— Э-э-эх!!! Прокачу-у!!! — хохотал Суржик, врезаясь на полном ходу в какой-нибудь очередной стул.
— Не идиотничай! — морщился Чуприн от боли и неудобства за друга. — Веди себя прилично! Нас сюда пустили из милости.
После рентгена опять в приемное отделение, где та же женщина с красивым усталым лицом, долго рассматривала снимок, моментально доставленный медсестрой.
— Жить будет? — поинтересовался Валера.
— Вообще-то лучше ее просто отрезать… — задумчиво сказала она.
— Я тоже так считаю! — радостно поддержал ее Суржик. — Ведь сразу, какая экономия. На ботинках, на носках. На мыле и шампунях всяких.
— Не кощунствуй! — отозвался Леонид.
— Так уж и быть. Оставим! — отложив снимок, сказала женщина. И добавила, обращаясь к Леониду. — Снимайте штаны.
— Мне выйти? — деликатно поинтересовался Суржик.
— Выйди! — не моргнув глазом, ответила женщина с красивым лицом. — Постой в коридоре. На шухере. Если кто пойдет, стукни в дверь три раза. Вот так. Та, та-та!
— На чем постоять? — уточнил Суржик.
— На чем сможешь, на том и постой! — невозмутимо ответила она. Почему-то Суржика она называла «на ты», Леонида исключительно «на вы».
— Жаль, я не в вашем вкусе! — вздохнул Валера. — Между прочим, мы оба очень серьезные люди. Писатели, — добавил он, открывая дверь в коридор.
— Я так и подумала, — отозвалась женщина с красивым и усталым лицом. — Оба писатели. Документалисты. Любовные романы пишите.
Она замесила в миске на столе какую-то белую, как тесто массу. Потом очень ловко обмотала ногу Леонида бинтами и облепила со всех сторон этой самой массой.
— Вот! Очень симпатично получилось, — сказала она, отмывая руки в умывальнике. — Костыли можете купить в любой аптеке. Они вам будут очень к лицу. Через шесть недель, ко мне! Эй, там! На шухере-е! — повысила она голос. Голос у нее тоже был очень красивым. Низковатый, чуть с хрипотцой. Курила, наверное, много.
В двери моментально возникла физиономия Суржика.
— Выметайтись! Оба! — распорядилась женщина с красивым и усталым лицом.
На Кронштадтском бульваре Леонид проживал один на третьем этаже в трехкомнатной квартире. С Челкашем. После смерти матери изредка приводил женщин, но мысль, жениться на одной из них, даже не залетала в его творческую голову.
Подкатив на «Ниве» к самым дверям подъезда, Валера с превеликими трудами и осторожностями извлек друга из машины, почти на себе поволок к лифту. Из дверей кабины вышла молодая женщина с грудным ребенком на руках. Вслед за ней какой-то бородатый тип с двумя огромными клетчатыми сумками. В таких челноки возят товары. Темные очки закрывали почти пол-лица бородача. Челкаш повилял им хвостом.
— Господи! Что с тобой, Леня! — воскликнула женщина.
— Все нормально! — поморщился Чуприн. — Не бери в голову. Мелочи жизни.
— Если что нужно, ты звони. Постирать, погладить…
С трудом, но все-таки разошлись в узком пространстве перед лифтом. Бородатый мужик в темных очках не проронил ни слова. Пока затаскивал в кабину Чуприна, Челкаша, нажимал на кнопки, (лифт до третьего ходил, только если сначала нажать на пятый, а потом спуститься!), Суржик судорожно пытался вспомнить. Где он видел этого бородатого типа? Так и не вспомнив, обратился к Леониду:
— Соседи?
— Наталья! — кивнул Чуприн. — Где-то на эстраде работает. То ли гримершей, то ли в реквизите. Родила недавно.
Суржик понимающе кивнул, но ощущение, что где-то они пересекались с этим бородатым мужиком, не оставляло. Так бывает, пока не вспомнишь, где видел человека, будешь мучаться, не спать ночами. Лифт, гремя всеми шестеренками, тросами и подшипниками, медленно, но верно пополз наверх.
Выйдя из подъезда, Игорь Дергун, бывший продюсер скандальной группы «Мальвина», год назад бежавший ото всех и от всего, скрывающийся под фамилией своей новой жены Натальи Кочетовой, подошел к скромным «Жигулям» четвертой модели, уложил увесистые сумки в багажник, повернулся к женщине с ребенком. Поцеловал, сначала грудного младенца, потом женщину.
— Будь осторожен! — сказала она.
— Не волнуйся, Натали!
— Береги себя!
— Я не мальчик! Все будет хорошо!
Дергун еще раз поцеловал Наталью, сел в машину и медленно отъехал от дома. Наталья некоторое время смотрела вслед машине и махала рукой. Потом направилась в сторону Головинских прудов.
Расположились друзья на узкой кухне. После смерти Ольги Петровны трехкомнатная квартира как-то мгновенно обрела нежилой вид. Цветы, как по сигналу, завяли, занавески выцвели и пожухли, даже черное пианино, когда-то взятое матерью в кредит, расстроилось. Клавиши западали, струны чудовищно фальшивили. Выйдя на пенсию, Ольга Петровна по самоучителю разучила «Полонез» Огинского, вечерами, «для настроения», вдохновенно исполняла это произведение. Леонид терпеть не мог этот самый «Полонез» Огинского. Когда слышал по радио, морщился и выключал приемник.
Леня Чуприн работал и спал только в большой комнате. Тут тебе и кабинет с большим удобным столом, и спальня с тахтой в полкомнаты. На столе пишущая машинка, две лампы, горы книг и рукописей. Что еще нужно писателю-прозаику? В дальнюю комнату, где когда-то обитала мать, старался поменьше заходить. Вообще, твердо решил в ближайшее время продать эту квартиру, купить меньшую. Разницу положить на счет в банк и жить на проценты.
Суржик резал колбасу, кромсал на куски непокорный сыр, откупоривал шпроты и бутылки с вином. Чуприн, вытянув ногу в гипсе на середину кухни, задумчиво курил. Челкаш бдительно следил за манипуляциями Суржика.
— Блистательный мультфильм недавно повторяли по телевизору. Я его раньше и не видел! «Ежик в тумане»! Класс! Я даже откровенно позавидовал, чего за мной не водится,… — сказал Валера.
— Ну! — недоверчиво буркнул Леонид. Это была его обычная манера. Ко всему относиться настороженно. На всякий случай. — В чем там дело?
— Симпатичный такой ежик… заблудился в тумане…
— Глупость! — мгновенно отреагировал Леонид.
— Топает по поляне, дорогу домой найти не может…. — продолжал Суржик, кромсая колбасу. — Встречает белую лошадь…. А она яблоки хрумкает…
— Лошадь тоже заблудилась?
Леонид из принципиальных соображений не смотрел телевизор. Считал, этот поганый ящик только отвлекает от восприятия подлинной, реальной жизни. Кстати, он у него и не работал. Был давным-давно сломан.
— Погоди! Не перебивай! Со смаком так хрумкает…
— Глупость! — мрачно настаивал Леонид.
— Ты дослушай сначала!
— Ежик не может заблудиться.
— Заткнись, говорю! И послушай!
— У ежика, между прочим, прекрасное обоняние.
— Это сказка! Талантливая сказка-а!
— Зрение плохое, обоняние отличное, — стоял на своем Чуприн, — Ежик всегда дорогу домой найдет, по запахам. Почитай Брэма!
— При чем тут Брэм!? — начал заводиться Суржик. — Примитив! Это сказка!
— Сказка должна основываться на правде.
— Засунь себе свою правду… куда лучи солнца не достают! — окончательно разозлился Суржик. И даже шваркнул на стол полотенце, которым вытирал нож.
— Твой ежик, форменная глупость! На чем вы детей воспитываете? На лжи!?
— Сказка ложь, да в ней намек! Не нами сказано!
— Почитай Брэма! Если ты писатель, должен писать только правду!
— На кой хрен тебе Господь Бог фантазию дал, в таком случае!? — повысил голос Суржик.
— Она мне и не нужна, между прочим. Я пишу правду.
— Тебя послушать, Андерсен, Линдгрен, Экзюпери, все были дураками? Не говоря уж о Пушкине и Гоголе.
— Андерсена оставь в покое. Он был великим писателем. Философом. И писал совсем не для детей. Я о другом говорю!
— Если закольцевался на правде, пиши очерки в газеты!
— Ладно, все! С тобой борщ не сваришь!!!
— А с тобой даже компота!!!
В таком духе закадычные друзья пререкались постоянно. Черное — белое. Зеленое — синее. Если один говорил «да!», разумеется, другой утверждал, «нет!». Случалось, оба заводились всерьез и не разговаривали несколько недель, не перезванивались. Но когда встречались, чаще всего в Доме литераторов, все начиналось сначала.
