыбоед, а то все зубы пересчитаю.

Бородач надвинулся на говорившего, поигрывая ножом. Толпа загудела. Рыжий ворочал головой от одного искаженного гневом лица к другому, силясь понять, чего же хотят все эти разгневанные мужчины. В таком возбужденном состоянии односельчан он никогда не видел, и потому не ведал: никто в этой почуявшей кровь толпе не соображает ровным счетом ничего. Одна лишь старуха, хрипло голосившая возле трупа, вдруг привлекла всеобщее внимание гортанным криком.

Оглянувшись, люди увидели, как из рощи выходят лемуты.

Рыбоед метнулся было к околице, выронив топор, но железная рука Бородача удержала его за локоть. Мужчины притихли, изумленно разглядывая ненавистных мучителей.

Тех было трое. Два здоровенных Рыжих Ревуна тащили едва ли не волоком третьего, человека-крысу, офицера форта, известного своим изуверством. Его морда была страшно опалена огнем, один глаз вытек и болтался на щеке, левая лапа вывернутая в локте болталась мертвым обрубком. Только он один держал саблю, но она бессильно волочилась по земле. Оружие Ревунов заткнуто за поясные кушаки и убрано далеко за спину, чтобы сподручнее было тащить нелегкую ношу. Оба они так же выглядели неважно. Шерсть на боках обугленная, у бредущего слева клыки явно выбиты могучим ударом, в щели проглядывал алый язык.

Горбунья вдруг издала истошный крик и, словно обезумевшая от лукинаги ведьма, кинулась через поляну к лемутам. Те так опешили, что едва не выронили свою ношу. Клюка старухи мелькнула в воздухе и обрушилась на загривок человека-крысы. С сухим треском палка переломилась, а горбунья упала на колени, продолжая визжать. Старушечий крик, похоже, на некоторое время парализовал солдат. Но вот один из Ревунов, высвободив лапу, потянулся за саблей.

Тогда к ним ринулись сразу несколько мужчин, потрясая оружием. Первым несся Рыжий, вырвавший из чьей-то ослабевшей от страха руки вилы. Он проткнул тело не успевшего изготовиться к обороне Ревуна и получил пинок под коленки от мгновенно пришедшего в себя человека-крысы. Упав, рыжий почувствовал, что по его спине пару раз прошлись людские сапоги, даром что жители окрестностей Мертвой Балки не носили каблуков. Вокруг слышалось хриплое дыхание, звук боя и высокий боевой крик, характерный для Людей-Крыс.

Когда рыжему удалось подняться, он увидел лицо горбуньи, уставленное в небеса. Горло старухи было разорвано когтистой лапой, и жизнь медленно покидала избитое жизнью тело. Но на лице женщины сияла мстительная радость от того, что она дожила до момента, когда на ее глазах люди станут убивать лемутов.

Враги также были мертвы. Несмотря на неожиданность нападения и на то, что солдаты чудовищно измотаны и ранены, они успели натворить немало. На траве, рядом со старухой хрипел молодой гончар, которому сабля разворотила грудную клетку. Еще двое или трое селян были легко ранены, да Бородач корчился, держась за бок — туда угодил эфесом смертельно раненый лесорубом Ревун.

— Ну и что же теперь делать? — робко спросил совсем молоденький пастух, руки которого дрожали от возбуждения. Ничего не соображая, он в череде первых поддался волнам первобытной ярости и бросился на человека-крысу с голыми руками. Случай уберег его от увечья или смерти. Теперь горячка схватки отхлынула, и он еле держался на ногах от ужаса.

— А теперь — поднимите сабли и немедленно идите за мной!

Мужчины повернулись, и увидели старосту, стоящего в шагах пяти-шести от них. Вечно осторожный толстяк неприлично маленького роста куда-то испарился. На его месте высился грозный воин из тех, о которых любила рассказывать мертвая горбунья: плотная кожаная куртка до колен перехвачена широким поясом, расшитым бисером, волосы схвачены черной льняной тряпицей, на левой руке грубая рукавица с костяными шипами, в правой — короткая толстая рогатина.

Бородач присвистнул, привычным движением заправил в отворот камзола раздвоенные косицы и поднял с травы саблю лемута. То же сделал и рыжий — вилы при падении переломились и стали бесполезными.

— Нечистый будет мстить, и мстить со всей яростью. Остается одно — идти под стены Мертвой Балки и погибнуть, как мужчины, или бежать всем поселком на болота и погибнуть, как загнанные волками лоси. После убийства четверых солдат мастер С’Муга и Ревуны последуют за нами хоть до самого стойбища Народа Хвоща.

— Дело говоришь, староста. Прошу прощения, но впервые лет за пяток!

Рыжий перепрыгнул через мертвую горбунью и пристроился рядом с преобразившимся старейшиной. Справа от него оказался Бородач, слева — Рыбоед, воинственно раздувавший ноздри и размахивающий топором.

За ними повалила возбужденно гомонящая толпа. На этот раз боевому азарту поддались не все. Несколько человек, в том числе и юный пастушок, остались возле мертвой женщины, растерянно глядя друг на друга.

— Откуда это у тебя, Глисс. Перчатка эта, да и копье? — спросил Бородач, впервые за свою жизнь назвав старосту по имени. У жителей окрестностей Балки такое считалось недобрым знаком. Имена скрывались за характерными прозвищами, ибо через Истинное Имя Нечистый запросто мог навредить человеку. Но теперь было все равно — из предстоящего боя никто из мужчин и не надеялся выйти живым. Форт был полон лемутами, обученными ратному делу, не в пример жителям мирных, в общем то, поселков Флориды.

— Да как тебе сказать, Вагр… Слышал байку о северных поселках, жители которых сопротивлялись, когда пришел Нечистый? Один из них был мой прадед. Хранили это добро, прятали по сундукам. Теперь сгодится.

Названный Вагром яростно затолкал за ворот непослушные концы раздвоенной бороды и мрачно засопел, вспоминая невеселую судьбу своей семьи.

Точно так же насупился Рыбоед. Он о своем происхождении не знал ничего. Мать рассказывала только, что деревня их была далеко на юге, в самих топях, и была разрушена во время очередного набега Народа Хвоща. Отца он никогда не видел.

Меж тем они вышли сначала на тележную колею, а потом и к перекрестку. Как ни странно, мастер С’Муга все так же сидел на камне, безучастно глядя в ту сторону, где угадывались башни форта.

Шумная и неорганизованная толпа людей не остановилась, лишь рыжий сказал на ходу, указывая на шевелящийся от ветра плащ коменданта Балки:

— Половину наших перебьет, не меньше. Эх, зря ты, Вагр, лук на поляне забыл.

Это было странно, но адепт темных сил даже не повернулся, когда за его спиной раздались человеческие голоса, послышался топот башмаков и хриплое дыхание. Идущий первым Рыбоед намотал на руку полу комендантского плаща, и с силой рванул на себя. С’Муга повалился назад, прямо на сыплющиеся со всех сторон удары.

Рыжий не участвовал в избиении ничуть не сопротивляющегося адепта Темного Братства. Он нутром чувствовал: что-то идет не так. Мужчина отошел в сторону и присел на трухлявый пень. Во рту ощущался железистый привкус, его подташнивало.

Взгляд лесоруба случайно упал на трофейную саблю. Толстый обух лемутского оружия оказался погнут, словно им со всей дури ударили плашмя по дереву, клинок был явственно иззубрен. Мертвый владелец вышел к людскому поселению из жаркой сечи. Что же за противник заставил лемутов искать спасения среди людей?

— Оставьте эту падаль, — послышался голос старосты. — Эй, Аграв, хватит сопли жевать, пошли к Балке. Или ты тоже струсил?

Лесоруб медленно поднялся, и двинулся за остальными. Он лишь мельком глянул на растерзанное тело грозного некогда наместника Нечистого во Флориде. Почему не сопротивлялся этот колдун? Что же происходит?

Эти вопросы продолжали вертеться в голове Аграва, пока он понуро плелся во след за радостно обсуждавшими убийство селянами.